Красная строка

– С Ростова, от Н.Е. Парамонова.

– Парамонова говоришь?! – ещё пуще удивился старик. – Знать такого, не знаю. Ты не перепутала чего?

– Нет! Тут написано Матвею Егоровичу Матлахову, село Калиновка.

Дед Матвей взял красивый конверт в руки и стал внимательно вчитываться в строчки.

– Точно, адресовано мне от этого неизвестного Н.Е. Парамонова. Любка, очки дома забыл, ну-ка прочти, что этот Н. Е. от меня хочет.

Любка взяла конверт обратно и, вскрыв его, стала читать: «Здравствуй, Матвей! Еле нашёл тебя. Наверное, удивлён моему письму, но прочти его до конца. Я Николай Егорович Парамонов – твой младший брат…»

Девушка удивлённо посмотрела на Матвея Егоровича:

– Я и не знала, что у вас есть брат.

Матвей Егорович стоял, как вкопанный, не веря своим ушам.

– Брат говоришь?! – и, собравшись с мыслями, добавил, – а что меня искать? Как жил в родительском доме, так и живу досель. Нашёлся значить.

– Егорыч, – вступила в разговор Наталья Ивановна, женщина пятидесяти лет, проработавшая в этом магазине лет двадцать пять и знавшая всё и про всех в своем селе, – неужто нашёлся? Лет шестьдесят, поди, минуло, как он пропал…

– Шестьдесят четыре, – уточнил дед. – Дай, Любка, я дома дочитаю. Трясущимися от волнения руками он взял письмо и медленно побрёл домой.

А по селу с быстротой молнии разлетелась весть, что у Егорыча нашёлся брат, пропавший шестьдесят четыре года назад. Со всех концов Калиновки к его дому потянулись люди. Вскоре пришёл и местный участковый.

– Матвей Егорович, рассказывай, что брат-то пишет, – участливо спросил Степан Александрович.

– Вот и пишет, что повидаться хочет.

– А где же он пропадал всё это время? – пытаясь вывести старика на разговор, снова спросил участковый.

– В Ростове жил… Искал меня…

– Я слышал от родителей, что был у тебя брат, но в пятидесятых пропал, да вот запамятовал, как это случилось. Ты уж расскажи нам, что тогда произошло.

Дед Матвей горестно вздохнул, оглядел всех и начал рассказ:

«Отец вернулся с войны калекой. Полступни миной оторвало. Сидеть дома не стал. Он до войны лесником был и снова пошёл лес сторожить. Мама же в колхозе работала на элеваторе. В сорок шестом я появился. Через три года народился Коленька. А ранней весной в пятьдесят пятом на переправе через речку колхозная машина под лёд ушла. В ней и мама наша была, – дед Матвей закряхтел, видно непросто давались ему эти воспоминания. – Все спаслись, не глубоко было, но мама простудилась и заболела. Через две недели её не стало, – старик смолк. Его плечи обмякли, голова склонилась и по щеке скользнула скупая слеза. – Большенький я был, всё запомнил. Горевал сильно отец, трудно нам жилось. А тут браконьеры в лесу объявились, косуль много забили и егеря местного убили. Видно, он их за охотой застал. Колхозный председатель милиционеров из города вызвал, а как они приехали, к нам пришёл:

– Егор, помоги, – попросил он. – Ты лес хорошо знаешь, не справиться им без твоей помощи. Матвей уже большой, за Колей присмотрит, да и соседи помогут, не бросят детей одних.

Отец и повёл их только ему известными тропами. Через трое суток вернулись милиционеры, да не одни. С собой привели троих, со связанными за спиной руками. Это были люди пришлые, не из нашего района: бородатые, грязные со злыми глазами. Целый арсенал браконьерского оружия принесли. А вот отец не вернулся. Не появился он и на следующий день. Охотники с окрестных деревень собрались и группами пошли на его поиски и только на второй день нашли с пулевым отверстием в груди у пустующего кордона, – старик отсутствующим взглядом посмотрел на фотографии в деревянных незатейливых рамах на стене, а затем медленно перевёл на ружьё с кожаным ремнём, висящее на спинке кровати. Ружьё – вот всё, что осталось мне от отца. В наступившей тишине раздался чей-то скорбный вздох, кто-то всхлипнул, а дед Матвей продолжал:

– Меня соседи забрали, а за Колей приехали люди из города и отвезли в приют. Мал он был, не разрешили его в селе оставить, хотя мы очень просили. Как я чуть подрос, поехал в город за братом, но его в детском доме не оказалось. Мне сказали, что усыновили нашего Колюшу. Умолял их адресок дать – не дали. Домой вернулся, места себе не находил. Куда мы только с председателем нашим не писали, но отовсюду приходил ответ, что такой в городе не проживает. Лет сорок назад я снова пытался его найти, но безрезультатно. Не проживает, и всё! Как в воду канул Николай Егорович Матлахов, а он, оказывается, теперь не Матлахов вовсе, а Парамонов и живёт не в Краснодаре, а в Ростове. Каким-то образом сам меня нашёл и обещался на неделе приехать. Вот и весь мой рассказ», – завершил дед Матвей.

