Курьер из Страны Советов

– Федя, молчи! Ужас-ужас! Услышав про Макса, я целый день проревела. Знаешь, мы учились в одной группе с Крохотовым – в «Вышке», на политологов. Он частенько лекции прогуливал, потому что уже тогда работал в газете и мотался по командировкам. Вся эта скучная теория была ему по барабану, потому что Макс типичный газетчик был. Легкий на подъем, отчаянный, остер на язык. Всегда читала его статьи в «Актуалке» и поражалась его въедливости и литературным способностям. Он ведь золотым пером в газете считался, правда?

– Да, его все читали – и обычные люди, и кремлевские чиновники. Блестящее перо, эксклюзивная информация, неизвестно, где и как добытая, тщательная проверка фактов. В последние недели Макс, я слышал, в Думу зачастил. Ты его случайно у своего шефа не встречала?

– Заходил к нему в кабинет пару раз, о чем они там говорили без свидетелей – понятия не имею.

– Поможешь со своим шефом встретиться?

– Только в обмен на поцелуй!

– Лариса послала Федору такой недвусмысленный взгляд и столь нежный воздушный поцелуй, что парень смутился и покраснел, как тогда в школе на выпускном.

Ленинградское шоссе

начало девяностых,

Удар был неожиданным и пришелся в солнечное сплетение.

Кузнецов согнулся пополам, но устоял на месте.

– Совесть есть? – спросил он отдышавшись. – Не стыдно бить старика? Мне, между прочим, семьдесят уже.

– Старики, бля, живут на копеечную пенсию и чужие бабки не тырят, – громила потер кулак правой руки, и Кузнецов впервые за этот день по-настоящему испугался. Он понял, что это только начало. Прелюдия, так сказать. Сейчас с ним будут делать то, что показывают в фильмах про бандитов. Сопротивляться и тем более просить о пощаде было бессмысленно. Оставалось молить бога о скором и не слишком мучительном конце…

То утро не предвещало ничего плохого. Кузнецов не спеша, со вкусом позавтракал с Верой, затем, допив кофе, поставил кружку в раковину и сообщил, что поедет на дачу. Вера взглянула на него молча, в ее глазах муж увидел горечь и грусть. Пять лет она жила под гнетом страшной тайны. То, что опасные секреты мужа – не ее женские фантазии, что обстоятельства, которые нельзя исправить, реально существуют, Вера понимала. Приближается что-то страшное – это она ежеминутно ощущала всем своим хрупким телом, которое в последнее время стало чем-то вроде резонатора и отзывалось на малейшие изменения в настроениях и даже взглядах мужа. Нередко Вера среди ночи просыпалась в слезах. В ответ на безмолвные вопросы мужа она ссылалась на возраст, бессонницу и головную боль, но уснуть до утра уже не могла.

Иван и Верочка поженились еще в годы студенчества и давно понимали друг друга без слов. Сын Петя вырос, вылетел из гнезда, у него началась своя, полная проблем и забот, увлекательная жизнь, в которой на родителей времени почти не оставалось. Звонил иногда, и на том спасибо. После ухода сына из дома Иван и Вера стали еще ближе друг другу. Привычки и вкусы постепенно сделались одинаковыми, как у однояйцевых близнецов. Жили супруги намного лучше, чем большинство людей в девяностые. Внешних поводов для грусти, казалось, не было. Их пара со стороны выглядела счастливой и вполне гармоничной, однако смутная тревога, однажды поселившаяся в душе, уже не отпускала. Вере порой казалось, что каменная плита, из-под которой невозможно выбраться и под которой все труднее дышать, придавила их семью, Последние два года муж замкнулся и все чаще стремился проводить время в одиночестве. Уж лучше бы гулял, как раньше! Во время кратких, но бурных романов Иван становился веселым и щедрым, молодел на глазах, сыпал анекдотами и деньгами, даже с алкоголем почти завязывал. Вера знала, что Иван никогда ее не покинет, поэтому смотрела на загулы мужа сквозь пальцы, словно на не слишком приятное, однако неопасное, необременительное хобби. Они так срослись корнями за десятилетия жизни вдвоем, что оторвать их друг от друга не смогла бы даже самая красивая девушка-модель.

