Когда твой герой – монстр

Все, кроме мистера Тейлора. Он знал, что у меня проблемы, и старался говорить со мной так, чтобы я понял. Ведь это так важно на его уроках. Литературные герои слишком часто представляют собой далеко не открытые книги. Наверное, именно поэтому я и люблю уроки литературы. Они не приближают меня к чему-то прекрасному, вроде искусства писательства – они учат меня понимать людей.

– И Ганнибал тоже особенный, хоть и монстр? Даже если он каннибал?

– Как много на самом деле ты знаешь о каннибализме, Крис?

Каннибализм – это когда одни люди едят других людей. Но мистер Тейлор ждал от меня явно не этого определения.

– Не достаточно, – я пожал плечами, глядя на то, как на экране в режиме «паузы» застыло лицо одного из самых известных монстров в мире.

– И это не твоя вина. Всё дело в том, что общество не хочет об этом говорить. Хотя такой феномен, как людоедство, в истории встречается очень часто, и особенно в виде части культуры того или иного народа.

– То есть, люди не хотят признавать целые культуры только потому, что им это не нравится?

– Можно сказать и так. Как, например, мало кто из историков в учебных заведениях говорит о гомосексуализме в разных культурах, который считался тогда абсолютно естественным.

К слову. Я не умею понимать и самого себя. Но, услышав последние слова своего учителя, я ощутил нечто новое. Чему не было названия, но я уже тогда отчего-то понял – это чувство было запретным.

– Люди в большинстве своём лицемеры, Крис: они презирают те или иные вещи в истории, но аплодируют им стоя, видя их на платных каналах, в театрах или где-либо ещё – там, где эти вещи можно в итоге назвать лишь вымыслом.

Несколько раз в неделю после уроков мы встречались в кабинете мистера Тейлора и смотрели разные фильмы или его любимые сериалы: своих у меня не было, потому что я зачастую не понимаю героев, помните, да?

– Получается, если бы события «Ганнибала» происходили в реальном мире, Уилл бы просто застрелил его? Или Ганнибал съел бы его ещё при первой встрече?

– Почему ты так думаешь?

– Потому что в реальном мире они оба странные. Они фрики. Потому что в реальном мире они не особенные. И потому что в реальном мире монстров никто никогда не простит и, тем более, не полюбит.

Я не заметил, как начал раскачиваться на стуле взад-вперед. Как начал дышать часто-часто. Со мной так бывает, когда я осознаю нечто такое, что мне неприятно осознавать. Но в этот момент я был не один. Мистер Тейлор обнял меня за плечи, а не смотрел испуганным взглядом.

– Всё зависит от человека, Крис. Иногда даже в реальном мире у самого «отпетого» каннибала может быть самый настоящий кодекс чести. А у другого человека может быть огромное сердце, способное понять и простить, что угодно. Способное полюбить монстра.

Наверное, тогда я это и почувствовал. Почувствовал, как мои проблемы постепенно становятся менее весомыми, и другие люди, быть может, будут теперь не так страдать от моего «недуга». Да, в тот день я почувствовал себя особенным. Вот только тогда я ещё не знал, какая роль мне отведена в грядущем фильме ужасов: Уилла Грэма или Ганнибала Лектера.

3

– Хей, Эванс!

– Эванс, ты оглох? Клод к тебе обращается!

У меня всегда был хороший слух. Но даже если бы это было не так, я способен различать самые разные интонации, с которыми люди обращаются к друг другу. И те ноты, которые я слышал в голосе у Клода Митчелла, говорили мне лишь две вещи: опасность и потеря времени.

Я был занят взятой дополнительно лабораторной, и мне не хотелось ни первого, ни второго.

– Ты тут что, лекарство от бессмертия изобретаешь? Но, разочарую тебя, Эванс, даже проживи ты ещё пару жизней, они будут такими же унылыми, как и эта, а ты так и останешься чёртовым фриком!

4

Говорят, конец света не так страшен, если он уже произошёл в твоей жизни ранее.

– Быть смелее, быть храбрее, быть безжалостным, – в тишине пустого кабинета мои слова звучали слишком гулко, отдавались от стен эхом, но я не чувствовал страха. Не делал этого даже, когда слышал грохот этажом ниже, в кабинете истории.

Той самой, которой совершенно точно пришёл конец, как только несколько дней назад мёртвые восстали из могил, а живые ничего не смогли сделать. Теперь это их мир, их история. И я уверен, обязательно найдется тот самый выживший, который её напишет. Но я не любил уроки истории, моим любимым предметом всегда была литература, а ещё бейсбол.

За окном кто-то кричит. Теперь всегда кто-то кричит. Наверное, так будет до тех пор, пока каждый из ещё живых не примкнёт к стаду мертвецов.

Но я буду смелее, буду храбрее, буду безжалостнее. Это три из пяти вещей, которые нужно иметь, выходя из укрытия в их мир, мир мёртвых.

