Пена 2

– Есть,– обрадовался радист команде и с удовольствием выполнил бы ее, если бы ему не помешали. В следующее мгновение в уши диверсантов ворвался рев автомобильного двигателя, а на головы обрушилось переднее колесо. При этом оно буквально размазало успевшего приподняться радиста и вмяло его в стенку окопа, так что не то что храпеть, но и дышать он не мог. Колесо лишило его этой способности навсегда, вместе с жизнью вышибив из тела.

Однако, приняв на свою грудь удар, радист спас жизни двум офицерам Третьего Рейха и за это, достоин был быть награжден, увы, посмертно, как минимум Железным крестом.

Прижатый нижней частью тела Лауцкиса, слегка еще агонизирующей, к Отто Киттелю, Фриц Кранке, с запозданием фатальным сообразил, какую несусветную глупость он совершил, не учев национальный менталитет врага и спрятавшись от него в чистом поле. Следовало врыться в склон оврага и пересидеть день там. Это немецкий водитель грузовика будет передвигаться исключительно по дороге, даже полевой, с едва просматривающимися колеями и не свернет с нее, даже если его будут при этом бомбить. Орднунг – порядок прежде всего. Это впитано им с молоком матери. Русский Ваня, с тем же молоком, впитывает прямо противоположные ценности и прежде всего наплевательское отношение к каким либо правилам и законам. Анархия – вот что в крови этого народа, впитанная с молоком,– "Зачем трястись по дороге, разбитой танковыми траками, когда степь, да степь кругом?"– думает Ваня и мчится в нужном ему направлении, как ему Бог на душу положит.

– Какая сволочь вырыла здесь окоп?– услышал Фриц голос и зажал ладонью рот Отто.

– Тихо,– прошипел он.– Может не заметит,– глупая надежда, на то, что русский едет один и не сможет без посторонней помощи вытащить автомобиль из окопчика, согревала сердце фельдфебеля. Но когда он услышал еще пару голосов и понял, что сейчас солдатики русские совместными усилиями и с помощью ихней матери общей, приподнимут передок и обнаружат их здесь притаившихся, то решил сменить тактику на противоположную.

– Притворяемся, что мы русские. Я лейтенант – вы рядовой. Следуем в Щигры. Вы молчите – говорю я. Вы контужены. Понятно?

– М-м-му,– обрадовался Отто знакомой роли, уже однажды успешно им сыгранной.

– Помогите,– не стал откладывать премьеру Кранке, взвыв так громогласно, что собравшиеся у ямы русские, услышали его вопли сразу и, повторно верещать не пришлось.

– Придавили никак кого-то. Давай, хлопцы, на раз, два. Раз, два!– скомандовал голос и колесо приподнявшись, переместилось на метр левее окопа.

– Мать моя женщина. Одного раздавили, двое живы. Вылазь, хлопчики, и документики приготовьте,– скомандовал тот же голос и Отто с Фрицем поползли на свет Божий.

– Кто такие? От кого сховались? Дезертиры?– задал им вопрос русский офицер с одной маленькой звездочкой на погонах.

– Никак нет, товарищ младший лейтенант. Вот наши документы. Мы выполняем особый приказ – осуществляем скрытное наблюдение за этим квадратом. В дивизионное управления СМЕРШ, поступили сведения, что в этом квадрате работает немецкая радиостанция. Наша задача – выявить ее и обезвредить,– наплел Кранке на голубом глазу.

– Вы тут шпионов ловите?– сообразил младший лейтенант.

– Благодаря вам, уже нет,– скривился Кранке.– Теперь мы похоронная команда и нам нужно срочно доставить убитого вами рядового Лауцкиса в ближайший населенный пункт. Вы какого хрена разъезжаете вне дорог? Будьте любезны, товарищ младший лейтенант, сообщите мне вашу фамилию. Я хочу знать, кого мне следует указать в рапорте, как виновника преждевременной кончины рядового, в результате дорожно-транспортного происшествия.

– Обыкновенная фамилия,– помрачнел младший лейтенант, которому связываться со СМЕРШем не улыбалось.– Иванов,– все же представился он.

– Иванов?– оскалился кровожадно Кранке.– А это не тот ли самый, на которого к нам вчера рапорт от политрука поступил? Что разгильдяй и анекдоты про товарища Сталина сочиняет?

– Как-кой рапорт?– позеленел младший лейтенант, любивший почесать языком.

– Вам сообщат своевременно,– многозначительно взглянул на него Кранке.– Куда следуете?

– В Щигры, товарищ лейтенант. Загружайтесь, подвезем. В кузове полно места,– младший лейтенант, махнул рукой подчиненным и они бережно извлекли тело «геройски» погибшего рядового Лауцкиса и на его же плащ-палатке, подняли в кузов. В кузове Студебеккера действительно места было полно. Грузовик направлялся под погрузку и кроме водителя с младшим лейтенантом, вез двух грузчиков и всего десятерых попутчиков.

– Садитесь в кабину, товарищ лейтенант,– предложил Кранке, снова ставшим Крайновым, младший лейтенант, но Фриц от предложения отказался и полез в кузов, вслед за мычащим Отто.

