Когда везли в КПЗ, думал, то ли нарочно следователь намекнул или просто проговорился. Саванчук всегда так формулировал вопросы, чтобы подтолкнуть меня отвечать в сторону уменьшения вины. Даже интонации вопросов выдавали, что где-то в глубине души он жалеет меня. Из этого сделал вывод: он вполне сознательно намекнул о срок заключения. Следовательно, органы госбезопасности уже запланировали лишить меня свободы на 5 лет.
Следственный изолятор.
"Автозак" везет заключенных, как дрова: ямы не объезжает, на поворотах не тормозит. В будке держаться не за что, а потому мы летаем от одной стенки к другой. Что же, это тоже своего рода способ издевательства.
Такой стиль поведения не вызывал у меня удивления, потому что хорошо помнил еще на свободе услышанный поучительный рассказ бывшего узника. В карьере исправительно-трудового лагеря работали заключенные. Небо затянули темные тучи, пошел дождь.
Руководитель производства, который был из числа гражданских специалистов, обратился к "хозяину" (руководителю исправительно-трудового лагеря) с предложением: "Давайте приостановим работу – люди же мокнут".
Тот в ответ презрительно: – А где вы здесь видите людей!?
Вот и следственный изолятор. Сначала прохожу тщательный обыск: ощупывают каждый шов, а я стою абсолютно голый на холодном цементном полу. Обысканную одежду с отвращением бросают к ногам.
"Руки в стороны! Присядь! Встань! Нагнись! Раздвинь ягодицы! Шире!".
Контроллер кричит на меня, как колхозник на чужой скот. С первых секунд дают понять, что ты здесь никто, ноль, быдло. Далее фотографируют, снимают отпечатки пальцев. Наконец моюсь. Бритье тупым лезвием превратилось в настоящую муку.
Завели в безлюдную камеру. Догадался: это помещение для ожидания. "Отстойник", если на жаргоне. Я здесь, а тем временем "хозяин" решает, в какую именно камеру меня поместить.
Скоро мне в компанию забросили ошарашенного лихим поворотом судьбы крестьянина. Причина ареста такова: сосед, который работал ездовым, украл в колхозе мешок зерна и предложил ему за магарыч. Какой-то продажный человек эту сделку заметил и… И вот он со мной, а его сосед в камере напротив.
В то время аресты за мелкие правонарушения стали привычными – новый генсек Андропов Ю.В. довольно круто взялся за борьбу с нарушением социалистической законности. Через час меня вызвали и мы попрощались.
Тюремная камера.
В тюремной камере, в которую меня завели, было еще двое.
Первый вопрос: – Кто ты и за что?
Рассказываю: – Ехал с товарищем. Остановили ГАИшники. В салоне три банки спирта, в багажнике мешок муки. Еще и ко всему забыл дома права, а в них был оберег – старинная иконка. Прокурор выписал ордер на обыск. Нашли взрывчатку и сейчас я перед вами. Такое вот фантастически-роковое стечение обстоятельств…
Один из моих новых соседей, подойдя ко мне вплотную, назидательно сказал:
– Запомни на всю жизнь: просто так никогда ничего не бывает! Вспомни, кто знал о взрывчатке?
– Знал только мой лучший друг, но он не мог меня продать!
Тот посмотрел на меня как на идиота и засмеялся.
– А что, твое дело ведет КГБ?
– Да – подтвердил я.
– Так это же прекрасно! Наши придут и тогда ты будешь бургомистром!
Смеются…
Камера как камера. Двухъярусные нары. В одном углу стол, в другом умывальник и "толчок". Окно, зарешеченное так, что видно только верхушки деревьев.
Утром на завтрак дают полбуханки черного хлеба, ложку сахара, черпак каши и вдоволь теплой коричневой воды, которую называют чаем. На обед миска "баланды" и черпак каши.
С утра до вечера работает радиоточка. Раз в день выдают газету, раз в неделю книги из библиотеки. Прогулка по часу каждый день. Всю ночь в камере горит свет – чтобы контролеры могли видеть, что у нас творится.
В коридоре лай собак, шаги и ругань контролеров. В камере холодно, сыро. Испарения конденсируются на потолке, стенах, и стекают ручьями на цементный пол. Пожаловались администрации. Пришла солидная представительница тюремной администрации и презрительно: "А что я могу поделать?.. Не надо было сюда попадать!" Как я позже убедился, это стандартный ответ на жалобы во всех тюрьмах Союза.
