Уральское эхо

Департаментские неодобрительно загудели. Разобраться можно, было бы желание! Пальцевые отпечатки стали брать сравнительно недавно, но их картотека уже приблизилась к ста тысячам. Это если считать с ГТУ[12 - ГТУ – Главное тюремное управление.] и сыскными отделениями.

Владимир Гаврилович поспешил свернуть разговор и обратился к принесенному горячему. Остаток вечера прошел в беседах о том о сем, сыщики чревоугодничали. Лыков рассказал, что семейство решило избавиться от лесного имения в этом году. Его товарищи понимающе закатили глаза: завтра может быть поздно. Весь думающий Петербург чувствовал тягостное и неизбежное приближение беды. Одни веселились, другие продавали недвижимость. Лебедеву с Филипповым продавать было нечего, а веселиться не получалось…

На другой день Алексей Николаевич получил пакет с Офицерской[13 - На Офицерской, 28, располагалась Петербургская сыскная полиция.]. В нем лежала карточка с изображением малого лет тридцати семи, с плутоватым выражением лица и тонкими поджатыми губами. Заурядный господин и какой-то сухой, с глубоко запрятанным характером. Будто старовер, недоброжелательно отметил статский советник. Почему старовер? Он подумал и сам себе ответил: есть в этом сбежавшем деляге что-то от начетчика.

Весь день Лыков рылся в картотеке департамента, излазил архив Окружного суда, справился в ГТУ. Начетчика он не нашел, хотя в глазах уже рябило от регистрационных карточек. Статский советник не сдавался. Этот человек причастен к убийству надзирателя сыскной полиции. В то, что Изралов жив, верилось с трудом… Сейчас десятки людей в столице ищут хоть какие-то зацепки. Они не успокоятся, пока не отомстят за товарища. Чиновник особых поручений в пятом классе при министре внутренних дел, прикомандированный для занятий в Департаменте полиции, – так длинно называлась должность Алексея Николаевича. А можно сказать одним словом – сыщик. Именно в таком качестве Лыков рыл землю, чувствуя себя с неимеющим чина надзирателем второго разряда братьями по крови.

Так… Осанка: выправка корпуса, манера держаться. Прозвище, кличка, ложное имя. Особенности жестикуляции, гримасы, мимика. Природный язык, голос, иностранный акцент, областной выговор, наречие. Походка. Особенности одежды. Особые приметы. Привычки, слабости. Из допросов близких к тряпичнику лиц выяснилось, что он говорил чуть гнусаво, при ходьбе сутулился, любил шанежки с творогом (где бы их еще взять в Петербурге) и в состоянии подпития сипло распевал «Врагу не сдается наш гордый “Варяг”». Целая куча примет, но она ни к кому не подходила.

На другой день явился из отпуска загорелый Азвестопуло. Он начал было излагать шефу свои путевые впечатления, но тот заткнул фонтан красноречия коллежского асессора и велел помочь с поиском. А именно связаться с Московской сыскной: пусть пороются в своей картотеке и попробуют найти любителя шанежек. Через кондуктора в Москву были посланы копия фотографии лже-Сусальникова и описание его примет.

Вышло так, что именно запрос в Первопрестольную дал результат. Люди Кошко[14 - Кошко Аркадий Францевич – начальник Московской сыскной полиции (МСП).] тоже чувствовали свою общность с пропавшим сыщиком и отработали на совесть. К концу недели стала известна настоящая фамилия тряпичника – Иван Пиньжаков, мастеровой поселка Шарташ Екатеринбургского уезда. Он действительно оказался старовером, их в Шарташе жило немало. Бандит из шайки того же Лбова по кличке Двоедан[15 - Двоедан – прозвище старовера.], он судился в 1907 году в Перми, за недоказанностью получил три года ссылки, из которой сбежал.

Итак, два злодея из одной хевры. Забытое дело осталось незавершенным. Недобитые птенцы «уральского Ринальдино Ринальдо» (так газеты именовали атамана) расползлись по стране, отсиделись, переменили личность и опять взялись за старое.

Установив имена главных подозреваемых, полиция начала методичную работу по их розыску. Первым делом мобилизовали агентуру: Филиппов свою, а Лыков свою. У ПСП счет информантам шел на сотни, но это была главным образом «коридорная» агентура. Так называли мелких осведомителей, вхожих разве что в предбанник серьезной преступности. Воришки, мошенники, скупщики краденого, проститутки, половые в уголовных трактирах, «черные извозчики»[16 - «Черный извозчик» – сообщник воров, помогающий со своим экипажем совершать кражи.]. Состоящие с ними на связи агенты принимали ребят не на явочных квартирах, а прямо в служебных кабинетах на Офицерской. Люди в ожидании, когда их позовут, толкались в коридоре у всех на виду, потому и прозывались коридорными. Нарушений конспирации тут не было: подобную публику и так через день тягали в полицию для внушений и расспросов. Находящиеся на свободе мелкие уголовники всегда считались подозреваемыми по текущим делам, сыщики трясли их с утра до вечера…

Два-три десятка серьезных осведомителей, золотой фонд ПСП, работали иначе. С ними на явках встречались только чиновники сыскной или даже помощник Филиппова коллежский асессор Маршалк. А двух-трех человек принимал сам Владимир Гаврилович. Им задачи ставились другие: не подслушать разговор фартовых за биллиардом, а разузнать, куда спрятались бывшие лбовцы.