«Пропал учитель», – я снова бросил взгляд на стопку одинаковых листов с одной и той же фотографией. На ней мистер Тейлор в своём любимом свитере. Я смотрел на него и ко мне снова возвращалось осознание пятой вещи, без которой вам ни за что не одержать победу. Да, победу. Потому что мы теперь на чёртовой войне, и всякий, кто думает иначе, – чёртов труп.

Смысл. Вот, что нужно, когда решаешься выйти наружу. Цель, которая поможет одолеть страх, боль, усталость и снова – страх. Это оружие в новом мире. И у меня было самое лучшее.

Я знал, где искать мистера Тейлора, знал, как его спасти, вот только жаль, что мертвецы захватили этот мир раньше, чем я смог передать свои сведения полиции. Теперь у моего учителя был лишь я. Наверное, это и придало мне сил и смелости без происшествий добраться сейчас до школы, до его кабинета.

Прежде, чем пропасть, ещё до апокалипсиса, мистер Тейлор сказал нам всем быть героями. И, как бы жутко не было снаружи, я снова выйду в мир, которому пришёл конец, ведь я буду не один: смысл и цель будут вести меня.

– Я буду смелее, храбрее, безжалостнее.

Да, наверное, я уже им был, ведь, как я сказал ранее: мой мир полетел к чертям несколько раньше своего официального полёта. Я уже был на дне. Возможно, это и есть одна из пяти вещей, которые тоже вам понадобится в путешествии по миру мёртвых: вам должно быть нечего терять.

– Да, Петти? Ко мне, девочка! – огромная чёрная собака мистера Тейлора была тем, что и привело меня сперва сюда. Не знаю, сколько она прождала его здесь, и почему её никто не выгнал.

Я не был рад такой компании: животные не входят в число тех вещей, которые вам следует брать с собой с наступлением конца света. Но я был точно уверен: мистер Тейлор будет рад видеть Петти. Если он ещё жив. Если мы с Петти сможем выжить, сможем быть смелее, храбрее, безжалостнее – если сможем быть героями в этом новом мире самых настоящих монстров.

5

Моя мать никогда меня не любила. Я видел это – полное отсутствие чувства, хотя бы отдалённо напоминающее любовь – в её серых, тусклых глазах до самого её последнего вздоха. И я никогда не был особенно сентиментальным: я говорю это не для того, чтобы вызвать сочувствие, более того, я никогда не понимал этого чувства. Просто иногда какие-то вещи заставляют против воли вспоминать те или иные события, но это вовсе не означает, что они вас трогают.

Вот и сейчас, осторожно пробираясь вместе с собакой мистера Тейлора, по школьным коридорам, мне довелось увидеть, как Лиззи Доуэсен склонилась над Майком по кличке «Гора» из нашей команды по плаванью, а когда она приподняла свою окроваленную морду – половины лица у «Горы» как не бывало.

Но вместо того, чтобы вызвать у меня чувство страха или тошноты, эта картина вызвала лишь острое чувство иронии. А знаете почему? Потому что жизнь действительно занимательная штука: Лиззи была влюблена в «Гору» ещё с младшей школы, все это знали. Но смогла его заполучить лишь сейчас, но зато, вероятно, полностью.

И лишь теперь, представив, как хрупкая умница класса Лиззи Доуэсен набивает желудок внутренностями Майка; как её тонкие пальцы вожделенно отрывают от «возлюбленного» кусок за куском, ломая собственные ногти, разрывая рот, а после желудок от невозможности съесть больше… Я упёрся ладонью в стену, ощущая, как земля уходит из под ног. И именно в этот момент я вспомнил свою мать.

Вспомнил, как хотел даже если не быть любимым, то хотя бы тем, кого замечают, кем интересуются. Не знаю почему, но меня затошнило от мысли, что получить всё это я мог, лишь превратившись в одну из этих тварей. О, да, тогда я бы смог забрать всю положенную мне любовь до капли. Вот только и тут ирония: я не успел.

Я всё ещё это помню. Как впервые в жизни мама смотрела на меня и хотела провести со мной время; в её глазах впервые я видел интерес, она тянула ко мне свои руки в желании заключить в объятия и никогда не отпускать, будто желая загладить все грехи передо мной. Ей нужен был лишь один я, и это в какую-то секунду было для меня почти бесценно. Правда, в этот момент она уже была мертва и просто хотела разорвать меня на куски.

6

– Эванс? Эванс, сюда, я здесь!

Мы с Пэтти уже почти добрались до пожарного выхода, когда из кабинета геометрии раздался знакомый голос Клода Митчелла. На который мне не хотелось откликаться ещё больше, чем раньше. Но я всё же остановился и зашёл в класс.

– Чёрт, как я рад, что ты услышал, я сорвал голос и…

– Лекарство от глухоты.

– Чего?..