– Нашим родителям досталась тяжёлая доля. Страну они после войны поднимали, чтобы мы хорошо жили. Ну, Матвей Егорович, встретим вашего брата как положено, всем селом! – заключил Степан Александрович.

Через три дня Матвея Егоровича снова навестил участковый.

– Созвонился я с твоим братом, Егорыч! Он у тебя непростой человек. Сейчас на пенсии, а работал инженером-конструктором водного транспорта в одном КБ. Много лет тебя искал. Фамилию не помнил, так как маленький был, когда его в детский дом забрали. А вот имена запомнил, по ним и искал, да всё безуспешно. А нашёл случайно. Встретил он как-то своего однокашника. Предпринимателем тот стал, несколькими фермерскими хозяйствами владеет. Разговорились. И вот он и говорит Николаю Егоровичу, что не даёт ему покоя одна встреча. В лихие девяностые он с компаньонами решил под Краснодаром землицу скупить, а в одном, некогда богатом селе, хотели технику по дешёвке забрать, да не вышло. Мужик решительный такой, серьезный встал на пути. Что-то неуловимо-знакомое было в его движениях, голосе, походке, а главное – в чертах лица: «На тебя сильно похож. Знаю, что брата ищешь. Съезди туда, посмотри, авось, это он».

Вот так тебя и нашёл. Николай Егорович скоро сам тебе всё расскажет, готовься к встрече. Завтра приезжает.

К обеду все жители села собрались на небольшой площадке у сельсовета. В центре стоял дед Матвей в аккуратно отглаженном пиджаке, вынутым из шкафа по этому случаю. Подтянутый, строгий и внезапно помолодевший, он напряжённо всматривался вдаль.

– Едут, едут! – завидев вдалеке машину, свернувшую на сельскую дорогу, закричали ребятишки.

– Е-ду-т! – разнеслось в толпе и затихло. Напряжённая тишина повисла в воздухе. Белая тойота медленно въехала в село и остановилась возле собравшихся людей. Дверца открылась, и с заднего сидения машины вылез пожилой мужчина в дорогом твидовом костюме. Он оглядел встречающих и остановил взгляд на стоящем в центре Матвее Егоровиче.

– Глянь, как две капли воды! Как похож на нашего деда Матвея! – послышалось из толпы.

– И вправду похож! – шушукались сельчане.

Два пожилых человека шагнули навстречу друг другу.

– Ну, здравствуй, брат!

– Коля! – только и смог произнести Матвей Егорович.

Слёзы застили глаза братьев. Обнявшись, не расцепляя рук, они так и стояли, словно боялись снова потерять друг друга. А на ветке старой липы, радуясь солнечному дню, весело расчирикался воробей. Вскоре эту песню подхватили его собраться, и разлетелась она по всем пределам Калиновки. Это была даже не песня, а торжественный гимн жизни на прекрасной и цветущей земле.

Картошка

– Трофим! – позвала мужа баба Аня, выйдя на крылечко небольшого деревянного дома. – Трофи-и-м! Вот окаянный, снова сбежал.

– Любка! – крикнула соседку, копошившуюся во дворе. – Твой дома?

– Нету. Петро с Трофимом Игнатьевичем ушёл на какое-то собрание.

– Давно ушёл?

– Да минут десять назад.

– Вот паразит! Знаю эти собрания. Опять в стельку придёт. Как картоху копать, так он либо болеет, либо пьёт, – возмущалась баба Аня, ещё красивая женщина невысокого росточка, шестидесяти лет. Она спустилась с крыльца, на ходу застёгивая бордовую тёплую кофту. – Осень на дворе, огород убирать надо, а его и след простыл.

Тяжело вздыхая, вошла в сарай. Натянув на ноги, видавшие виды, запылённые галоши, взяла лопату и отправилась на огород.

Задний двор в двадцать соток земли, огороженный штакетником, встретил её тревожным шелестом усыхающей ботвы. «Делать нечего, придётся копать. Дожди скоро, – она внимательно посмотрела на сереющее небо, – а картоха ещё не убрана». Воткнув штык лопаты в землю, баба Аня с трудом выворачивала тяжёлые комья с розовеющими в них клубнями. Вдруг во дворе послышался лай собаки.

«Кого это ещё принесло?!» – подумала она, и, еле распрямив натруженную спину, опираясь на лопату, побрела к калитке.

– Шарик, дай лапу! Шарик, я же тебе сказал, дай лапу! – заплетающимся языком твердил дед Трофим, стоя на четвереньках перед собачьей будкой. Коренастый, в меру упитанный, с густой шевелюрой седых волос он выглядел забавно в этой неуклюжей позе. Опираясь на будку, с трудом поднялся и, увидав жену, сделал заключение:

– Дрессировки не поддается! Дурак!

– Зато ты у нас умный! Как огород убирать, так моментально исчезаешь!

– Цыть, старуха! Я на серьёзном мероприятии был!