Судьбой приказано спастись

А эта «сила» – большой, густо покрытый волосом человек тем временем сидел в сторонке и с интересом рассматривал своих гостей. Накормив их, он дал каждому выпить настоя из мака, от которого тех начало клонить ко сну. Почувствовав их состояние, Уво поднял мужчину и мальчика на руки и перенес к ящикам, в один из которых уложил обоих рядышком на аккуратно застеленное пушниной дно. Хозяин понимал, что вместе гостям будет намного теплее и уютнее. Вспомнил, как в детстве сам, засыпая рядом с мамой, ощущал райское убаюкивающее тепло, и довольно улыбнулся.

Прежде, чем Святослав провалился в сон, ему послышалось, что где-то капает вода и он еще раз задал себе вопрос: «Где мы? Вот еще и странный писк слышится… Похоже, летучие мыши. А если это так, значит здесь есть жизнь, и мы – тоже живы. Да, живы, и все это не бредовые видения! – в очередной раз успокоил себя Святослав, и с удивлением отметил, – Как же сильно бьётся здесь сердце, я как будто слышу не только свой «мотор», но и сердечко Кузьмы».

Подумав об этом, он захотел дотронуться до сына и хоть что-то ему сказать, но не успел – сон буквально навалился на мужчину, отключив сознание. Святославу приснилось, что он, словно пушистый солнечный шарик, медленно полетел куда-то в тёплые края. Проснувшись, он удивился, что ему, взрослому мужчине, могут сниться такие светлые, детские сны. Сколько раз за годы своей неспокойной «другой» жизни он мечтал хоть разок, хоть на минутку уснуть так, чтобы душа плакала от радости и тепла. И вот здесь, в неизвестности, в кромешной тьме, произошло чудо, которое, как ему показалось, длилось целую вечность. Это ласковое тепло манило его туда, где исчезали даже мелкие обиды на судьбу, на несправедливости жизни…

Хозяин же, удостоверившись, что гости крепко уснули, отошел, наконец, от них. Он был доволен собой, и направился к могиле мамы, чтобы поделиться с ней своими мыслями. «Теперь он будет долго спать рядом со своим детёнышем, – думал Уво, – ну и пусть спят. А я пойду, порадую маму, скажу ей, что все сделал так, как она об этом просила, что я принял «их» хорошо».

Присев возле останков мамы, Уво стал разглядывать один из изваянных им её бюстов, а потом устало уронил свою большую голову на грудь. Душевная усталость от последних тревог именно сейчас всерьёз дала о себе знать. Печальные воспоминания о маме и радостные эмоции от прибытия долгожданных гостей, о которых говорила мать, забрали у него много сил. К этому добавилось тяжкое дыхание и одышка, которые в последние дни всё больше мучили его. Всё вместе это стало сказываться на его организме – силы уходили, самочувствие ухудшалось, а вместе с этим приходило в упадок и внутреннее состояние его души. Уво вовсе не волновало, как отнесутся к его состоянию гости, ему не была присуща «цивилизованная» рефлексия: «Что обо мне подумают?». Его мысли занимало совсем другое. Он словно почувствовал, что скоро увидится с мамой, с которой за последнее время он всё больше и больше говорил не только про себя, но и вслух. И всё больше крепло в нем желание наконец-то встретиться с ней в другой жизни.

Возможно, кому-то покажется, что подобные раздумья чужды такому полудикому существу, но это будет глубоким заблуждением. Во-первых, такое чистое, незамутненное мироощущение присуще всем маленьким детям. Но оно, к сожалению, быстро проходит. Подрастая, мы начинаем стыдиться своей непосредственности, теряем искренность восприятия, боимся показаться в глазах сверстников наивными и смешными. А совсем повзрослев, начинаем считать себя выше, умнее и сильнее подобных умствований, считая их ниже своего достоинства, попросту несерьезными. И лишь приближаясь к закономерному для всех концу, начинаем понимать, что не так-то всё в этой жизни просто, что все мы – лишь очередной смертный в бесконечной череде человеческих судеб. И человек начинает искать ответа на накопившиеся вопросы в воспоминаниях о прожитых годах, выискивая в душе хоть какие-то ответы. С удивлением мы приходим к мысли, что никто, кроме матери, не может дать нам этого понимания… И нередко случается так, что с годами люди всё чаще начинают уходить воспоминаниями в своё счастливое детство, им начинает казаться, что только там было тепло и уютно на душе. А на закате жизни приходит окончательное понимание: с мамой я пришёл в эту жизнь, с ней и уйду. Родился, обласканный заботой самого близкого мне человека, и уйду опять в заботливой ласке; если не в жизни, то хоть в мыслях о ней.

