Как Лыков не стал генералом

Как Лыков не стал генералом
Николай Свечин

Сыщик Его Величества #31
Если вы думаете, что искусство эскорта – явление современности, то вы ошибаетесь. Им владели женщины еще во времена Империи, в которой даже Великий князь не был чужд плотских утех. Интрига, связанная с его любовницей, легла в основу повести. Как быть женщине, если у нее два любовника, а выбрать нужно одного? Возможно единственный выход – исчезнуть из числа живых…

Николай Свечин

Как Лыков не стал генералом

Директор Департамента полиции Белецкий вызвал к себе статского советника Лыкова в восьмом часу вечера. Вид у него был непривычно сконфуженный.

– Алексей Николаевич, у меня к тебе просьба, – начал он, хмурясь и играя бровями.

Лыков насторожился. Таким он начальника еще не видел. Статский советник молча ждал, а Белецкий никак не мог продолжить.

– Ну? Степан Петрович, не юли. Что-то неприятное?

– Как сказать. Пожалуй, это будет для тебя очень выгодно.

– В каком смысле?

– Во многих, во многих… Ты ведь хочешь стать генералом? Не прочь надеть белые брюки?[1 - Белые брюки принадлежали к парадной форме высших четырех чинов статской службы. (Здесь и далее – примеч. автора.)]

– Только дурак не хочет стать генералом, – усмехнулся Лыков. – Однако правила этого не позволяют.

Согласно правилам, статскому советнику для повышения требовалось иметь не менее пяти лет выслуги в своем чине, не менее двадцати лет общей выслуги в классных чинах, и состоять в должности не ниже пятого класса[2 - Пятый класс Табели о рангах – статский советник; четвертый класс – действительный статский советник (первый генеральский чин).]. Общей выслуги у Лыкова было о-го-го, тридцать четыре года! И должность позволяла. Он числился чиновником особых поручений при министре внутренних дел, прикомандированным для занятий в Департаменте полиции. По росписи должностей – четвертый-пятый классы. По двум показателям сыщик мог рассчитывать на повышение. Однако статского он получил в тысяча девятьсот девятом году и сейчас, летом тринадцатого, не имел еще права на производство. Разве только не в очередь, по особому повелению государя. Но на такое Лыков не надеялся, так как пребывал в опале уже много лет.

Директор радостно замахал руками:

– На сей предмет можешь не беспокоиться! Все будет проведено в наилучшем виде.

– Так, – насторожился Лыков. – Что я должен сделать, если за сей подвиг нарушат закон?

Белецкий пояснил просительно:

– Увидеться со старцем и выполнить его просьбу.

– С каким еще старцем?

– У нас только один старец, Григорий Ефимович Распутин.

Сыщик не сдержался и выругался. В кабинете повисло молчание. Наконец Лыков спросил:

– А что ему нужно?

– Наказать одного негодяя, который раздражает Григория Ефимовича.

– Почему это должен делать я? Есть сыскная полиция градоначальства, пусть они и занимаются!

– И чин действительного статского получит Филиппов? – ехидно уточнил Белецкий.

Главный столичный сыщик Филиппов тоже не прочь был надеть белые штаны, но никак не мог заслужить их при сварливом градоначальнике Драчевском.

– Владимир Гаврилович давно достоин повышения, – заступился за своего товарища Лыков. – И сыщик он от Бога, лучше меня, пожалуй.

– Лучше тебя никого нет, в этом вся закавыка, – возразил директор. – Именно так сказал Распутину Комиссаров. И теперь старец желает поручить дело именно тебе.

– Экая скотина, – опять выругался Алексей Николаевич.

Полковник Комиссаров из Отдельного корпуса жандармов славился беспринципностью и неразборчивостью в методах. Сейчас он занимал пост начальника Вятского ГЖУ[3 - ГЖУ – Губернское жандармское управление.] и мечтал о возвращении в столицу.

– Что, Мишутка подбирается к старцу? Если из Вятки оказывает ему услуги?

– М-м…

– Ублажить Распутина сейчас лучший способ возвыситься?

