Хроники последней войны

Хроники последней войны
Николай Витальевич Канев

Переживая кризис в личной жизни, молодой бортмеханик гражданской авиации отправлен в командировку на Кавказ, где попадает в водоворот событий и непредвиденных жизненных ситуаций. В одночасье меняется мировоззрение, происходит переоценка ценностей и, казалось бы, обыденные вещи, становятся важными в его судьбе.Эта повесть о простых и честных людях, защитниках, выполняющих свой долг перед Отчизной и о земной любви, которая помогает покорять небо.

Хроники последней войны

Николай Витальевич Канев

Для лучшего восприятия автор не упоминает фактическую информацию о действиях экипажа воздушного судна. Если писать о всей работе, предусмотренной должностными инструкциями, доклады о подготовке действия во время полета, получится объемно, обыденно и нудно.

Любящим нас женщинам посвящается.

Книга создана при поддержке творческих и сильных духом женщин:

Елена Барканова

Антонина Рванцова

Галина Рехлицкая

© Николай Витальевич Канев, 2022

ISBN 978-5-0055-5275-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Сигнал. Из динамика донесся хриплый, усталый голос диспетчера. Объявили конец посадки. Взявшись за поручень, еще раз оглянулся, поискал ее глазами, но в разношерстной толпе провожающих ничего не разглядеть, а позади напирали, торопили:

– Давай, летун, двигай телом. ? Рослый омоновец дыхнул свежаком выпитого, протиснулся вперед, исчез в чреве вагона. Следом лез еще десяток, а сзади, из толпы, поднимая вверх сжатый кулак, кричал раскрасневшийся круглолицый здоровяк:

– Доброго пути, братцы! Вас ждут дома!

Его голос перекрывал выкрики имен и пожелания скромных, державшихся достойно женщин.

– Юра! ? резануло слух. ? Юрочка!

Рывком слетел с подножки на перрон, пробился, поймал маленькое, хрупкое, белокурое создание, прижал к себе:

– Зоя, Зоенька, зайка моя!

– Граждане, поезд отправляется. Провожающие, покиньте вагон. ? Проводница в лихо сбитом набок форменном беретике, с выбившимися из-под него рыжими кудряшками, подала голос.

– Все, все, опоздаешь. ? А сама не отпускает, прижимается, целует. Эх, Зоя!

– Поехал! ? Оторвал, будто часть сердца оставил, побежал за двинувшимся поездом, прыгнул на подножку, втиснулся, а Зоя рванулась следом, нырнула в толпу, потерялась в мешанине пальто и курток, выскочила, но поезд уже разгоняется, уходит, громыхает на стыках. Потеряв ее из виду, слышу смешливый голос проводницы:

– Разве летчики поездами ездят? Никак, высоты боимся?

– Постоянно, ? ляпнул первое, что пришло в голову, и вошел внутрь. Омоновцы расположились табором, завалили стол закусками, нагромоздили водки и пива, наливали в стаканы, лихо опрокидывали: за отъезд, за Бог с нами и шиш с ними.

Толкавший на перроне снял спортивную шапочку. Обнажил короткий ежик русых волос, сбросил пятнистый бушлат и махнул призывно:

– Давай, летун, приземляйся к нам. Выпить и съесть веселее вместе!

Худощавый, в черном свитере с глухим высоким воротом, сидевший рядом с зазывалой, нехотя подвинулся, освободив место. Бросив на третью полку дерматиновую сумку, повидавшую всякое, воспользовался приглашением, сел, получил налитый до половины, теплый от рук стакан, стартовал тостом:

– За удачу!

Опрокинул в рот, проглотил жгучую жидкость, закусил ветчиной и, отдышавшись, назвался:

– Юра Соломин, еду в часть.

– Санька Белогорский, ? представился парень в глухом свитере.

– Толик, ? не заставил ждать здоровяк. ? А парни зовут Гора. Ты тоже туда?

– Да, командировка.

– Значит, свидимся еще, ? заключил седой майор с кривым шрамом на левой щеке. Он сидел напротив, чуть ближе к окну. ? Мы тебя, может, не увидим, ? ткнул пальцем в потолок, ухмыльнулся, ? но ты нас обязательно различишь, Сокол! Дадим гари!

Беседа закрутилась вокруг одного: срок командировки в паршивое время года, где днем все тает, ночью прихватывает, а по морозцу ? «ему» сто километров не крюк, жди «подарков» откуда угодно.

После второго стакана поблагодарил от души, полез на вторую полку ? головой к окну. Хотелось побыть одному, остаться с самим собой и поразмыслить над будущим. Однако мысли норовили нырнуть в прошлое и резвились там, как дельфины в океане.

Отправляли вместе с Гуськовым, но у него заболели жена и ребенок. В общем, по всем статьям выходило ? никак нельзя ему ехать, и даже от дома отходить чревато. Одно осталось ? спирт глушить да клясть судьбу непечатными словами, а Юрке, стало быть, одному ехать.

Осталась жена Лена. Третий год жизни с ней похож на чемодан ? нести тяжело и бросить жалко, хотя через день заявляет: «Только не надо меня жалеть, понял?». Еще ? Зойка, маленький зайчонок ? едва достает макушкой мой подбородок, и годков мало ? двадцать один. Вот такая петля на шее ? двойная.

Омоновцы говорят громче, спорят. Толик рокочет, сбивает с мысли:

– …Ну а как, как иначе? Шато-Ведино помнишь? Что мы там увидели, не забыл? Окружили, предупредили, дали им коридор какой-то, а после налетели, разбомбили, причесали, зачистили!

– Что же ты, власти не веришь? ? Шрам на лице майора побагровел, на висках капельки пота. ? Так надо было! Тебе не пристало в политику нос совать и проявлять амбиции по пьяной лавочке. Одно скажу: есть приказ, он выполняется, а не обсуждается.

– Всё ясно. ? Толик потух, налил в стаканы, стукнул по верхней полке. ? Пикируй, сокол, заправимся.

– Спасибо, не буду. Язва у меня, ? соврал зачем-то, может, беспокоить перестанут.

В окно виден город, какие-то ангары, разбег рельсов, мост через пути, а по нему идут две женщины ? грузные, важные, с сумками в руках. Не остановились, проскочили закрытый стоящим поездом перрон, двухэтажное здание вокзала; мелькнули часы на фасаде ? пять! Три часа едем! Не заметил, как пролетело время.

Вспомнился дед. Бравый, стоит на фото ? в галифе широченных, при орденах и портупее. Бабушка, царство ей небесное, смотрела и говорила уважительно:

– У него и наган был, на боку висел. Ось тут, ? и показывала морщинистой, высохшей от старости и нелегкого труда рукой туда, где висело оружие. К чему это приходит из памяти?

Проводница принесла чай. Отодвинули закуски, приняли с подноса, усаживают ее за стол, но отказалась ? ушла. Слез, накинул свой темно-синий бушлат и побрел следом. Она наклоняется в тесном тамбуре, ворошит печь, оглядывается:

– Нельзя в этом тамбуре курить, служивый.