Для многих людей такие чувственные «возвращения» – обычное дело. Что же касается тех, кто не избалован цивилизацией, а наоборот взращён в суровости жизненных ситуаций, где лишь изредка появляется на их пути «просвет», то понимание этой неразрывной связи остается с ними навсегда. Они не живут самообманом и временным комфортом, а являются частью самой природы. Они всегда остаются детьми и, наверное, эти «дикари» в некотором смысле счастливее нас, так как счастье, по их пониманию – это огромный объём испытаний и лишь малая толика радости после их преодоления.

Постоянная жизнь в суровых условиях тайги, дала Уво недюжинную силу и терпение, необходимые для выживания в дикой природе, где он, вынося все трудности и невзгоды, с годами лишь крепчал и крепчал. Но со временем никуда не уходила, а только росла его нежность по отношению к своей маме. Душа его обрастала природной любовью и порядочностью, что и проявилось в добром ухаживании за Святославом и Кузьмой. Всё это говорило о внутренней мягкости души и человечности «дикаря».

Философские раздумья Уво прервали тревога и чувство тяжести в груди. А затем его с удвоенной энергией стал одолевать кашель, усиливаясь всё больше и больше. Ради покоя своих гостей, он старался кашлять как можно тише, отчего по пещере разносился глухой, своеобразно хрипловатый звук.

Прокашлявшись, Уво с трудом поднялся и, тяжело дыша, стал ходить по пещере надеясь, что боль в груди утихнет, а потом медленно побрёл в свою «спальню». Возле веток, которые служили ему лежанкой, покоились останки его матери, которые после её смерти всегда были рядом. А вокруг них стояло много женских скульптур. Приблизившись к этой открытой могиле с дорогими ему мощами, Уво вдруг неожиданно зашатался и, потеряв сознание, рухнул возле них, успев еле слышно произнести: «Ма-ма…».

Прошло немало времени, прежде чем он очнулся. И придя в себя, с какой-то очевидной ясностью начал осознавать, что, вероятно, скоро настигнет его смерть. Из последних сил решил он попробовать приподняться, но, как ни силился, сделать этого не смог. Болезнь разом и окончательно одолела его, сделав совершенно немощным. Он лежал и мог только с трудом поворачивать голову. Словно наяву, перед его взором возник образ мамы: она, как живая, улыбалась и протягивала к нему руки в желании обнять своего сына…

Но тут его мысли резко переключились на другое. Уво вспомнил о своих гостях. Уйти, не предупредив их и не попрощавшись с ними, он не мог, и потому, собрав все свои оставшиеся силы, стал громко и протяжно стонать: «Уво-о! Уво-о! Уво-о!..». Он подсознательно полагал, что слово «уво» – не просто имя, а общее название для человекоподобных существ. Поэтому в его стоне был зов, зов к людям, которых он принес в свой дом. Иногда, замолкая, он прислушивался, не раздадутся ли чьи-нибудь шаги. Но в пещере, как всегда, царила глухая тишина. С каждым вздохом дыхание его становилось всё тяжелее и тяжелее, а зов становился у него всё тише и тише, но он всё равно, из последних сил, продолжал звать…

Глава 8

Его звали Никита

Услышав сквозь сон странный звук-вой, Святослав сначала подумал, что это продолжается сновидение. Но, с усилием сбросив дрёму, навеянную маковым настоем, он понял, что всё происходит наяву. Приподнявшись, он почувствовал, что Кузьма тоже проснулся от необычного и тревожного звука. Испугавшись, мальчик прижался к отцу.

Святослав, погладив и успокоив сына, осторожно выбрался из ящика и не спеша, с опаской пополз на звук, в котором явственно угадывался зов о помощи. Глаза не привыкли к такой темноте, не сильно помогало и шедшее от стен слабое свечение. Не в силах ничего толком разглядеть, мужчина всё равно решил пойти на зов. Немного поблуждав, он достиг угла пещеры, заглянув за который, заметил невдалеке едва освещенный участок и быстро направился к нему. Свет был виден едва-едва, но все же позволял ориентироваться.

Святослав пошел на этот свет, и через несколько шагов, скорее, почувствовал, чем увидел в полутьме какое-то движение. Подойдя еще ближе, он, к своему удивлению, разглядел странное существо, полностью покрытое волосами. Существо лежало почти без движения, лишь грудь его слабо поднималась, издавая те самые невнятные звуки, которые они с сыном и услышали.

