Я планировал взорвать мавзолей

Как-то среди них я обмолвился, что хотел бы недорого купить подержанную, но еще в хорошем состоянии "Волгу". Казалось, никто на мои слова внимания не обратил, но через несколько дней друзья-литовцы пришли с радостной новостью: "Мы нашли Вам машину, о которой Вы мечтаете. Поехали – посмотрим". Среди доброжелательных людей жить одно удовольствие. Когда же к отцу погостить приехал, так свои же, сразу нас обоих и повязали".

"Слепорожденные в тюрьме, кому пожалуетесь? На кого?".

Жизнь в камере для осужденных ничем не отличается от жизни тех, кто находится под следствием. И здесь, и там хамство, наслаждение от власти над беззащитными узниками. Раз или два в неделю в камере проводят обыск. Всех выводят в коридор и тщательно обыскивают камеру, а потом прощупывают одежду и ощупывают каждого из арестантов. У меня была тетрадь, в которую переписывал стихи из взятых в библиотеке книг. Были там отрывки стихов из "Кобзаря" Тараса Григорьевича Шевченко. Так нашли же, подонки, да и конфисковали. Больно от обиды, душевная боль сильнее физической. Вспомнилось выученное наизусть из стихотворений Ивана Светличного:

Слепорожденные в тюрьме,

Кому пожалуетесь? На кого?

На черта лысого!? На Бога?

Тюрьма же – своя, и мы – сами…

Эти контроллеры и врачи, о которых я так некрасиво откликаюсь, такие же люди, как все мы. Но какое же наслаждение получают, унижая других!

Напротив тюрьмы гуляли свадьбу. До глубокой ночи было слышно музыку, шутки, смех. Не спалось. Чуть не плакал. Спрашивал себя: Почему не жил как все люди? Что мешало? Вот нормальные люди приспособились, и живут в свое удовольствие. Их даже иногда за границу выпускают, потому что, как тот компартийный бюрократ высказался: "Они такие активисты-коммунисты, такие проститутки!, что уже негде и пробы ставить!" Может, действительно, обратиться в психиатрическую больницу, вылечиться от угрызений совести и в дальнейшем спокойно праздновать во время чумы?

Посылка из Канады.

Однажды привезли меня в УВД и завели в кабинет руководителя уголовного розыска.

Смотрю: сидят следователи, родители и какие-то посторонние люди. Следователь объяснил цель моего прибытия: "На ваш адрес пришла посылка из Канады. Сейчас в присутствии свидетелей мы ее откроем и проверим на предмет наличия взрывчатых веществ".

Я удивился: процедура была абсолютно бессмысленной – посылки из-за границы проверяют на таможне. Так и случилось: достали из одного запломбированного мешка раскрытый картонный ящик и стали смотреть содержимое. Как тогда было принято, за каждый присланный подарок начислялась государственная пошлина. Джинсы – 70 рублей, свитер – 35, женский платок – 25, игрушка для ребенка – 10. В общем, за посылку родителям пришлось заплатить 350 рублей – мою зарплату с прогрессивкою за два с половиной месяца.

Зачем было устраивать эту комедию? Скорее всего, чтобы поиграть на нервах, подавить морально. Позже еще две посылки поступили, но на их получение меня уже не привозили. Позже узнал: возмущенные такими поборами родители написали родственникам, чтобы те больше ничего не присылали.

Кассационная жалоба.

После суда осужденных держат в тюрьме еще месяц. Так заведено: каждый пишет кассационную жалобу на приговор суда. Пока жалоба дойдет куда следует и придет ответ, проходит месяц, а то и полтора. Вот один "тунеядец" пишет кассационную жалобу в связи с тем, что ему несправедливо присудили год лагерей. При социализме, как известно, кто не работает, тот не ест. Не имел ты жилья, не работал нигде больше трех месяцев, так получай срок заключения за паразитический способ существования. (Статья 214 УК УССР: от 1 до 4 лет заключения или исправительные работы.)