Студебеккер скрежетнул коробкой скоростей и набирая скорость, помчал своих пассажиров в сторону железнодорожной станции. Троих из них в обратном направлении. И только одному из этой тройки было уже совершенно все равно, куда они едут. А через десять минут они уже въезжали в этот населенный пункт, от которого бежали, падая от усталости, всю прошлую ночь.

Выгрузившись на привокзальной площади, рядом с палаткой комендантской, лейтенант Крайнов сухо распрощался с младшим лейтенантом, сделав вид, что записал номер машины в свой блокнот, демонстративно достав его из планшета и когда студебеккер рванул дальше, к станции под погрузку, начал действовать оперативно. Схватив за ноги Лауцкиса, скомандовал Отто:

– Прячем тело,– спрятали тоже оперативно – отнесли к входу комендатуры временной и накрыв все той же плащ-палаткой, оставили под присмотром караульного.

– Смотри внимательно, чтобы не унесли,– предупредил часового лейтенант Крайнов.– Очень важный покойник. Улика – он. Лично коменданту приказано доставить. Понимаешь?

– Так точно,– вытянулся часовой и до смены не спускал глаз с трупа, сняв винтовку с плеча и взяв ее на изготовку. А через час доложил разводящему сержанту:

– Приказано присматривать, чтобы не сперли.

– Кому он на хрен нужен?– вытаращился на него сержант.

– Сказали, что улика, будто бы, для коменданта,– доложил сменившийся часовой.

– Хорошо, я доложу,– принял решение сержант. И доложил немедленно. Получил за доклад разнос от начальника караула и на другой день – благодарность в приказе за бдительность от коменданта. Так что не востребованным труп Лауцкиса пролежал недолго – до вечера.

А вечером его опознал, проходящий мимо под конвоем Мыкола Вырвихвист.

– Цеж наш хлопец,– обрадовался он возможности отличиться.– Вин мене сто рейхсмарок задолжав.

– Вот гад,– посочувствовал ему конвоир.– Ничего, скоро ты с ним встретишься и вытрясешь свои марки.

– Где встречусь?– не понял грубого солдатского юмора Мыкола.

– В Аду. Шагай, че встал?– подтолкнул его в спину конвоир.

Избавившись от тела, диверсант и летчик направились подыскивать временное пристанище на светлое время суток и очень удачно укрылись с этой целью в одном из сгоревших домишек. Между печью и полу сгоревшей бревенчатой стеной, расчистив вполне приличный закуток.

– Кушать совсем нечего,– посетовал лейтенант Крайнов.

– Нужно где-то запастись. Нам еще долго идти,– напомнил ему Отто о предстоящих скитаниях в тылу противника.

– Придется мне идти в качестве фуражира. Вас многие знают в лицо,– принял решение лейтенант Крайнов и оставив лишнее имущество, отправился на поиски провианта.– У меня денег советских десять тысяч рублей есть. Не пропадем, обер-лейтенант,– зарядил он оптимизмом на прощанье Отто.

Покрутившись возле вокзала, лейтенант выяснил, что продукты можно приобрести на барахолке, которая появилась стихийно рядом с местным храмом, чудом уцелевшим от бомбежек. Свято-Троицкий собор, так торжественно он назывался когда-то и лишенный крестов, после революции использовался Советской властью в качестве Дома Культуры. Немцы, оккупировавшие поселок в 1941-м, отнеслись к бывшему культовому зданию и вовсе пренебрежительно, разместив в нем конюшню. Оскверненный людьми и временем, храм стоял, продуваемый всеми ветрами, через лишенные стекол оконные проемы и взирал ими же на мирскую суету, в ожидании лучших времен. А у его обшарпанных стен, суетился людской муравейник, называемый в народе романтично – Барахолка. Люди возвращались к мирной жизни, к родным очагам и они, еще не отрыдавшиеся и не отплакавшиеся, тянулись друг к другу, как былинки на студеном ветру и прятались у стен храма, неосознанно к нему притянутые. Все той же надеждой на лучшие времена.

Лейтенант Крайнов, прошелся между толпящимися аборигенами, жидко разбавленными людьми в форме, прицениваясь к продуктам и лысина у него вспотела от цен, под пилоткой, мгновенно.

– Ох, ни хрена себе,– поделился он впечатлением с подвернувшимся под руку старлеем.

– Котлы у тебя ничего. Трофейные?– приценился тот моментально к его собственности.

– Не продаю,– отказался от негоции, внезапно возникшей, лейтенант.

– Я хорошую цену дам,– привязался старлей.– Десять тысяч хошь?

– Нет. Не хочу. Самому нравятся,– отказался Крайнов.

– Я свои в придачу добавлю. Во, гляди,– принялся совать ему в лицо, пошарпанный эксплуатацией точмех, старлей.

– На хрена мне твои часы? У меня есть свои,– попытался урезонить его лейтенант-фельдфебель, но старлею его часы так приглянулись, что он, похоже, готов был на что угодно, чтобы их заполучить.

– Ты за продуктами пришел? Сухими пайками хошь?– сделал заманчивое предложение старлей.

– Сколько дашь?– заинтересовался предложением фельдфебель.

– Двадцать стандартных пайка,– начал торг старлей.