Сначала Святослав застыл от ужаса – перед ним был самый настоящий, огромный «снежный человек», чудовище из легенд. Но страх вскоре отступил – мужчина понял, что угрозы от чудовища не исходит, оно само нуждается в помощи. Перед ним было живое существо, и в этот момент вовсе не было важно, как оно выглядит, главное – ему нужно было помочь. Святослав быстро смекнул что к чему, и сделал правильный вывод – кроме этого странного существа спасти их с Кузьмой было некому. И ничего, кроме бесконечной благодарности за спасение, Святослав в этот момент уже не испытывал. Не вызывало сомнений и то, что теперь он обязан помочь своему спасителю.

Мужчина приблизился к стонущему, и, казалось бы, совсем беспомощному хозяину пещеры, но тут рука того внезапно, словно сжатая пружина, распрямилась, и сильная рука крепко схватила мужчину за запястье и быстро потянула к себе. Рывок был такой силы, что Святослав с трудом удержался на ногах. Он внутренне собрался, готовясь дать отпор, хотя это был бы всего лишь укус мухи для такого «силача», но услышал лишь хриплый голос, походивший более на стон умирающего: «Уво-о!». После этого существо медленно и осторожно провело рукой Святослава по своей голове. Прикоснувшись рукой к его волосам, мужчина почувствовал, какие они жёсткие. А Уво стал медленно произносить по слогам: «Ма-ма, ма-ма, Ны-кы-та», – и, отстранив руку Святослава, показал ему на лежащее неподалеку тело человека, больше похожее на мумию. Уво произнес теперь всё в обратном порядке, вначале «Ны-кы-та…», а потом – «ту-ды… ма-ма, ма-ма…».

Замолчав, Уво просительно посмотрел на Святослава так, как будто хотел ещё что-то добавить, прежде чем умолкнуть навсегда. Святослав, глаза которого стали наконец-то привыкать к неполной уже темноте, стал различать кое-какие его очертания, а потом начал не спеша говорить, надеясь, что «снежный человек» его понимает. Он спокойно и негромко повторял:

– Мама… Никита… Ты говоришь? Я понял, понял. Тебя Никита зовут, и ты хочешь к маме. Что ж, раз ты так очень хочешь, ты можешь теперь спать спокойно. Я все сделаю, как ты просишь.

Вместо ответа Святослав увидел, как губы волосатого человека медленно растянулись, издавая звук выдыхаемого воздуха, который в конце стал таким прерывистым, какой бывает обычно при радостном смехе. Вероятно, в это время Уво радовался – человек понял его. Как будто специально, чтобы Святослав смог это увидеть, от стен грота отразились лучи яркого солнца и на мгновение коснулись лица Уво. Наверное, сама природа, расставаясь с одним из своих сыновей, решила проводить его таким светлым касанием. Затем тело волосатого человека обмякло, и Уво замер, уйдя к своей маме счастливым, потому что выполнил и её наказ – помог «людям молнии и огня». И желание быть рядом и после смерти тоже сбылось.

Глаза Уво закрылись, тело вытянулось, сердце перестало биться. Но в последние мгновения ритм остановившегося человеческого сердца подхватило «дыхание Земли». Уво был мертв для всех, кто оставался в этом мире. Но мать-природа, истинным сыном которой он был, продолжала качать его на своих живых волнах…

– Папа, – осторожно позвал Святослава Кузьма, – а что он хотел?

– Никита хотел, чтобы мы с тобой похоронили его рядом с его мамой, – отозвался Святослав.

– А кто он? – поинтересовался мальчик.

– Сынок, он был хорошим сыном и очень добрым для этого дикого края человеком, – ответил мужчина.

Этот волосатый Никита буквально за несколько последних минут стал для Святослава близким существом. Порой бывает достаточно и нескольких секунд, чтобы почувствовать, что человека, до этого не знакомого, начинаешь считать для себя очень близким. Словно вы давно искали именно его, словно знакомы очень давно, и что уже никогда не сможете забыть друг друга.

– Спи, Никита; и знай теперь, что у тебя есть друзья, – попрощался Святослав с волосатым человеком.

– Да, Кузьма? – вполголоса спросил он сына.

– Да, папа, – ответил Кузьма и приблизился к умершему Никите, чтобы осторожно погладить его волосы на голове и лице. – Я его, папа, совсем и не боюсь, – еле слышно признался мальчик.

– Он, наверное, был в жизни добрым до последних дней своей жизни, и поэтому его не надо бояться, – почти шёпотом согласился Святослав, обняв сына, который в ответ буквально вцепился в него своими ещё слабыми ручонками, радуясь, что он не один сейчас в этой пугающей тишине и безмолвии.