Вера взглянула на мужа и хотела сказать, что они давно никуда не выезжали вместе, но, споткнувшись о жесткий взгляд Ивана, замолчала и пошла выгружать посуду из раковины в посудомойку. Эта «буржуазная машинка» в последнее время была единственной маленькой радостью Веры. Сколько посуды перемыла она за годы супружеской жизни! Посудомоечные машины были в то время еще редки в московских домах, и Вера была счастлива получить ее в подарок от мужа в день рождения. В то время призрак неотвратимого, необъяснимого и неуклонно приближающегося несчастья еще не простер над ними свои черные крылья. Казалось, у них с Иваном впереди еще с десяток лет спокойной, интересной и обеспеченной жизни. Уж в чем-в-чем, а в деньгах муж ей давно не отказывал. Не любил вдаваться в подробности своих финансовых дел, однако деньги на любые семейные нужды и лично ей Верочке «на булавки» давал без вопросов. При этом Иван всегда говорил одно и тоже:

– Не волнуйся, Верунчик, и нам, и Петьке моих капиталов на всю жизнь хватит. Скажи, о чем мечтаешь, и у тебя все будет. Хочешь в Париж – пожалуйста. В хорошую платную клинику записаться? Хоть завтра. Нужна карта в дорогой фитнес-клуб – без вопросов. Старость, Вера, штука совсем не страшная, если есть деньги. Можно жить даже веселее и интереснее, чем в молодости. Во-первых, работать так много, как раньше, уже не надо, а, во-вторых, есть возможность отдыхать красиво и с удовольствием. Как говорится, получать пищу и для ума, и для сердца. Путешествуй по миру, сколько хочешь, ходи на выставки и в театры, поправляй здоровье на курортах и в элитных клиниках. Не парься, Верунчик, и живи на склоне лет в свое удовольствие, ты это заслужила. Главное, не спрашивай, что и откуда. Все засекречено. Контора глубокого бурения, то бишь, КГБ, своих не бросает!

Вера подозревала, что «контора» вряд ли балует своих пенсионеров такими огромными финансовыми бонусами. Она смутно догадывалась, что происхождение тайного богатства Ивана совсем другое, «нелегитимное», как недавно стало модным говорить. Однако предпочитала благоразумно помалкивать и принимать на веру слова мужа. Во всяком случае, так было проще и спокойней. И все же в душе с каждым днем росла догадка, что покой этот призрачный, как и таинственное богатство, свалившееся на Ивана в самом начале девяностых. Вера в глубине души понимала, что по-настоящему большие деньги могут принести все. что угодно, но только не счастье. Пусть будут они прокляты!

Зазвонил телефон. Иван снял трубку. Вера услышала, что с мужем говорит женский голос, он даже показался ей знакомым. Иван отвечал коротко и раздраженно, без тех бархатных ноток, какие обычно появлялись у него в голосе во время разговоров с дамами. Вера услышала, как громко хлопнула входная дверь. Муж ушел, не поцеловав ее, что случалось не часто.

От пролетевшего по квартире сквозняка хлопнула форточка. Вера вздрогнула. Любимая английская кружка Кузнецова с Биг Беном, которую она хотела убрать из раковины в посудомойку, выскользнула из рук и со звоном разбилась. Женщина едва не расплакалась от досады.

«К счастью!». – попыталась она себя утешить, но сердце почему-то отказывалось радоваться верной примете. Внезапно грудь у Веры сдавило так, будто ее зажали огромными тисками. Женщина стала задыхаться и без сил опустилась на стул.

