– Чистый ты шибко, добрый молодец, для дальней дороги-то…. Нет ни пылинки, ни на сапожках диковинных, ни на платье твоём.
Хронопутешественник смутился.
– Из Мурома-града я. А одежду свою оберегал, потому и чистая она.
Старуха, в знак одобрения, закивала головой. Подозрение во взгляде потускнело.
– В Муроме-граде, чай, все в такой одежде ходят?
Дронов сказал первое, что пришло в голову.
– Все поголовно, матушка. Не найдёшь никого, чтобы не в такой одежде ходил. Кроме купцов, конечно. У тех товар из чужих земель. Те совсем гоголем выступают.
После пространного отвлечения, женщина, наконец, вернулась к истоку разговора:
– О чём спросить-то хотел меня, добрый молодец?
Глеб обрадовался тому, что разговор вернулся в нужную колею.
– Об Илье – свет Ивановиче хотел спросить я, о нехожалом молодце.
Женщины настороженно уставилась на чудного, пришлого человека.
– Зачем спрашиваешь о нём? Али встречался раньше?
Глеб немного смутился.
– Нет, не встречал я раньше этого доброго молодца.
Настороженность женщины усилилась.
– Тогда откуда знаешь его?
Гость из будущего неопределённо повёл глазами.
– Земля слухами полна…
Седовласая собеседница, неожиданно для Дронова, смягчилась.
– Ох, полна земля слухами, добрый молодец, ох, полна…
Задумчиво пожевала губами, и ударилась в лирические воспоминания.
– Был богатырь, Илюшенька – свет. Молодец – одно загляденье. Все девицы красные села нашего Карачарово, заглядывались на него. А село – то у нас, ой, какое большое. Тайно они воздыхали, глядучи…
Выдавила потайную слезу.
– И моя Алёнушка, тоже… эх…
Утёрла уголком платка слезинку. Всхлипнула:
– Да не судьба, видно, быть им вместе… не судьба…
«Ага, – подумал Глеб, – получается, что Илья раньше-то был жив – здоров, раз девицы-красавицы на него заглядывались. Отсюда вывод: нехожалым он стал совсем недавно, а не был им с раннего детства. Это уже любопытно».
Дронов почувствовал, что беседа его со словоохотливой собеседницей выводит его к конечной цели.
– Да где же его изба будет, добрая женщина? Увидеть его хочу.
Женщина показала рукой на избу, которая стояла на отшибе, в конце улицы.
– Вон она. Сидит в ней Илюшенька – свет, как в темнице. Света белого не видит…
Снова выдавила скупую слезу.
– Ой, бедная его головушка…
Всхлипнула от великой жалости.
– А такой молодец был, такой красавец…
Тускло посмотрела на Дронова.
– Иди, добрый человек, посмотри… Только ни к чему всё это. Ох, ни к чему. Силушка его богатырская уж больше не возвернётся к нему. Не станет больше Илюшенька на свои крепкие ноженьки. Не пройдёт он ясным соколом по селу, подбоченясь. Не улыбнётся больше моей Алёнушке, зазывно. Ой, беда-то, какая…
Дронов поблагодарил словоохотливую женщину поклоном и на прощанье спросил:
– Как зовут тебя, добрая женщина?
Та охотно ответила:
– Пелагеей Ивановной кличут меня…
Он не мог не спросить о девушке, имя которой она упоминала. Это ему было нужно для полноты картины.
– А кем приходится тебе, добрая женщина, красная девица по имени Алёнушка?
Пелагея Ивановна снова всхлипнула.
– Дочерью родной она мне приходится, вот кем.
Приложила руки к щекам. Закачала сокрушённо своей головой из стороны в сторону.
– Была она наречённой Илюшеньки – света, да не судьба им вместе быти. Хотя, всё ждёт на его, горемычная. Все три годика ждёт, как он нехожалым стал. Всё надеется на что-то, сердечная. Ох, горе-то, какое…
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: