Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад

.

Союзники воспользовались возможностью сделать то, о чем их просили. Результатом было сильнейшее разочарование. «До конца своей жизни, – вспоминал Локкарт, – лорд Милнер не мог забыть этих двух дней в Москве. Это был последний гвоздь в гроб его дискомфорта»

. По возвращении в Петроград дискомфортные чествования продолжились. На встрече, организованной русско-английским обществом 31 января (13 февраля) 1917 г. под председательством Родзянко, в лучших традициях банкетной кампании Поливанов, Сазонов, профессор Виноградов, Бьюкенен и Милнер произнесли речи, воспевшие яркие перспективы сотрудничества двух стран и их общественности

. Вне банкетов союзникам приходилось слышать и другие слова.

Вслед за главами делегаций союзников в Москву прибыла английская военная миссия во главе с Вильсоном, которого сопровождали Нокс, Локкарт и несколько британских офицеров

. Вернувшийся с фронта Вильсон находился в прекрасном настроении

. 2 (15) февраля он посетил Московский ВПК, где его приветствовали речами заместитель председателя комитета С. А. Смирнов и сам председатель – П. П. Рябушинский, который не замедлил заявить, что военно-промышленные комитеты трудятся, «преодолев много препятствий, тормозивших нашу работу». Возникала картина почти изолированной заботы ВПК о нуждах фронта: «Конечно, наша работа могла бы быть значительно продуктивнее, если бы общественные организации встречали должную поддержку»

.

На фоне публичной демагогии такого рода неудивительно, что во время пребывания английской военной делегации в Москве один из русских генералов подвел Вильсона и Нокса к карте России. Нокс вспоминает: «Там, – сказал он, указывая на прифронтовую область, – все в порядке, но здесь, в тылу, все в хаосе»

. Теперь в этом предстояло убедиться англичанам. Интересно, что с этими словами русского генерала почти полностью совпала оценка, данная представителем вражеской страны. Осенью 1916 г. посольство Австро-Венгрии в Румынии после того, как вопрос о его выезде через Болгарию был решен негативно, получило разрешение вернуть его домой окружным путем – через Россию, Швецию и Германию. Путь через Киев и Петроград затянулся почти на три недели.

Бывший посол граф Оттокар Чернин вместе со своими подчиненными внимательно отслеживал ситуацию: «Путешествие через неприятельскую страну было весьма любопытно. В то время как раз шли кровопролитные бои в Галиции, и нам и днем и ночью встречались беспрерывные поезда, или везущие на фронт веселых, смеющихся солдат, или оттуда – бледных перевязанных, стонущих раненых… Население всюду встречало нас удивительно приветливо, и здесь мы не замечали и следа той ненависти, которую мы испытали в Румынии. Все, что мы видели, проявляло себя под знаком железного порядка и строжайшей дисциплины. Никто из нас не верил в возможность того, что эта страна находится накануне революции, и, когда по моем возвращении император Франц-Иосиф спросил меня, достал ли я какие-нибудь данные об ожидающейся революции, я ответил решительно отрицательно. Старику императору это не понравилось. Он потом говорил одному из придворных: “Чернин дал очень верный отчет о Румынии, но дорогу через Россию он проспал”»

. Упреки Франца-Иосифа были несправедливы: Чернин, внимательный наблюдатель, просто не имел возможности общаться с представителями столичной общественности. Зато с ними общались представители союзников.

Творческому консерватору, каким был Милнер, пришлось познакомиться с одной особенностью русского либерала, которую очень тонко заметил Б. Пейрс (британский журналист, с 1905 г. работавший в России, с 1908 года – профессор русской истории, языка и литературы Ливерпульского университета). Образ Англии вообще был популярен среди русского общества независимо от политических пристрастий его членов. Но для либералов, конституционалистов симпатии к Великобритании были условием sine qua non[1 - Необходимое условие (лат.). (Примеч. ред.)], они были почти идентичны желанию «освобождения России»

. В либеральных кругах Англия обожествлялась или, точнее, идолизировалась. Сделать это было тем более просто, что представители этого идола в России как раз казались такими милыми и близкими людьми. Когда 12 (25) ноября 1916 г. делегация из Москвы во главе с Челноковым вручала Бьюкенену диплом почетного гражданина Первопрестольной, тот в ответном слове заявил, что «…я москвич сердцем и душой»

.

