Смутная пора

… Осенью 1686 года бояре «сказали» ратным людям поход на Крым.

Во главе стотысячного войска выступил в поход князь Голицын.

Весною на реке Самаре присоединился к нему гетман Самойлович с пятьюдесятью тысячами казаков.

В июле, не встречая татар, соединенные войска достигли урочища Большой лог.

Стояла страшная жара. Зной высушил мелководные степные речушки. То там, то сям вспыхивали сухие травы – начинались степные пожары, в которых все подозревали близких, но невидимых татар. Люди задыхались в пыли и копоти, лошади падали от усталости и бескормицы.

В большом, богато убранном шатре, на мягкой турецкой тахте с книгой в руках лежал полуголый князь Василий Васильевич. Хотелось хоть немного отвлечь себя от тревожных мыслей, но они назойливо лезли в голову. Строчки изящной латыни прыгали в глазах, не доходя до сознания.

Пальцами холеной руки князь загнул непрочитанную страницу, отложил книгу, тяжко вздохнул:

– Ох, небось в Москве теперь все вороги мои поднимаются!.. Ох, хоть бы татары встретились, хоть бы на войну похоже было…

Вошел слуга, с поклоном доложил:

– Есаул Ивашка Мазепа…

В памяти всплыло знакомое, умное и любезное лицо, краткий дельный московский разговор. Князь вспомнил, как он вставил в разговор латинскую фразу и есаул неожиданно и остроумно ответил тоже латынью.

«Свой человек и приятен», – мелькнуло в голове у Голицына.

– Проводи сюда, – сказал он слуге.

И встал, набросив шелковый халат на потное, жиреющее тело.

Мазепа, отвесив низкий поклон, остановился у дверей.

Князь подошел к нему, протянул руку. Есаул нагнулся поцеловать. Василий Васильевич, морщась, отдернул:

– Не надо… Садись. Очень рад.

Мазепа огляделся, сел.

Начал осторожно:.

– Беда, милостивый князь! Людишки ослабли, воды нет… Ропот меж казаков идет…

– Знаю, – зло перебил Голицын. – Казаки ваши сплошь воры и бунтовщики. Гетману вашему дивлюсь…

– То напрасно, князь. Нам, старши?не генеральной[7 - Старши?на генеральная – шесть высших должностных лиц, состоявших при гетмане: генеральный обозный, под начальством которого была артиллерия, генеральный писарь, ведавший канцелярией, генеральные судья, есаул, хорунжий и бунчужный. Соответственно существовали старши?на полковая и сотенная.], давно дива в том нет. Яки дерево – такой клин, який батько – такий сын, – чуть усмехаясь краешком губ, ответил Мазепа.

– Во-о-он оно что, – протянул князь, понимающе глядя на есаула. – Видно, вам гетман Самойлович не по вкусу пришелся? Так, что ли?

– Не я, вся старши?на челом на него бьет и защиты просит, – сказал Мазепа, протягивая князю бумагу.

– Ох, не люблю доносов, – опять поморщился Голицын, но бумагу все же принял. – Кто просит-то?

– Обозный Бурковский, милостивец, да судья Михайло Воехеевич, да Савва Прокопов, да генеральный писарь Василий Кочубей…

– Ладно, разберу, – перебил князь, откладывая бумагу в сторону. – И мне ведомо, что гетман старый супротивник царским повелениям.

– Об этом и речь, ясновельможный, об этом и писано. И как бесчестья он войскам царским желает, и как тебя непристойно лает, и как ныне измену замыслил…

– А чем сия измена показана?

– Ныне, князь, слухи у нас идут, будто не татары степи поджигают, а близкие гетману люди. Гетман-то сколь времени недовольство походом кажет – ему одному пожары на руку…

– Ах, вор! Ну, вор… То-то я вижу… Спасибо тебе, есаул, спасибо. Сегодня же в Москву бумагу отошлю, чаю, ответом не задержат. А пока в тайне сие дело держи, услуга твоя мною никогда не забудется…

– До гроба верой и правдой служить тебе буду, – низко поклонился Мазепа. И вышел.

Князь откинул полог шатра. Душная ночь покрывала землю. Звезды просвечивали редко и смутно сквозь тяжелые облака пыли, нависшей над беспокойным лагерем. Пахло гарью.

… Так и не встретив татар, государево войско повернуло назад и раскинуло стан на берегу реки Коломака, недалеко от Полтавы.

Здесь и был прочитан казацкой старши?ной указ, только что полученный князем в ответ на его письмо.

«Великие государи, по тому их челобитью, Ивану Самойлову, буде он им, старши?не и всему войску малороссийскому негоден, быть гетманом не указали, а указали у него великих государей знамя и булаву и всякие войсковые клейноды[8 - Клейноды – знаки гетманской власти.] отобрать, послав его в великорусские города за крепкою стражею, а на его место гетманом учинить кого они, старши?на со всем войском малороссийским, излюбят».

Генеральный писарь Василий Леонтьевич Кочубей, друг и единомышленник Мазепы, хорошо знавший «порядок» избрания новых гетманов, подошел к князю и от имени старши?ны осведомился, кого бы им, великим государям, и ему, князю, хотелось видеть гетманом.

– Выбирайте достойного, – ответил Голицын.

– Мы, князь, люди простые, – не унимался Кочубей, – нам ваш совет дорог…

Князь сказал, подумав:

– Наш совет – Мазепу… Единого достойного зрим.

И отдал приказ: сдвинуть обоз, схватить и привезти к нему гетмана Самойловича.

А гетман с сыном усердно молились в походной церкви. Попович уже давно почуял вражеские козни. Он знал, что старши?на и казаки его не любят, он знал, что не жалует его и князь, но кто ведет под него подкоп, – того не ведал.

Когда служба кончилась, к Самойловичу подошел его старый недруг переяславский полковник Дмитро Райча, грубо схватил за руку и сказал:

– Хватит, всех грехов своих не замолишь. Пойдем со мной.

Тут же поповича посадили в дрянную, покрытую рогожей телегу, а сына его Якова – на клячу и повезли к Голицыну, вокруг которого собрались все русские начальные люди и старши?на, обсуждавшие «тяжкие и многие вины» гетмана.

Старши?на требовала, чтоб с ненавистным поповичем поступили по старому казацкому войсковому праву – предали казни. Но князь согласия на это не дал.

Когда привезли Самойловича, Голицын кратко перечислил ему обвинения, взятые из мазепинского доноса, и объявил царский указ.

Гетман стал отвергать обвинения. Между ним и старши?ной завязался спор. Дмитро Райча, не стерпев, хотел наложить на поповича руку, но князь сдержал ретивого полковника, отдал гетмана с сыном под охрану стрельцов.

– Без вины страдаю, видит бог, без вины, – бормотал гетман, и крупные слезы катились из его воспаленных глаз.