И вот этот юморист зачитывает вслух свою жалобу, а вся камера заходится от смеха. Зрелище напоминало сюжет известной картины "Запорожцы пишут письмо турецкому султану".

– А что – говорит – а может я неграмотный? Не рассмотреть не имеют права, а я вместо того, чтобы на зоне горбатится, лучше здесь еще месяц отсыпаться буду.

"Сам выкручивайся, как можешь, но жаловаться не беги".

Среди нас был человек, который имел "ходку" в исправительно-трудовой лагерь. Учил нас: "Что бы ни случилось в камере или в лагере, сам выкручивайся, как можешь, но жаловаться не беги. Здесь, и там не жалуются, а "сдают". Если "сдашь" своего обидчика, то нарушишь эту заповедь, так тебя отпид…сят".

– Почему так? – поинтересовался я.

Тот назидательно:

– Если "сдал" раз, то и дальше будешь. Почему? Следователи завербуют слабохарактерного простака, купят обещанием досрочного освобождения, лишней порцией баланды. А это означает: побежал "сдавать" – автоматически "кумовкою" стал…

Исправительно-трудовой лагерь.

В апреле 1983 года меня этапировали в исправительно-трудовой лагерь №16, который находится на окраине Полтавы. Прежде чем завести в лагерь, весь этап загнали в отдельную камеру. Я присел возле стены и положил голову на руки.

Вдруг слышу громкий, красивый голос священника: "Мы-р-р-о-ом Го-спо-ду по-мо-ли-мось!". А дальше таким же тоном зазвучал отборный мат-перемат – так, что меня аж передернуло от отвращения. Поднимаю голову и вижу перед собой молодого красивого юношу с бородкой, как у священника. Это он так глумится над Богом и церковной службой, а все вновь прибывшие за животы схватились от смеха.

Я хотел сказать: "Не богохульствуй – Бог накажет!", но почувствовал, что симпатии присутствующих на стороне этого богохульника, поэтому надо мной здесь будут смеяться, да еще и в лагере с издевкой вспоминать. Промолчал – посчитал, что проповедовать в данной ситуации равнозначно рассыпанию жемчуга перед свиньями.

А вот и лагерь. Меня распределили в 5-й отряд, который работал в цехе пластмассовых изделий. Переодели, дали матрас, постельное белье и отвели в барак.

Сразу же, ко мне подошли земляки из Ровенской области. Как и положено землякам, ввели в курс дела.

"Здесь – говорят – действует такой неписаный закон: Власть нас унизила, так что давайте сами себе не будем усложнять жизнь. Это на воле бей, воруй, а тут своего брата зека обидеть не смей. Отвечай за свои слова. Думай, прежде чем сказать или пообещать, иначе тебе могут "предъявить": "Ты за "базар" отвечаешь?". И попробуй-ка сказать "нет"! Если же получится у тебя какая-то "непонятка", беги к нам – мы все уладим. Даже если с кем-то поссоришься, то не используй матерных слов, потому что можешь попасть в большую беду".

Вот так мне выложили курс лекций относительно сожительства с братьями-узниками в лагере. На этом, правда, наука не закончилась. Еще повели в туалет и показали: под этим краном не умывайся, и на это "очко" не садись – это места для педерастов.

Пройдя такое теоретическое обучение, я начал приглядываться к заключенным.

Гордые, хорошо одетые – это "блатные", или "пацаны", как они сами себя величают. Они в бараке живут отдельно, на работу не ходят. Если же случается, что насильно выгоняют на работу, то не работают – норму им за соответствующую плату выполняют другие.

"Шныри", которых в нашем лагере часто называли "гавайцами", носят тем "пацанам" из столовой пищу, готовят на самодельных электроплитках деликатесы, стирают и гладят одежду, чистят обувь, выполняют мелкие поручения. Один заключенный, сказал в шутку: "После освобождения уеду жить на Гавайи – там все гавайцы".