Глубокая внутренняя несвобода русского западника заставляла его создавать некий образ идеальной страны, представителям которой он собирался пожаловаться на собственное непрогрессивное правительство. Однако это была внешняя сторона действия, в которую могли искренно верить только люди, подобные князю Г Е. Львову, возглавлявшему Земгор. С ним, а также с московским городским головой М. В. Челноковым встретился по их просьбе лорд Милнер. Первая встреча носила протокольный, торжественный характер, произносились речи, которых Милнер не понимал, вручались награды. Глава английской делегации, несмотря на желание посетить Кремль, был вынужден не только несколько часов потратить на первую встречу, но и согласиться на вторую, в которой принимали участие Милнер, британский дипломат Дж. Клерк, Локкарт в качестве переводчика, а также Львов и Челноков

. Этот разговор, по мысли думцев, должен был привлечь внимание и симпатию главы британской делегации, авторитет которого они хотели использовать «для давления на императора». Аджемов, довольно верно передавший содержание встречи в разговоре с Верховским, отметил: «Львов и Челноков с чувством глубокого отчаяния в душе пошли на то, чтобы привлечь иностранцев в русские внутренние дела»

.

На встречу Львов принес с собой длинный письменный вариант речи (Локкарт называет его меморандумом) и стал зачитывать его. Перспективы союзов земств и городов и их масштабы были потрясающими. Львов говорил о 220 таких комитетах, описывал их работу и затем перешел к острой критике правительства

. Львов обвинял министра внутренних дел А. Д. Протопопова в желании удушить Земгор: «Единственное разумное предложение, которое выдвинул князь Львов, сводилось к тому, чтобы союзная миссия поставила условием дальнейшей поставки материалов использование этих материалов или хотя бы части их организациями, к которым союзники относились с доверием, например, Союзом городов и Земским союзом, возглавлявшимися кн. Львовым и г. Челноковым»

.

Земгору, по их мнению, угрожал и новый председатель Совета министров, и новый министр внутренних дел. Земцы требовали передачи власти в руки правительства, созданного ими, «вышедшего из думских кругов и пользующегося доверием народа»

. Речь завершалась утверждением, что если решение не будет принято и отношение императора к общественным организациям не изменится, то в течение трех недель в стране начнется революция

. В конце 1916 г. Львов и Челноков посетили заседание «Прогрессивного блока» и заявили, что единственное спасение страны лежит в революции, так как при сохранении старого режима войну не выиграть. Правда, некоторые «прогрессисты» все же возразили им, что во время войны революция – предательство

. Теперь Львов и Челноков повторяли свои слова перед руководителем британской делегации. Правда, ситуация несколько изменилась, и они, потеряв государственные субсидии, хотели, как минимум, приобрести контроль над распределением союзных поставок, а в лучшем случае заручиться сочувствием союзников для проведения необходимых с их точки зрения политических изменений.

Это была удивительная по самоуверенности речь. Конечно, накануне Февраля формально земства были реальной силой, и их руководители осознавали это. «Во второй половине 1916 года Земский союз уже был целым государством в государстве: годовой бюджет его дошел до 600 миллионов рублей и продолжал неудержимо расти, – с гордостью писал биограф князя Львова. – Сотни тысяч людей – мужчин и женщин разных профессий – или служили в нем или работали на него… Никто, очевидно, не думал о преходящем значении союза»

. Действительно, союзы проделали значительную работу по организации питательных и медицинско-санитарных пунктов для беженцев в 1915 г. Несмотря на вынужденное переселение нескольких миллионов человек в чудовищно сложных условиях, не было зарегистрировано ни одного случая эпидемии

. Они организовали 75 поездов Красного Креста, перевезли 2 256 531 человека из 4 300 000 эвакуированных. К концу 1916 г. число учреждений Земского союза составило 7728, из них учреждений Главного комитета – 172, губернских комитетов – 3454 и фронтовых комитетов – 4100

.

Но, во-первых, земства существовали в 43 губерниях Европейской России, где проживало около 110 млн человек. На территории 51 губернии и области, где проживал 61 млн человек, они не действовали

, а во-вторых, наличие земских органов само по себе не превращало их в лидеров, способных повести за собой массы. И, наконец, в-третьих, Земгор вовсе не был весьма авторитетной организацией, во всяком случае, для англичан. Большая часть вооружения и боеприпасов поставлялась фронту вовсе не земцами, существовавшими за счет государства. Это не было секретом.

Нокс отмечал в своем дневнике крайне неудовлетворительную работу и ВПК: из его филиалов только одесский (каким-то чудом его возглавил артиллерийский генерал) отличался работоспособностью. В армии по отношению к организациям, патронируемым Львовым и Челноковым, была распространена шутка: «Что такое армия? Армия – собрание людей, которые не смогли избежать военной службы. Что такое общественные организации? Общественные организации – это большие собрания людей, которым удалось избежать военной службы»

. В рабочих комитетах ВПК и других организациях Союза городов часто укрывались революционно настроенные рабочие

. Уже в апреле 1916 г. в составленной Московским охранным отделением справке «Земский и Городской союзы» отмечалось: «За последнее время наблюдается наплыв в союзы непригодных к работе лиц, коим гарантируется освобождение от воинской повинности»

. «В мировой войне, – вспоминал командир 6-го Финляндского стрелкового полка А. А. Свечин, – в поездах-банях, позади русского фронта люди с высшим образованием раздавали мочалу и мыло, а фронт оставался темным и безграмотным»

. Особой симпатии к этим раздатчикам фронт, судя по всему, не испытывал. Сотрудников Земгора в армии презрительно называли «земгусарами», «гидроуланами», а автомобили Союза – «сестровозами»

.

Слабая дисциплина среди земских организаций действовала на войска, по свидетельству П. Н. Врангеля, разлагающим образом: «…“земгусары”, призывного возраста и отличного здоровья, но питающие непреодолимое отвращение к свисту пуль или разрыву снаряда, с благосклонного покровительства и помощью оппозиционной общественности заполнили собою всякие комитеты, имевшие целью то устройство каких-то читален, то осушение окопов. Все эти господа облекались во всевозможные формы, украшали себя шпорами и кокардами и втихомолку обрабатывали низы армии, главным образом, прапорщиков, писарей, фельдшеров и солдат технических войск из “интеллигенции”»

. В отчете о состоянии армии, подготовленном для председателя Совета министров в начале 1917 г. отмечалось следующее: «Влияние Земгора в войсках совершенно не замечается»

. В армии вообще и на фронте в частности на организации земств и городов смотрели как на собрание тех, кто «словчился», чтобы не попасть в окопы

.

Очевидно, это было почти стандартное отношение армии к этим учреждениям. Ф. А. Степун, прослуживший всю войну прапорщиком в полевой артиллерии, не очень расходился в оценках с представителями кадрового офицерского корпуса, своего и британского: «“Земгусар” – интеллигент, либерал и защитник войны до конца; внешность под офицера, душа под героя. Звенит шпорами и языком, а на самом деле всего только дезертир, скрывающийся от воинской повинности в общественной организации»

. В конце 1916 г. две трети состава местных отделений Всероссийского союза городов приходилось на городскую интеллигенцию: это были врачи, статистики, бухгалтеры, юристы, учителя. Примерно такая же картина наблюдалась и у земцев

. «Малое сознание в интеллигентных кругах России того, что защита Родины с оружием в руках является долгом каждого гражданина, приводило к тому, что “интеллигент легко устраивался” в тылу или на “безопасных” местах армии. Автору лично приходилось видеть лиц, – вспоминал генерал Н. Н. Головин, – продолжавших носить полковничий мундир, несмотря на то, что они стояли не во главе полков, а во главе учреждений Красного Креста, и это было в то время, когда каждый, даже младший офицер, ценился в войсках на вес золота»

.

Численность земских служащих и лиц, состоящих на жаловании у земств, составила в 1912 г. 150 тыс. человек. За годы войны эта армия выросла, достигнув к осени 1917 г. численности в 252 тыс. человек (данные, которые приводит Н. Н. Головин – 5352, – явно занижены: очевидно, эта цифра включает в себя только центральные учреждения). Из них в учреждениях на фронте было задействовано меньшинство: например, к 1 января 1916 г. Земский союз создал на всех фронтах 2500 учреждений, в которых работало около 15 тыс. человек. В военно-промышленных комитетах на 1 октября 1916 г. работало 976 312 человек

. Части из них суждено было сыграть решающую роль в ближайшем будущем. В Центральном комитете работали А. И. Гучков и А. И. Коновалов, в Московском – П. П. Рябушинский и С. Н. Третьяков, в Киевском – М. И. Терещенко

. Руководство ВПК действительно было «скрытым кадром» будущего Временного правительства. Что касается Земгора, то его обособленное, бесконтрольное положение вызывало настороженное, а потом и враждебное отношение со стороны правительства. Земцы же все время расширяли требования к финансированию. Если к концу 1914 г. оно составило 43 млн руб., то на начало октября 1916 г. государственное финансирование союзов составило 553 459 829 руб., в то время как за тот же период поступления из земских и городских источников были более скромными – 9 650 986 руб. 74 коп.

К 1 февраля 1917 г. Земгор выполнил заказов на сумму в 80 млн руб. из общего их объема в 242 млн руб.

Тем не менее на первое полугодие 1917 г. только Союз городов запросил 65 786 895 руб.