«Что-то сегодня случится», – подумала она, -недаром так ноет сердце. Через пару минут Вера встала. Самым разумным сейчас было положить таблетку под язык и успокоиться. Все остальное не в ее власти, остается только молиться…

Выехав за город, Кузнецов заметил, что за ним, не пытаясь обогнать, давно уже следует черный «BMW». Иван попытался уйти в отрыв на своем «Форде», но «БМВ» без труда догнал его. Внезапно из потока машин вынырнул джип «чероки», вместе с «БМВ, они прижали «форд» к обочине и заставили затормозить. Водитель «форда» не успел опомниться, как ему разбили стекло монтировкой, открыли дверь и без церемоний выкинули из машины на обочину. Иван взглянул на громил, стоявших над ним, и понял: бежать бесполезно, да и некуда. Кузнецов дернулся и тут же получил по голове чем-то тяжелым. Два амбала схватили пленника под руки и поволокли в джип.

Ехали не слишком долго, в полном молчании. Иван плохо соображал, голова нестерпимо болела после удара. Попытался разок дернуться, и тут же получил удар под ребра. Пленник не старался запоминать дорогу. Обратной дороги не будет, это он зал точно. Главное теперь – выдержать испытание болью и достойно принять смерть. Хорошо, что Вера ни о чем не догадывается. Часть денег он перевел на ее имя, об этой сумме никто никогда не узнает.

– Ну что, теперь рассказывай, где спрятал бабки и куда смылись другие крысы. Будешь отвечать или с тобой поговорят по-другому?

Ивана прикрутили к стулу и сняли с глаз повязку. Перед ним стоял пацан, сопляк, однако, его остановившийся стальной взгляд и натертые костяшки на пальцах не обещали ничего хорошего.

– Сами вы крысы! – сказал Иван с презрением. – Я фронт прошел, там таких гондонов, как вы, в штрафбат отправляли.

– Ты нам, дед, сказки про фронт не рассказывай. Мы каждый день здесь как на войне – то бандитской, то ментовской, – хохотнул гангстер. Он наклонился к Ивану, и массивная золотая цепочка с крестом, качнувшись на мощной шее, скользнула по лицу пленника. – Ну что, будешь говорить? Тут тебе не школа благородных девиц, чтобы нам морали училки высушивать. Сам все расскажешь? Или как?

Бандит поднес к телу Ивана, к самой его чувствительной части между ног паяльник.

Несколько раз Иван терял от боли сознание, его поливали водой, били по щекам, приводили в чувство. Когда сил не осталось, бандиты поняли, что «объект» готов. Кузнецову принесли бумаги, которые тот молча подписал. О переводе денег с его офшорных счетов на счет какой-то подставной фирмы. Из нагрудного кармана пленника бандиты достали и сфотографировали паспорт Кузнецова.

Истерзанный Иван взирал на их действия с тупым равнодушием. Ни горевать, ни бояться сил уже не осталось. Кузнецов услышал, как другой бандит, стоявший сзади, приказал громиле:

– Кончай его! Эта крыса нам больше не нужна.

Прозвучал выстрел, голова пленника дернулась, и он затих.

– А тело куда?

– Да какая нафиг разница? Выкинем вместе с «фордом» на обочину, кто-нибудь да найдет. С одной крысой покончено, надо других искать. Не вздумайте ничего с мертвяка брать, башкой отвечаете. Пусть остальные крысы поймут, что это месть серьезных людей за предательство, а не кража. Пусть усекут, что завтра так будет с каждым из них и трясутся днем и ночью. Едем скорее, пока не стемнело.

«БМВ», джип и фишневый «форд», на бешеной скорости рванули по Ленинградке.