Опечаленный Святослав, подойдя совсем близко к Никите и положив ему руку под голову, склонился над телом и долго глядел на него, стараясь запомнить каждую черточку облика этого, казалось бы, странного, и в то же время ставшего близким ему человека. Опытный глаз художника уловил, что пропорции тела Никиты несколько иные, чем у обычного человека, а именно голова по отношению к туловищу была относительно небольшого размера. Ярко выраженные надбровные дуги и косматые брови придавали его лицу суровый и даже грубоватый вид. Мощный торс, руки и ноги были покрыты густыми, жесткими волосами, за исключением грубой, мозолистой кожи локтей и коленей; могучая и угловатая грудная клетка, побитые и исцарапанные пальцы рук и ног – всё это напоминало образ дикого и злого существа. Но на лице его, как ни странно, было по-детски наивное выражение. Только слегка увеличенные скулы и стёртые зубы, глубокие носогубные складки и мимические морщины между бровей говорили о его далеко не детском возрасте. Одеяние Никиты ограничивалось лишь набедренной повязкой из прочных волчьих шкур, сшитых по-женски умело и аккуратно. Наверняка, повязка была сделана его матерью…

Святослав оказался прав. В своё время, убегая с сыном из дома, женщина успела захватить с собой иголки с нитками. Через какое-то время их жизни в таёжной пещере нитки закончились, а иголки сломались. Тогда она от безысходности вспомнила слова одной хозяйки, у которой когда-то в детстве была служанкой по дому. При отсутствии современных принадлежностей для шитья, вспоминала мама Никиты, хозяйку выручал способ, которым пользовались ещё первобытные люди. Те вместо иголок находили косточки птиц и рыб, где было небольшое ушко, и на камне аккуратно обтачивали их. А вместо ниток они использовали луб – растительный слой между стволом дерева и корой, который можно было ногтями разделить на тоненькие полоски. Затем их клали в воду и несколько раз кипятили вместе с листьями крапивы, что придавало полоскам мягкость и некоторую прочность. Высушив на солнце, эти полоски долго тёрли между ладонями, отчего они становились гибкими, как нитки. Вспомнив про этот древний способ, мама Никиты воспользовалась им и самостоятельно изготавливала нитки и иголки.

Крапивную воду, оставшуюся после кипячения лубяных полосок, она никогда не выливала, а часто и отдельно готовила. Её она давала пить маленькому Никите как оздоровительное средство, которое помогало дольше сохранять теплоту тела в организме.

Часто она давала сыну мёд диких пчёл, который они вдвоём любили добывать в дуплах деревьев. Один из таких случаев добывания, который навсегда отбил у него вкус к мёду, Никита запомнил надолго. Во время одной вылазки на него напал пчелиный рой, от укусов распухло почти всё тело. Тогда мама, всерьез испугавшись, долго выхаживала сына народными средствами, а также целебными водами их пещеры. С тех пор Никита всегда обходил пчёл, как говорится, за семь верст, а к мёду никогда больше не притрагивался.

Закончив внимательно разглядывать Никиту и навсегда запечатлев в памяти его образ, Святослав на время закрыл глаза, как бы уложив эту картину на «творческую полочку», чтобы к нему всегда можно было вернуться. Мужчина твёрдо решил, что когда-нибудь нарисует этого человека вместе с его мамой. Он живо представил себе этот семейный портрет. Этому желанию способствовало и поразившее душу художника столь трепетное и нежное отношение к матери существа, живущего в таких диких и опасных краях, где суровое окружение легко могло любого человека сделать грубым.

Роднили Святослава с Никитой и найденные в гроте бюсты. Сам неплохой художник, он, увидев скульптуры Никиты, был по-настоящему восхищён. Его поразила необычайная живость скульптур, которые как будто воскрешали женщину. Это было настолько живое воплощение образа, что Святослав был даже отчасти напуган. Для себя уяснил одно: существо, лишенное способности мыслить, вряд ли смогло бы под землей, в полутьме, на ощупь вылепить человека, как живого, если не было бы наделено даром свыше.