"Хозяин" лагеря на собрании возмущался: "Что-то блатных много у меня развелось… Настоящий блатной на этой зоне только я, а это – указал рукой на офицеров штаба – мои гавайцы!".

Простые заключенные не ругаются и не дерутся, – с недоразумениями обращаются к блатным, а уж те быстро проводят следствие, суд и расправу.

Основная масса заключенных – это "мужики" – работяги, которые работают и сами себя обслуживают.

Самая низкая каста – "педерасты". Это дно зековского общества – заключенные, которых "опустили" за какую-то значительную вину. Они носят присвоенные в лагере женские имена, и в их обязанности входит убирать туалет и сексуально удовлетворять желающих. Это оборванные, грязные и вонючие, с потухшими глазами люди, которые вызывают отвращение и одновременно сочувствие. Им можно что-то подарить, но нельзя от них что-нибудь взять, или сознательно прикоснуться – "законтачиться", так как попадешь в их семью. Прикоснуться можно кулаком, но лучше носком ботинка. Давно заметил странную особенность человеческой психики: человек испытывает наслаждение, когда видит, что кому-то гораздо тяжелее, чем ему. Это ощущение успокаивает, приносит облегчение. Приятно ласкает самолюбие: другие вон как опустились, а вот я – нет.

В бараках по 200 заключенных. Каждый барак отгорожен от других, все передвижения в лагере только строем. Еда такая же, что и в тюрьме. Заключенные живут "семьями" – собираются по двое или трое, а иногда и больше и помогают друг другу, делятся добытым, выручают. Такое объединение называется семьей. Конечно, так легче существовать, как говорят в лагерях: "тянуть срок".

В первую ночь не мог спать: в коридоре блатные жестоко били новичка. В бараке все закрылись одеялами и делали вид, что ничего не слышат. Никто не хотел вмешиваться.

Утром жестокое избиение продолжалось на плацу возле барака. Все стали шептаться, мол, что это за "беспредел"? И будто уловив это настроение, блатные заставили новичка стать на колени и признаться, за что его бьют. Став на колени, тот сквозь слезы умолял:

– Мужики, простите! Я прибыл из больницы, а сказал, что из ШИЗО. "Пацаны" меня переодели, накормили, напоили. Я обманул вас всех! Простите!

А блатные продолжают его избивать.

Я попросил одного из узников объяснить суть дела. Дело в том, что в лагере существует такой закон: если заключенный за какую-то провинность попадает в штрафной изолятор, то "семья" должна по окончании 15 суток встретить его, то есть накрыть для страдальца стол, переодеть во все новое. Если же, как в этом случае, у мужчины нет "семьи", то эту роль берут на себя блатные. Он их обманул, но обман раскрылся, и поэтому его безжалостно избивали, а потом отправили на "петушатню" – к педерастам.

Через день все снова наблюдали подобный сюжет. Двух заключенных застукали, как те воровали чужие пайки хлеба. Тот хлеб намазали обувным кремом, густо посыпали солью, еще и плюнули туда. На грудь повесили таблички с надписью "шушара", то есть крыса, вор. Потом водили вокруг барака, подгоняя ногами, и заставляли тот хлеб есть. Под звон ложек, консервных банок ворам было устроено публичное наказание, чтобы все видели, что воровать нельзя.

Через два дня опять приключение. Один наглец во дворе попросил новичка из числа земляков:

– Возьми в моей тумбочке пачку сигарет и принеси мне.

Тот послушался, а через час крик, гвалт: – Деньги украли! "Четвертак" пропал! (25 рублей) Все сбежались на крик. Обвиняют наивного простачка, а он плачет и клянется, что никаких денег в глаза не видел.

Пришли блатные и стали вести следствие.

Спрашивают клеветника: