грохот ливней,
тёплый ветер с юга?
Мы травою были до рожденья,
радугой,
лесными сквозняками
и в гордыне самоутвержденья
сотни раз,
погибнув, возникали.
Студенистым сгустком протоплазмы
собирались
в корчевой водице,
чтобы вновь
дыхательною спазмой
в этом шумном мире возродиться.
Чтобы застучало
сердце туго,
чтобы вновь – и радость и печали,
снова ливни,
снова ветер с юга,
лебедей влюблённое ячанье.
И опять,
взлохмачен и неистов,
ты нальёшься беспокойной кровью.
Пеночки двухоборотным свистом
грянешь
по лесному Подмосковью.
Среди трав,
до лаковости мокрых,
среди звёзд,
зелёных и высоких,
молнии пронзительный автограф
впишется в твои тугие строки.
Море,
как бессонница, нахлынет,
ветер прозвенит
по струнам просек…
День придёт —
и ты на половине
строчку недописанную бросишь.
В старом кресле
грузно оседая,
ты рванёшь рубахи тесный ворот.
За окном
мигнёт огнями город,
голова опустится седая…
Улыбнёшься тихо,
без испуга
и пожмёшь тяжёлыми плечами.
Вечны ливни,
вечен ветер с юга,
лебедей влюблённое ячанье.
ВОКЗАЛЫ
И всё, что жизнь нам показала,
теперь как будто и не страшно.
Сороковых годов вокзалы
остались
в дне позавчерашнем.
И там, в прокуренных столовых,
на наши нужды отвечая,
нам отпускали без талонов
короткий сон
над кружкой чая.
Стояла ночь,
как изваянье,
и листья хлопали в ладоши,
слепой парнишка
на баяне
играл про синенький платочек.
И бабы слёзно голосили,
и сквозняки ползли по залам…
Как будто сразу
пол-России
сошлось в разрушенных вокзалах.
Воспоминанье беспокойно,
как кровоточащая рана…
Нам вспоминать об этом больно,
нам забывать об этом —
рано.
*На исходе северное лето *
На исходе северное лето —
по десятку видимых примет.
Весь одет в парной туман рассвета
август —
хлебосол и густоед.
Осень, ветровая и рябая,