Белецкий рассердился:

– Чистеньким прикидываешься, Алексей Николаевич? Все кругом бобры, один ты соболек?

Статский советник ответил действительному статскому с горечью:

– Прав, прав. Нельзя выслужить полковничий чин в полиции и при этом не замараться. Грехов на мне много. Только до лакейства я пока не опускался. Тем более перед бывшим конокрадом, мошенником и паскудником.

Разговор зашел в тупик. Белецкий спросил с нажимом:

– Ты окончательно отказываешься? Ведь даже не знаешь, о чем тебя попросят. Григорий Ефимович добро помнит. На него много наговаривают, а он лучше, чем гласит молва. Сплетники кого угодно очернят, им только в радость.

– Если знаешь подробности – расскажи.

– Нет, ты послушай сначала мои аргументы, – завелся директор. – Ведь не только в чине дело! А в большем, много большем. Если сумеешь угодить старцу, считай, августейшая благосклонность у тебя в кармане. Это же какие перспективы открываются! За такие коврижки требуется всего лишь прижать мелкого жулика. А ты гордыню выказываешь.

Августейшая благосклонность… Лыков принадлежал к тем примерно двум тысячам человек, которых царская чета знала лично. Разумеется, его номер на этой ярмарке тщеславия был в конце. Кроме того, сыщик на себе испытал зыбкость той благосклонности, выгоды которой ему расписывал шеф. В прошлые годы Алексею Николаевичу доверяли безопасность монарха, и он справлялся с огромной ответственностью, ни разу не подвел Его Величество. Но у него не заладилось с императрицей, и тут уже ничего нельзя было поделать. Александра Федоровна научилась говорить по-русски почти без акцента, но осталась мелочной германской бюргершей, которая вдруг выиграла в лотерею счастливый билет. Взойдя на престол самой крупной державы в мире и приручив самодержца, теперь она все силы тратила на его дрессировку. Никки должен быть выше всех, возле трона место лишь самым преданным, и пусть окружение чувствует на себе Высочайшую волю… С волей у государя были проблемы, зато с избытком имелось скрытности и злопамятства. В результате лучшие из царских слуг оттирались от Двора, назначения на высшие посты делались все непонятнее, новые фавориты – все ничтожнее. Молва приписывала это влиянию старца. Говорили, что он любовник императрицы и чуть ли не развращает ее дочерей. Лыков не верил в это и брезгливо отмахивался от сплетен. Посидев ни за что ни про что в тюрьме, он перестал быть монархистом и верным слугою царя. Однако оставалась обида за страну, за потерю ею лица. Вдруг стало возможным то, о чем прежде и помыслить нельзя было. Куда катится Россия? Теперь этот вопрос задавали себе многие.

В то же время Алексей Николаевич не покидал службу и был в меру честолюбив. Ходить в штатских генералах ему, конечно, хотелось. А тут без царской милости не обойтись. Новые чины объявлялись дважды в год, на Пасху и на Рождество, приказами по военному и гражданскому ведомствам, чохом, сразу сотнями. Николай Второй подмахивал их не глядя. Но чины высших четырех классов утверждались только его личным распоряжением. Служи в статских хоть шесть лет, хоть шестнадцать, так и помрешь высокородием. А хочется – вашим превосходительством.

Дойдя до этой нехитрой мысли, Лыков вздохнул:

– Степан Петрович, понимаю. Зла себе не ищу. Говори, в чем дело.

– Так-то лучше, – повеселел Белецкий. – А дело вот в чем. У Григория Ефимовича, если не знаешь, имеются две дочки. Варвара еще ребенок, а Матрена уже барышня. Кроме того, есть сын, но речь сейчас не о нем. Марочка – любимое дитя Григория Ефимовича, он ее балует и лелеет. Девочки ходят в Стеблино-Каменскую частную приготовительную школу, получают знания. Марочка давно в окружении отца, ее знают и в высшем свете…

– Сколько ей лет? – перебил начальника Лыков.

– Шестнадцатый пошел.

– Да ну! Через год можно замуж выдавать…