Кодекс чести. Сборник рассказов

«Да, в общем, я так и думал, что ты нихрена не готов будешь к шести, поэтому заехал в пять утра. Собирайся, давай» – сказал он мне, когда я уже забегал с полотенцем в ванную.

К половине шестого я был готов, и мы двинули к выходу. В машине сидел ещё один человек – водитель, он протянул мне руку с сотней долларов, и у нас воцарилась полная любовь и взаимоуважение.

Пару часов ехали по загородной дороге. Парни не обронили ни слова. Когда мы свернули к заброшенному складу, у которого толпился народ, водитель мне передал ствол и сказал:

«Обращаться умеешь, насколько мне известно, среди тех парней наших нет, так что если что, не жалей патронов. Говорить будем мы, а ты помаленьку вникай».

Мы остановились. Вышли. Нас окружили семеро здоровых парней с автоматами, один из них сделал шаг вперёд.

«Здорово парни» – окрикнул наш водитель явно не общительных на вид собеседников.

«Давай сразу к делу» – спокойным и размеренным голосом протянул вышедший к нам сгорбленный паренёк. Тогда мой новый лысый знакомый вышел к парням.

«Чё там, наши пацаны не поделили? Были вроде как все договорённости, это наше, это ваше, все в теме, к чему разговоры об этом притоне?»

«Так раньше было, сейчас по-другому. Так что не в теме получаетесь вы. Эту точку на прошлой неделе мы под свой контроль взяли, а ваши пацаны туда сунулись, так что не за просто так пацанов постреляли. Если «Казаку» этого мало, можем и вас здесь положить, тогда наверняка уразумеет что к чему».

«Не пыли, браток, ну положите нас, мы пару, тройку человек из вас за собой на тот свет прихватим, а толку от этого будет мало, будут новые стрелы, налёты, будут дальше пацанов крошить и ваших и наших. В эту субботу будет сходняк, пускай Матвей приедет, всё там сами порешают, установят новый раздел или оставят прежний, это уже их дела. А там уже будем смотреть, кому, куда соваться не надо будет. Решат вопрос в вашу сторону, без вопросов отвалим…»

«Погоди, звонок сделаю, Матвей решит» – ответил оппонент.

Пока парень объяснял ситуацию своему хозяину, я понимал, что возможно последние секунды дышу на белом свете, что если сейчас ему дадут отказ, то нас здесь положат в мгновение, и потом никто даже и не вспомнит про нас, про меня. Я глянул на небо, оно было ясным, посмотрел на деревья вокруг, на травку… потом снял с предохранителя пистолет в кармане и со всей серьёзностью начал наблюдать за ситуацией.

Парень опустил трубку, повернулся к нам, глянул на своих ребят, мы замерли в ожидании, потом вновь прижал трубку к уху и тихо сказал: «Хорошо, я понял». Потом подошёл к нам. Сказал: «Ехать Матвей никуда не собирается. Ваш сходняк его не интересует, он работает один, есть желание предъявить – рискните, начнёте неправильно себя вести, будем стрелять. Одно уясните твёрдо – эта точка вам больше не принадлежит. Так «Казаку» и передайте, разговоров больше не будет, если по дальнейшему разделу будут вопросы, то пусть ваши покровители сами к Матвею приезжают, будем решать. Всё, свободны».

Отходить от произошедшего события я начал только в машине. Почувствовался озноб и неуправляемая дрожь в коленках. Мы ехали в загородный дом Казакова Сергея Андреевича, как видно, нового моего руководителя, боса. Я не знал, кто этот человек и чем он занимается, но ясно было одно, дела его не простые.

Нас пригласили в его рабочий кабинет, где парни рассказали о том, как прошла встреча. Как выглядели, какое оружие у них было при себе, сколько их было, на каких машинах, государственные номера с машин продиктовали под запись, а я, к примеру, даже не догадался на них взглянуть. Передали весь разговор.

Сергей Андреевич отправил парней на улицу, а мне сказал сидеть на месте. Потом достал из стола какие-то бумаги, полистал, положил их на стол и уставился на меня.