"Коллегой ты мне будешь на воле, а здесь ты гавно!".
Как-то у сокамерника случился сердечный приступ. Стучим в дверь. Наконец, приходит врач. Дает таблетку.
– Это мне не поможет… – простонал больной.
– А откуда ты знаешь, что тебе поможет, а что – нет?
– Я тоже врач, так что мы коллеги…
– Что?! Кол-л-леги?!.. Коллегой ты мне будешь на воле, а здесь ты гавно! Понял? Глотай, что дают, и за это благодари!
Так ведет себя врач, который давал клятву Гиппократа. Сначала увиденное шокирует, потом привыкаешь. Опишу типичную для всех тюрем ситуацию. Больные в камере, становятся возле приоткрытой кормушки в очередь к врачу, а тот из коридора спрашивает: "На что жалуешься?.. "Безтолковка" болит?.. Еще что?.. Животик болит?" Ломает таблетку пополам: "Вот тебе от головы, а это – от живота! Только не перепутай!" И так одной упаковкой вылечит всю камеру.
Как-то я попросил таблетку от зубной боли. Не ответил. Тогда я поинтересовался:
– Вам что, жалко?
– Нет, мне не жаРко – спокойно ответил "лепила". (Так на блатном жаргоне называют врачей.)
Администрация наслаждается цинизмом, властью над беззащитными подсудимыми. Во время обеда в камеру зашел начальник следственного изолятора. Насмешливо спрашивает: "А почему едите борщ без сметаны?" – и смеется прямо в глаза.
Один из нас ответил в тон: – Так мы же не в ресторане…
"Хозяин" к нему: – Правильно мыслишь.
Во время поименной проверки нужно отвечать: "Я". Кто скажет "здесь я", или "здесь", получит презрительно: "А куда ты нахрен денешься!?".
Если мыслить логически, то следственный изолятор по сути тот же отель только с решетками на окнах. Да и люди, которые живут там, не считаются преступниками, пока их таковыми не признает суд. Это означает, что и обслуживание в следственном изоляторе должно быть как в гостинице. Ну, я понимаю: государство бедное. Так позвольте хотя бы покупать продукты и передачи от родных получать без ограничений. Да где там… Верно сказал "лепила": "Коллегой ты мне будешь на воле, а здесь ты – гавно! Понял?".
Инженер.
Однажды в нашу камеру привели новичка, который, как оказалось, имел высшее образование и занимал должность инженера на заводе. Это было время, когда новый генсек Андропов дал милиции и КГБ неограниченные права. Наш инженер шел навеселе с пирушки домой. Колесо легковушки, которая быстро поворачивала во двор, заскочило в выбоину, и инженера обляпало грязью. Он, конечно, не мог вытерпеть такого надругательства, и в сердцах ударил авто ногой. На его беду в машине сидели пьяные милиционеры. Разъяренные поведением мужчины, который посягнул на их честь и достоинство, они догнали инженера и начали бить. Тот начал вырываться, и при этом нечаянно, оторвал у сержанта погон. А это уже криминал!
В камере бедолаге объяснили: "Если мерой предупреждения выбрали не подписку о невыезде, а содержание под стражей – жди, дружище, путешествия в исправительно-трудовой лагерь". А так чаще всего и случалось.
Тюремными порядками инженер был потрясен. Позже контролеры, которые выводили нас на прогулку, рассказали, что на суде он аж заплакал от радости, когда услышал приговор не связанный с лишением свободы.
Одна только мама по тебе заплачет.
Некоторые подсудимые, шокированые несправедливостью следствия и порядками в следственном изоляторе, объявляют голодовку, "косят под дурочку", режут вены, вешаются. Они думают, что таким образом отомстят следователем, нанесут неприятностей администрации СИЗО. Наивные! И на свободе ты, мужик, вместе со своими правами не стоил копейки, а что и кому ты хочешь доказать в тюрьме? Плевали они на тебя! Одна только мама по тебе заплачет. И, даже если ты там и пробьешь головой стену, то окажешься… в соседней камере.
Насмотрелся всякого.