Убийца

Она исполняла обещание, данное мужу, не рассказывать ничего отцу об их жизни, но эта жизнь вспоминалась ей во всех ужасных подробностях, как только речь заходила о нем. Иногда ей хотелось все рассказать, но язык не поворачивался. Тяжело было вспоминать минувшее.

– Что же нам с ним делать? – продолжал Тимофей Тимофеевич.

– Право, не знаю, папенька, только вернуться к нему мне не под силу.

– Ты не говорила с ним об этом?

– Нет, ни слова.

И они молчали.

Однажды, спустя неделю или две по водворении Гани в родительском доме, старику доложили, что пришел бывший его управляющий Степанов. Тимофей Тимофеевич страшно обрадовался и побежал к нему навстречу.

– Николай Гаврилович, голубчик, ты ли это, – бросился он к нему на шею и заплакал.

Прослезился и Степанов. Ганя, свидетельница этой встречи, стояла радостная, торжествующая, как никогда! Степанов поцеловал ей руку и шепнул, что ему нужно с ней о многом, многом переговорить. Больше часа продолжались дружеские излияния. О заглазной отставке верного слуги, разумеется, не было и помину. Петухов не мог на него наглядеться и сказал, что он не согласен опять расставаться с ним.

– Переезжай опять к нам, пока я не умру! А умру, завод откажу дочке, и ты будешь полным управителем!

– А зять ваш, Иван Степанович, – спросил Степанов.

Петухов нахмурился, сдвинул брови:

– Зять не оправдал моего доверия, мы не свели еще с ним счетов… Так слышишь, Николай Гаврилович, – прибавил старик, – вези вещи и переселяйся сюда! Я давно хотел послать за тобой, а ты пришел сам – спасибо! Значит, любишь меня и Ганю. Коли не любил бы, не пришел, правда?

– Правда, Тимофей Тимофеевич, только куда же я перееду к вам? Мою квартиру занимает Иван Степанович.

– Найдем тебе место, у нас в доме можешь занять пока две комнаты.

– Пока?

– Ну да, пока я выселю зятя. С ним надо кончать.

Степанов не стал больше расспрашивать и вопросительно посмотрел на Ганю. Та сидела, опустив глаза. Николай Гаврилович сгорал от нетерпения скорее рассказать все о Куликове, о начальнике сыскной полиции, начавшемся дознании, но хотел переговорить сначала с Ганей. Между тем Тимофей Тимофеевич потащил его на завод и стал все показывать. Завод пришел в полный упадок, и они оба видели это ясно. Хорошие мастера все разошлись, большая половина станков не работала, некоторые подмастерья выделывали почти не очищенную кожу и портили только товар.

– Где ты был, – спросил старик нового главного мастера, явившегося откуда-то, когда они пришли в мастерские.

Тот замялся.

– Хорош мастер, нечего сказать, посмотри, какую кожу вы пустили в дело!

Мастер засуетился, остановил станок и вырвал у рабочего кожу.

– А где Иван Степанович? – продолжал старик.

– Их нет.

– Куда он ушел?

– Не могу знать, их второй день уже нет.

– Как, он и дома не ночевал?

– Не ночевали-с.

Тимофей Тимофеевич переглянулся со Степановым, и оба пошли дальше.

– Вот вам старый управляющий, – обратился Тимофей Тимофеевич к главному мастеру, указывая на Степанова, – теперь он опять будет заведовать всем, а зятя, когда он вернется, попросите ко мне.

– Слушаю-с.

Они обошли весь завод и везде нашли то же запустение. Фирма завода Петухова очевидно упала. Лучшие заказчики перешли в Чекуши. Куликов говорил и раньше об этом тестю, обвиняя Степанова в том, что он переманил заказчиков, но теперь Тимофей Тимофеевич ясно видел, что вина вовсе не Николая Гавриловича.

После подробного осмотра завода они вернулись в дом, и Степанов зашел в комнату Гани. Бедная женщина бросилась к нему на шею так же, как и ее отец. И она видела в Степанове если не избавителя, то, во всяком случае, верного, преданного друга. Они уселись на диванчике. Николай Гаврилович взял ее руки и, глядя в потухшие глаза, начал:

– А я вам принес радостную весть. Скоро, скоро вы не только будете свободны, но…

Она отрицательно покачала головой.

– Я не могу быть свободна. Для меня все кончено, все потеряно!..

– Что вы, Агафья Тимофеевна, да вы опомнитесь, что вы говорите!

– Дорогой Николай Гаврилович, – я жена Ивана Степановича, и для меня не может быть ни свободы, ни выхода.

– А если окажется, что ваш муж не Куликов Иван Степанович, а беглый каторжник Макарка-душегуб, скрывающийся под чужой фамилией! – тихо прошептал ей на ухо Степанов. – Если окажется, что настоящий Куликов давно женат, имеет взрослых детей и благополучно живет в Орле?

Ганя вспыхнула, глаза ее широко раскрылись, она трепетала, низко нагнувшись к Николаю Гавриловичу.

– А если окажется, что каторжник Макарка-душегуб купил за пять рублей у Куликова паспорт и под чужой фамилией явился купцом и обманул всех, даже бдительное правосудие. Если окажется, что он загубил сотни душ и ему место на виселице?!

Ганя крепко стиснула Степанову руки и дрожала вся от ужаса.

– О! Я чувствовала все это на себе. Я испытала и сама все это. Вы не знаете, что я пережила? Я удивляюсь еще, как я жива!

– Все, что я вам говорю, сделалось уже достоянием правосудия. Слушайте, я расскажу вам все подробно.

И Степанов передал со всеми деталями свое посещение начальника сыскной полиции.

– Голубчик, Николай Гаврилович, но чем я отблагодарю Павлова за его хлопоты и заботы? С какой стати он приносит мне столько жертв?!

Степанов улыбнулся.

– Скоро, может быть, вы узнаете об этом.

Ганя посмотрела на него, ничего не понимая.

– После, после, теперь об этом еще не время!