«Ну что, Виталий Игоревич, как настроение?» – я был несколько удивлён.

Читая в глазах мой немой вопрос, он продолжил: «Да знаю, знаю, много всего знаю про тебя, даже то чего ты не знаешь».

«Например?» – заинтересовался я – «и почему Вы меня называете Виталием, когда моё имя Виктор?».

«Например, то, что твоя мать, которая бросила тебя в столь раннем возрасте, жива до сих пор, и не так уж далеко отсюда живёт. Например, то, что настоящее твоё имя Синицын Виталий Игоревич, мать впопыхах, как видно, перепутала, а может в интернате проблемы со слухом были, когда твои данные записывали».

Я молчал, не очень доверяя, но всё же было интересно. А мой начальник, встал, прошёл до ларца с коньяком, налил, выпил и продолжил: «С отцом, к сожалению, помочь не смогу, его уже лет двадцать как нет, ну а с матерью встретиться сможешь без проблем, я думаю, ты не будешь против» – он сел на своё место, отложил бумаги в сторону и уже другим тоном сказал: «Я знаю, что ты работал долгое время в охране, знаю о твоих заслугах, знаю, что умеешь стрелять, и знаю что кроме старенькой матери, которая очень нуждается в дорогостоящем лечении, у тебя никого нет, поэтому предлагаю тебе работу. Вчера положили четырёх моих ребят. Положили по беспределу, сегодня же Матвея не станет, ни его дома, ни его самого, ни его бойцов, эту проблему я решу, а моих ребят мне ни кто не вернёт. Давай дальше с нами, денег заработаешь нормально, мать на ноги поставишь и жить, наконец-то начнёшь».

«Да я, в общем, то уже дал согласие ребятам».

«А мне ещё пока нет!» – срезал начальник.

«Всё нормально, работаем. Когда я с матерью смогу увидеться?» – ответил я.

«Сейчас пацаны тебя закинут к ней, на обратном пути заберут, на следующий день. Потом будешь сам к ней ездить в свободное время. Тачку выдадим, но не сразу. Водить ты не разучился?»

«Наверстаю» – с радостью ответил я.

***

Меня привезли в захолустную деревушку, к старому, завалившемуся под углом дому.

Парни высадили меня, дали в руки лист, на котором была фотография и ниже информация.

«Это твоя мать» – сказал уже знакомый лысый мужик – «ты до утра пообщайся, часов в девять завтра заберём тебя».

Машина уехала, а я с осторожностью зашёл в этот старый дом. В нём никого не было. Первое впечатление – «холупка» беспризорника. Прошёлся по домику. Кухня, зал, спальня, коридор – ничего этого нет. Есть только одна не очень большая комната, в которой стоит кухонный стол, два расшатанных стула, одна половина раскладного дивана, второй нет, на окнах нет занавесок, на столе нет скатерти, на диване нет покрывала, какие-то тюки с вещами, полки, еле держащиеся на отвисших гвоздях, в углу старая замызганная посуда. Нет ни холодильника, ни телевизора, ни электрического чайника, ничего из того что входит в чисто сегодняшней повседневной бытовой необходимости. Да и электричество как видно здесь отключено за неуплату. Неужели здесь действительно живёт моя мать. Пройдя по комнате, я не увидел ни одной фотографии, ни одного документа, ничего. Вышел на улицу. Ещё довольно ярко светило солнце и после тёмного барака светом непривычно ударило по глазам.

Обошёл вокруг дома. Нет никаких строений. Нет бани, нет сарая с дровами, нет даже туалета. Да нет, наверное, ребята ошиблись адресом, когда сказали, что мать живёт в этом доме, тем более дома здесь друг от друга не сильно то и отличаются. Забытое Богом место. И присесть то негде, да и чего сидеть, кого ждать, может здесь месяцами никого не бывает. Ну, осмотреться хоть что-л., что это за местность.

Ходил часа два, обошёл всю деревушку вдоль и поперёк. Очень тихий посёлок, с одним колодцем, у которого толпилось несколько человек с вёдрами. А мне казалось, что коромысло и два ведра давно минули в летопись, а тут, пожалуйста, люди так живут. Одеты, конечно, они прямо скажем не богато, зато я, как белая ворона, в чёрном строгом костюме, который привлекает внимание здесь, так как нигде.

Вернулся к указанному мне дому. В нём по-прежнему никого не было. Никто не приходил, так как соломинка, упёртая мной перед уходом в дверь, как и прежде, стояла на своём месте. Я посмотрел ещё раз на лист, который мне дали нынешние сослуживцы, смял его и бросил тут же. Стал думать о том, где переночевать. Невдалеке от дома стояли три здоровенных дерева. Своими могучими ветвями они образовывали неплохой кров, на случай дождя, ну вот тут и устроюсь. Утомительный и нервный денёк выдался сегодня. И, пожалуй, теперь каждый день будет примерно таким, рискованным, опасным, но хорошо оплачиваемым. Я даже не мечтал столько зарабатывать, сколько мне предложили здесь. Это под сотню тысяч в месяц получается, если каждый день работать – думалось мне лёжа под деревьями – если этот месяц проживёшь. Я спрятал получше за пиджак пистолет, что дали мне ребята, и в думках начал как будто бы дремать.

Сквозь слабенький сон мне послышались голоса. Я продрал глаза, поднял голову и увидел, как девчушка лет восьми помогает нести полупустое ведро страшного вида старухе. Дойдя до того самого дома девчонка подняла неосторожно брошенный мной лист и воскликнула:

«Баб Поль, это ты тут на картинке!!!»

Бабка глянула на бумагу, потом на девчонку, потом стала оглядывать всё вокруг, и, увидев идущего меня, замерла в ожидании.

С каждым шагом у меня менялось душевное состояние, менялось выражение лица, менялось настроение, с сумасшедшими скоростями вертелись в голове мысли. Я не знал, радоваться или плакать, я не знал что делать, что говорить, кому я буду это что-то говорить, и будет ли этот кто-то слушать то, что я буду говорить…

Когда я подошёл, то увидел измученные, впалые тоскливые глаза преклонного возраста женщины, которая ни на секунду не отрывала от меня прожигающий взгляд.

«Чтоооо Вааам нуууужно?» – протянула агрессивно и жестоко она.

Наверное, я бы не поверил в то, что визуально можно найти что-то родное в человеке не встречавшего никогда в жизни, в моём случае не видевшего почти всю жизнь. Я не знаю, что я увидел, не до конца понимаю, что именно дало мне понять что люди, которые меня взяли на работу не ошиблись. Глаза, как глаза, рот как рот, веки, брови, скулы, подбородок, у меня всё совсем другое, но что-то мне со сто процентной гарантией дало понять, что передо мной стоит моя мама. Та, которую я так ждал без малого сорок лет. Та, которую я всем сердцем мечтал увидеть, всем сердцем любил и ненавидел, та, которая несметное количество, раз приходила ко мне во сне. Да, да, чёрт возьми, ведь это именно она была в тех снах, что я перестал видеть много лет назад.

«Чтооо Вааам Нуужнооо?» – ещё раз, но более ожесточённо протянула она.

И сквозь хлынувший поток слёз не подчиняющихся сознанию, я тихо беззащитно и робко, как мог бы сказать тридцать с лишним лет назад тогда в детском интернате в ежесекундном ожидании, прошептал:

«Здравствуй, мама…»

Бабка обомлела. Девчонка, молча, смотрела, как у взрослого рослого мужика текут слёзы, и ничего не понимала.

«Здравствуй, мама» – уже более твёрдо, строго и с долей агрессии вымолвил я.

Бабка безмолвно смотрела в мои глаза, она всматривалась как бы в каждый атом структуры моих глаз, и лишь когда из её высушенных глаз потекли слёзы, она, склонив голову уже совсем тихо, и хрупко произнесла:

«Жив мой Виталик», и стянула платок с головы, приложив свои старческие руки к глазам.

***

Бабка велела девчонки идти к себе домой, а меня позвала в дом. Я взял ведро с водой и занёс в избу.