Большая Дмитровка,

начало девяностых

Роман Лаврентьевич Ищенко шел по Большой Дмитровке и размышлял:

«Нет, все-таки странная штука жизнь. Никогда не угадаешь, что за поворотом. Когда-то в том старом особняке, что спрятался в переулке, все искали меня с утра до вечера: «Где Роман Лаврентьевич? Когда приедет Роман Лаврентьевич? Что с путевками в Пицунду? Когда привезут заказы?». Всем-то я был нужен – кому икру для ребенка достать, кому духи для жены или любовницы купить, кому билеты в Большой театр положить «на блюдечке с золотой каемочкой». Что, разве я не видел, как молодежь посмеивалась над моими рассказами? Видел, ну и шут с ними. Молодые люди считали мои воспоминания стариковскими фантазиями, но ведь терпели, слушали, черт возьми! Не говоря уже о тех, кто старше. Редакционное начальство понимало, что просто так в их контору на непыльную должность не берут. Коллеги в органах… те вообще всякое видали, потому и реагировали на мои рассказы спокойно. В отличие от редакционных болтунов служивые люди знали: жизнь круче любых фантазий. В серьезных кабинетах, куда начальство постоянно ездило советоваться, начальству ясно объяснили, вернее, раз и навсегда велели запомнить, что своей службой во внешней разведке я заслужил право на спокойную старость. Разведчик, как сапер, ошибается один раз, потому-то я до сих пор жив. Жизнь научила чуять опасность за версту. Жаль, что Ивана чуйка подвела, но тут уж сам виноват. Решил, что самый крутой и умный, что сможет легко «кинуть» больших людей. В общем, зарвался, не по чину взял. В итоге – принял мучительную смерть, о чем довелось узнать из прессы. Жаль, неплохой мужик был, не то что нынешние предатели. Новые чекисты забыли про честь мундира и во главу угла ставят деньги, ни на секунду не задумываясь, идут в услужение к нуворишам. Раньше безопасность Родины защищали, а сейчас – безопасность прохиндеев и богатеев. Иван не въехал в новые обстоятельства, не понял, что его былые заслуги уже не работают, что отныне бал правят деньги. Большие деньги. Этот тип, из бывших чекистов, который вызвался стать нашей «крышей», тоже пытался на меня наехать. Кишка тонка! Да и где я возьму ему ту сумму, которую он требует? Все давно потрачено – на учебу сына, на ремонт дачи. И вообще…Разве это деньги теперь, после всех дефолтов? Соображать надо! Вот у Ивана…

Роман Лаврентьевич решил, как обычно, перейти Большую Дмитровку в неположенном месте, как он всегда делал на этой улочке, где от одного до другого перехода был чуть ли не километр. Впрочем, он даже Тверскую всегда пересекал там, где было удобно, а не там, где располагались подземные переходы. Роман Лаврентьевич всю жизнь привык подчинять себе житейские обстоятельства, а не подчиняться им.

Пожилой мужчина поднял руку в сторону потока машин, словно командовал дивизией и собирался остановить транспортную колонну на дороге второй мировой. Не дожидаясь, когда машины притормозят, Ищенко стал с достоинством, не торопясь, переходить дорогу. Внезапно из-за «жигулей» вылетел джип «чероки», сбил с ног пожилого пешехода в плаще и тот вылетел на обочину легко, словно был пластмассовым манекеном. Пуговицы со звоном запрыгали по тротуару. Черный плащ на сухопаром пешеходе распахнулся и огромными черными крыльями распростерся на мостовой.

В последнюю секунду Роман Лаврентьевич увидел большие печальные глаза Сильваны Помпанини и успел подумал: «Жди, Сильвана, мы скоро встретимся».