Вернувшись от раздумий к реальности, Святослав подошёл к Кузьме и в очередной раз заметил, что даже в такой печальной ситуации не теряет присутствия духа и свойственного тему хорошего настроения. Понимая состояние своего отца и осознавая призрачность спасения, сын сочувствовал ему всей душой, но даже и в такой ситуации с его лица не сходила врождённая приятная и добрая улыбка, озарявшая тьму пещеры не хуже солнечных лучей. Так было всегда – даже тогда, когда было трудно, Кузьма всё выносил молча, воспринимая окружающий мир с постоянной красивой улыбкой. Такая его улыбка – не просто выражение радости. С помощью её и взгляда он находил взаимопонимание не только со своим отцом, но и, вероятно, со всеми обитателями тайги. Когда он оказывался один на один с таёжным зверем, то в его глазах не плескался страх, а, наоборот, на лице появлялась улыбка. Это обескураживало обитателей тайги, и они часто, может быть, просто жалея этого маленького смельчака, отходили прочь…

Отец и сын сидели рядом в полумраке пещеры. Святослав, думая об усопшем, решил похоронить его по-человечески. Но для того, чтобы вырыть могилу, подумал он, нужна лопата. И только вот в этот момент он осознал, что они с Кузьмой находятся под землёй, неизвестно где. Как, через какие щели или двери они сюда попали, и где выход? Он обязательно должен быть, но как его найти в этой темноте? Не найдя ответа на свой вопрос, он вдруг получил его от сына.

– Папа, там шум! – сказал Кузьма, протягивая ручку в сторону другой части грота.

Святослав прислушался и радостно засмеялся – с указанной стороны действительно доносился какой-то невнятный, на пределе слышимости, рокот. Он воскликнул:

– Давай тогда скорей пойдём в ту сторону! Только ты ползи впереди меня, потому что ты лучше меня слышишь, да и потому ещё, что так я тебя не потеряю. Так что, сын, давай, веди меня, ползи первым, – обратился мужчина к малышу.

И они поползли. В темноте всё кажется одинаковым, и их частенько заносило то в одну, то в другую сторону. Часто попадались преграды из камней и скользкие перегородки. Ползти приходилось на коленях, и вскоре они стерлись до крови и стали сильно болеть. Мужчина окликнул Кузьму, призывая остановиться, чтобы немного отдохнуть и привести себя в порядок. Сняв напряжение и набравшись сил, они стали лучше ориентироваться и понимать, откуда доносился звук. Стало понятно, что это был шум падающей воды, и он становился всё ближе. Отец и сын с удвоенной энергией поползли в его сторону. Ползли молча, экономя силы, и только по учащённому и громкому дыханию можно было судить, сколь труден был их путь. И, наконец-то, пройдя тесный туннель и свернув чуть в сторону, они оказались в светлом закоулке подземелья. Вдали забрезжил чуть заметный дневной свет, в сторону которого они и направились. Он становился все ярче и ярче, и скоро стал больно резать глаза, ещё не отошедшие от мрака пещеры.

Святослав по своему опыту знал, что быстрый переход к яркому свету после очень долгого пребывания в темноте, может легко испортить зрение, а при взгляде на солнце можно даже ослепнуть. Окрикнув Кузьму, он велел ему прикрыть глаза рукой и смотреть на свет только через щёлочку между пальцами, объяснив, для чего это нужно. Этот практический урок Кузьма с того случая усвоил раз и навсегда. Позже, когда они с медвежонком тоже оказывались в такой ситуации, мальчик закрывал Кисе глаза, объясняя на «зверином» языке, зачем он это делает. В ответ на этот такой запрет медвежонок недовольно рычал, но затем прекращал сопротивляться. Ему казалось, что друг, из-за уважения к нему, таким шутливым способом приучает его к трудностям жизни.

Выбравшись из пещеры, они оказались у водопада и, встав на ноги, с удивлением посмотрели друг на друга, как бы спрашивая: «А теперь куда? Идти под воду? А вдруг там обрыв?»

Осмыслив сложившуюся ситуацию, Святослав понял, что другого пути нет. Перекрестившись, он взял ребёнка на руки, крепко прижав его к груди, и, прокричав: «Будь, что будет!», быстро шагнул под рокочущие струи водопада. Огромная масса воды, обрушившаяся ему на плечи, была так тяжела, что он еле устоял на своих ослабленных от ран и ссадин ногах.

Несколько мгновений терпения… и в награду за это – простор! Перед ним открылись радующие взгляд виды загадочной тайги: бегущая вниз бурная река, уходящие вдаль покрытые лесом крутые берега.

– Ура! Папа, мы выбрались! – воскликнул Кузьма с сияющими от радости глазами.

– Да, сынок, – ответил с восторгом Святослав, и, оглянувшись назад, поразился высоте и мощи водопада. А спустя несколько минут он, держа Кузьму на руках и крепко прижимая его к себе, поднимался на берег,