Алексей Николаевич пошел своим путем. Первым делом он назначил встречу Сорокоуму – столичному «ивану иванычу», вождю преступного мира Петербурга Ларьке Шишку, или Рудайтису, в миру капиталисту Вырапаеву[17 - См. книгу «Паутина».].

Они позавтракали в ресторане «Бугорки» на Мясной улице, подальше от любопытных глаз. За соседним столиком пристроились трое парней, каждый из которых был ростом с циркового борца Кащеева[18 - Рост Григория Кащеева составлял 2 метра 18 сантиметров.]. Еще один дежурил на улице, и карман у него сильно оттопыривал револьвер.

– Кого-то опасаешься? – кивнул на охранников сыщик.

– На всякий случай, – пояснил «иван иваныч». – Говори, зачем побеспокоил. Мне в Италию ехать надо, а тут ты…

– Пропал без вести надзиратель сыскной полиции Изралов.

– Ну и что? Я-то тут при чем?

Вырапаев-Рудайтис смотрел на Лыкова холодными волчьими глазами, в которых не было ничего человеческого. Алексей Николаевич понял, что разговор не задастся. Но следовало попытаться.

– Когда мы с тобой договаривались, ты сказал: везде должен быть порядок, и в фартовом мире тоже. Помнишь?

– Помню.

Статский советник начал горячиться:

– Убийство сыскного надзирателя, по-твоему, порядок?

– Трупа ведь нет? Нет. Почему вы решили, что тут убийство?

– Илларион Саввич, давай говорить серьезно. Что, Изралова держат где-то в подвале на цепи? И вскоре отпустят?

– Понятия не имею.

– Полно врать!

Лыков хватил кулаком по столу. Рослые ребята сразу вскочили и кинулись к ним, но «иван иваныч» жестом вернул их на место.

Собеседники помолчали, опрокинули по рюмке бенедиктина, и Рудайтис спросил:

– Алексей Николаич, какого лешего ты ведешь себя со мной как с капорником?[19 - Капорник – секретный осведомитель полиции (жарг.).] Который получает трешницу за доносы. Ничего не перепутал?

– Извини.

– Так-то лучше. Начнем с начала. Пропал сыскной надзиратель. Возможно, ты прав, его убили и где-то закопали. Что ты хочешь от меня?

Лыков потер вспотевшие вдруг ладони и заговорил спокойно:

– Знаешь, как я тебя называю в разговорах с Азвестопуло? Профессор Мориарти. Читал Конан-Дойла?

Бандит с усмешкой кивнул.

– Так вот, если ты Мориарти Петербурга, то обязан знать все, что творится в городе. А уж такое неслыханное преступление, как убийство надзирателя сыскной полиции, тем более не могло пройти мимо твоего внимания.

Сорокоум продолжал молчать, только сверлил сыщика взглядом. Тот махнул еще бенедиктина, закусил каперсом и продолжил:

– Мы с тобой заключили соглашение. Не как лягач[20 - Лягач – то же, что и капорник: доносчик (жарг.).] с полицейским, а как две высокие договаривающиеся стороны. Ты от преступности, я от закона. Суть соглашения позволю себе напомнить: избегать крайностей. Правильно формулирую?

– Ну, в целом да…

– Не юли, ты ведь теперь не Ларька Шишок, как двадцать лет назад, а серьезный деловик.

Рудайтис тоже махнул рюмку и уточнил:

– Ты хочешь, чтобы я сдал тебе Графа Платова на блюдечке?

– Видишь, ты даже знаешь, кто убийца. Граф Платов, он же Матвей Шелашников. Он переступил линию, которую нельзя переступать – казнил полицейского. Никакая власть не потерпит подобного.

«Иван иваныч» с издевкой парировал:

– Ваша власть спустит и не такое.

Лыкову очень захотелось врезать бандиту кулаком в челюсть, но делать этого было нельзя.

– Ты хочешь сказать, что убийство останется безнаказанным? – спросил он.

– Нет, почему же. Поймай его и накажи.

– Я ловлю. Но считаю, что ты должен помочь мне.

– С какой стати? – опять усмехнулся Рудайтис.

– С той, что негодяй переступил черту.

– Лыков, ты эту черту сам придумал. Нету ее. Фартовый сложил фигариса…[21 - Сложить – убить; фигарис – сыщик (жарг.).] Так жизнь устроена. Ты хочешь ее поменять? Утопист!