Албена, Болгария,

начало девяностых

Валерий Мендос загорал на пляже пятизвездочного отеля и тихо беседовал с женой:

– Слушай, Тань, классно ведь, а? Впервые лежим на пляже в полном расслабоне. Не думаем о том, что скоро закончатся деньги и, хошь-не хошь, придется возвращаться домой. У нас билеты с открытой датой, Танька! Когда надоест бездельничать и приедятся все эти приморские красоты, тогда и вернемся на Родину. Ну, а пока будем загорать, купаться и пить вино на открытой веранде ресторана. Потом для разнообразия в Москву рванем, охладиться под дождичком и родителей повидать. Зимой поедем в Альпы на лыжах кататься, ранней весной – в Таиланд погреться. В общем, планы у нас грандиозные, скажи? Жизнь-то проходит, Танька! Пока есть силы, надо путешествовать, чтобы потом было, о чем рассказывать сиделкам в элитной богадельне.

– Ой, Валер, и не говори! Так обрыдла за три года эта Мексика – с ее жарой, танцами и кактусами… Болгария по сравнению с ней – северная прохладная страна. Ты как ударник комтруда и звезда интернационального коммунистического движения давно заслужил отдых в пятизвездочном отеле у моря.

– Тань, погоди радоваться. Может, еще в Москве в конторе скандальчик устроят. Никто же пока не знает, что я самовольно покинул корпункт. Ничего, поорут-поорут и успокоятся. Чего там было сидеть? Какой погоды у моря ждать? Какие репортажи в Москву передавать? Журнал «Страна Советов» накрылся, а в нашей родной стране теперь столько событий, что мои тексты о фестивалях коммунистической прессы на далеком континенте и о выставках кактусов вряд ли кого-то заинтересуют. Думаю, Тань, в Москву вернемся где-то к октябрю. Здесь похолодает, а у нас как раз все уляжется. Я уверен, что после ГКЧП и возвращения Горбачева в Москву в редакции вообще будет не до нас. Дома такие события! «Штааа, – как говорит Ельцин, -не пааанимаешь?». История вершится! Эх, Танек, пускай она вершится пока что без нас. Как ни крути, лучше переждать всю эту суету в спокойном режиме у моря. Вернемся в Москву, тогда и начнем разбираться, что к чему и кто теперь из наших где.

– Ладно, милый, я подремлю немножко, давай помолчим. – предложила Татьяна разомлевшим голосом, отхлебнув немного коктейля со льдом из высокого стакана, украшенного бумажным зонтиком. Дальше Валерий уже размышлял про себя:

«Нет, какой все-таки молодец Ванька Кузнецов! Все, буквально все продумал, до мелочей! Мы с ним вокруг этих партийных денег столько лет прыгали, столько бабла этим бездельникам раздали! А толку? Мексиканцы никакой революции раздувать не собираются. Танцуют на площадях свою сальсу и румбу. Ну нет у них нового Троцкого! Че Гевару тоже из могилы не поднимешь. Революционной пассионарности, о которой еще Лев Гумилев писал, в Мексике тоже не наблюдается. Зачем латиносам, беззаботным детям юга, улучшать свою жизнь, если она и так прекрасна? Ленивые гедонисты, вот они кто! Пальмы, мороженое, мохито, девочки, танцевальная музыка повсюду… Им и без компартии отлично живется. Еда копейки стоит, теплая одежка и обувка вообще не нужна. Проживут эти певцы и танцоры сто лет и без денег советской компартии. Нам с Танькой денежки нужнее. Мы-то с ней попали под колесо истории. Что-то типа картины Репина «Не ждали». КПСС в три дня накрылась медным тазом, и что теперь? Партийные и гэбэшные функционеры намылились деньги партии прикарманить? Фигу им! Не на тех напали! С какого, извините. перепугу они решили, что это теперь их денежки? Кто им эти бабки завещал – дедушка Ленин, что ли? Они теперь вообще никто и звать никак. Ванька, Ромка Ищенко и я – вот и все получатели этого последнего транша. Так сказать, «по понятиям». Слава богу, в офшоре наши денежки никто не найдет, и ни одна собака о них не узнает. А всей этой партийно-гэбэшной шушере надо сейчас о себе думать, свою шкуру спасать.