Разноцветные шары желаний. Сборник рассказов

Я ни разу не вспомнил о соседке по купе, свечечкоподобной девушке. На месте её не оказалось, но шубка висела на плечиках.. На столе лежали шарики. Два. Чёрный и голубой. Тускло лоснились их бока. Я взял один, другой… Просто мячики непонятно из чего, скорее всего, пластика или резины. Когда я взял их, они были холодны, но быстро нагревались в моей руке. Я вспомнил про третий, розовый. Где же он? Заглянул под столик, пошарил глазами по полкам… Нету. Исчез.

Встала перед глазами Леркина блузка такого же или очень похожего цвета.

Мне хотелось ещё немножко повспоминать, попредставлять Лерку, и я, оставив надежды обнаружить пропажу («Пусть сама разбирается со своими шариками!»), полез на верхнюю полку.

Странно, но один – чёрный шарик – я так и не выпустил из рук; крутил его пальцами, подносил к глазам. Я не спал, но погружался в какую-то кромешную бархатную темноту. Создавалось ощущение, что я проникаю в непроглядный мрак чёрного шара. Тьма сгущалась, её слои наплывали друг на друга, становясь всё гуще, всё плотнее. Но когда стало так черно, как никогда не бывает, где-то далеко впереди забрезжил рассвет. Я увидел себя, сидящего перед телевизором в своей квартире. Пиво, чипсы, плед… Через пять минут матч – Реал-Мадрид – Барселона, и рука уже нащупала ладненький бок пивной банки. Звонок. Отец.

Я нажал на соединение:

– Сынок, – услышал я голос, совсем не похожий на голос отца, – сынок. Сол, помоги мне. Я запутался в верёвках.

Голос исчез.

– Напился, как обычно! Только по пьяни обо мне вспоминает! – разъярился я, отшвырнув телефон.

Тащиться к отцу в квартиру, а может, разыскивать его по собутыльникам, совсем не хотелось.

– Где ты был раньше? Где? Когда ты был нужен мне? – распалялся я, заглушая внутренний голос, который бормотал едва внятно: «Может, правда, ему нужно помочь?»

– А он мне много помогал? – спорил я.

Противясь и заставляя замолкнуть эти тихие, но мешающие мне возражения, я плюхнулся на диван и остервенело щёлкнул замком банки:

– Всё настроение испортил! Вот назло тебе! Посмотрю футбол, а потом! Потом буду спасать.

Отец давно не жил с нами. Он ушёл из дома, когда мне было четыре, не появлялся лет восемь, и я, ничего не зная о нём, вспоминал о его существовании только тогда, когда возникала необходимость в какой-нибудь анкете заполнить графу «Родители», да ещё в мучительные дни перед 23-им Февраля в ту пору, когда мы в классе готовили открытки папам.

И вдруг мы встретились. Конечно, не случайно, конечно, по настоянию мамы. «Он твой отец, каким бы ни был» – так себе довод, но я сдался. Я не испытывал к отцу ни неприязни, ни любви, он оставался для меня чужим человеком. Мы встречались с ним раз в полгода, он ни о чём не расспрашивал меня и ни о чём не рассказывал. Потом – универ, и отец исчез из моей жизни, так же неожиданно, как и появился. Когда мне исполнилось двадцать два, мама вышла замуж во второй раз и переехала к новому мужу, так что я остался хозяйничать в нашей с ней двушке.

И тогда отец появился вновь. Он очень изменился за эти годы. Теперь со мной встречался не прежний холодный молчаливый человек, а вечно небритый, в сером старом пиджаке, неприятно пахнущий и очень-очень словоохотливый, слезливо тянущий «сыно-о-ок». Такой отец мне не был нужен тем более, но я подкидывал ему денег то на кроссовки, то на парикмахерскую, хотя точно знал, что эти деньги будут пропиты. В комнате его дружка на полу валялся грязный матрац, на котором иногда отец спал, большую часть времени проводя в гараже. Машину он давно продал, за гараж платил я, каждый раз недоумевая – «почему я должен» и каждый раз утешая себя тем, что деньги невелики.

Он часто говорил, что если б умер, то всех бы освободил; рассуждал о самоубийстве, на полном серьёзе сравнивая и взвешивая, чем смерть в петле лучше, чем смерть от пули. Я, раздражаясь от этих его бесконечных тягомотных разговоров, обрывал:

– А у тебя есть пистолет? Или ружьё?

И он замолкал и только загибал пальцы левой руки, вероятно, продолжая в уме считать плюсы и минусы той или иной смерти.

Поэтому сегодня, привычно вскипев от его слов, я не двинулся с места до тех пор, пока судья не объявил счёт 3:1. Несмотря на то, что выиграла моя любимая «Барселона», особого удовольствия от матча я не получил, да и пиво показалось мне прокисшим.

Чертыхаясь и кляня свой мягкий характер, в половине двенадцатого я оделся и поволокся к отцовскому дружку. Квартира, как всегда, стояла настежь, никто не обратил на меня никакого внимания, только выглянул из соседней комнаты киргиз, окинув настороженным взглядом. Матрац в углу пустовал, хозяин комнаты храпел на диване.

Встревоженный, но продолжающий оправдываться в собственных глазах, я потащился в гараж, набирая и набирая номер отца и слыша в трубке раз за разом: «телефон абонента выключен».

На посту дремал знакомый охранник дядя Вася, который увязался за мной следом. Дверь отцовского гаража была заложена изнутри на щеколду, сквозь щель пробивался свет. Я облегчённо выдохнул: «Здесь! Дрыхнет, небось».

Постучал. Тишина была мне ответом. Грязная лохматая собака, появившаяся невесть откуда, по-волчьи задрав морду, завыла. Я снова загрохотал кулаком в металлические ворота гаража, отчасти чтобы не слышать этот жуткий вой. Дядя Вася замахнулся на собаку, но та, отскочив, тянула заунывный скулёж на высокой ноте. Более того, с разных концов ей отвечали другие голоса.

– Вскрывать надо! – проорал дядя Вася. – Погодь грохотать, я за ломом.

Но я продолжал и продолжал колотить в лязгающую дверь под непрерывные собачьи завывания.

Отец с порванной шеей болтался совсем невысоко от пола. Тонкая белая бечёвка впилась в его горло, опутывала руки и плечи. Сухое тело, вываленный наружу язык, выпученные глаза, чуть поодаль – разбитый, видно, выпавший из руки телефон.

Быстро приехавшая скорая разбавляла ночь синим мигающим светом, полицейский задавал мне какие-то вопросы, а у меня в голове тяжело ворочалось только одно:

– Мог успеть. Мог успеть.

И выплывая из обволакивающей темноты шара, я услышал звонок телефона:

– Сол, помоги мне, сынок. Я в верёвках запутался.

Я выскочил из дома, я помчался к гаражам. Задыхаясь, бросил дяде Васе:

– Скорую! Вызовите скорую!

Я бежал между чужими гаражами, я видел свет, полоской лежащий на земле. Вспомнив, что дверь закрыта изнутри, я развернулся, но дядя Вася не отставал, держа наперевес, как пику, тяжёлый лом. Я выхватил из рук охранника этот лом, блеснувший в темноте. Мы успели. Отец барахтался в верёвках, как пойманная в паутину муха, царапал шею, сдирая петлю. Я обхватил его за ноги, приподнял и держал до тех пор, пока дядя Вася, взгромоздившись на табурет, разрезал бечёвку.

– Сынок, – успел прохрипеть отец, – ты пришёл. Прости меня, сынок.

Что за человек, мой отец?! За что ни брался – не получалось. Недотёпа!

– Даже повеситься как следует, не сумел, – заорал я. – Ты что, не мог мне сказать, объяснить?

Меня закрутило, как в стиральной машине, как в бетономешалке… Темнота выплюнула меня, и я ударился бы, если б не упал головой на подушку. На ту самую подушку, что я подложил под щёку, когда крутил в руках непроницаемый чёрный шарик. Эхом отдавались в голове слова: «Прости, сынок».

– Прощаю, отец. Прости и ты меня. – Я сказал это громко, я почти кричал, чтобы отец, где бы он ни был сейчас, услышал меня.

Я вынырнул из мрачной глубины шара. Лицо моё было мокро от слёз.

Сполз с верхней полки, Снегурочка сидела у стола.

– Легче? – спросила она.

– Всё равно не успел.

– Историю никто – самый искусный волшебник – не изменит. А если и изменит, только хуже сделает. Ты послушай себя: неужели не легче?

– Водки нет? Пойду у проводницы спрошу. Помянем. Может, после этого полегчает.

***

Водки не нашлось, только самогонка, играющая радужными разводами, когда я наливал её в стакан. Я выливал жидкость в рот раз за разом; перехватывало дыхание и стискивало горло, но меня не отпускало.

– Удивила! – укорял я девчонку, сидящую напротив. – Ты знаешь, сколько раз, сколько раз я видел этот сон! Как спасаю его. И что? Что? Мне только хуже! Что я за тормоз, а?! Почему, почему не побежал сразу, почему?!

Белая девушка молчала, только глаза её разгорались всё ярче.

– Хорошо, – наконец произнесла она, словно решившись на что-то. – Будь по-твоему. Второе желание исполнится полностью, но третье, что бы загадал, не сбудется никогда. Готов?