Цунами

Цунами
Николай Павлович Задорнов

Адмирал Путятин #1Сибириада. Собрание сочинений
Николай Павлович Задорнов (1909–1995) – известный русский писатель, заслуженный деятель культуры Латвийской ССР (1969). Его перу принадлежат исторические романы об освоении в XIX веке русским народом Дальнего Востока, о подвигах землепроходцев.

Роман «Цунами» продолжает рассказ о славной истории дальневосточных земель, начатый в романах «Капитан Невельской» (том 1, 2), «Война за океан» (том 1, 2). В нем повествуется об экспедиции сподвижника Г.И. Невельского адмирала Е.В. Путятина в декабре 1854 года на фрегате «Диана».

Николай Задорнов

Цунами

© Задорнов Н.П., наследники, 2016

© ООО «Издательство „Вече“», 2017

© ООО «Издательство „Вече“», электронная версия, 2017

Сайт издательства www.veche.ru

***

Русская Одиссея

Более двухсот лет Япония была закрытой страной. Поэтому кораблей у нее не было. Рыбакам разрешалось иметь небольшие лодки и ходить вдоль берегов в пределах видимости. А любой иностранец, чья нога ступит на землю Японии без разрешения, должен быть казнен.

Как случилось, что более чем восьмистам русским морякам и офицерам, потерпевшим кораблекрушение, высочайшие власти Японии позволили в период действия самых жестких самурайских законов почти год прожить в прибрежных деревнях? Какие необычайные романтические, приключенческие, шпионские, дипломатические истории завязались в результате? Эту невероятную, но достоверную историю отец описал в своей «русской Одиссее» настолько точно, что его романы были изданы даже в Японии.

Большинство историков в мире и сегодня уверены, что законсервированную Японию впервые «распечатала» американская «дипломатия»: военная эскадра подошла к японским берегам, навела пушки, пригрозила… Японцы с испугу пустили их на свою землю, а потом, как в голливудских фильмах, американцы очень понравились японцам своим ростом, красивой военной формой, кока-колой и «Мальборо»… О тех событиях даже написана известная опера-мелодрама «Мадам Баттерфляй».

Недавно мне довелось разговаривать с одним высокопоставленным чиновником из российского МИДа. Даже он не знал, что «открытие» Японии произошло не по воле американской пушечной дипломатии, а благодаря дружелюбию и культуре русских моряков. Недаром в японской деревне Хэда и в наше время есть музей, открытый японцами в память о тех реальных событиях, после которых впервые был поднят их железный самурайский занавес. В этом музее, в центральном просторном зале выставлен первый японский быстроходный парусный корабль, построенный на японской земле в тот год с помощью российских офицеров.

Я был в этой деревне. Одна пожилая японка с гордостью поведала мне о том, что и сейчас в Хэда иногда рождаются голубоглазые дети.

И сегодня, когда до сих пор не подписан мирный договор России с Японией, а дети в японских школах благодаря американским фильмам думают, что даже атомные бомбы на их города сбросили русские, романы отца, как никогда ко времени!

Михаил Задорнов

Цунами

Глава 1. Мыс Лазарева

На бревенчатой, конопаченой стене, на глаголе деревянной перекладины, висел желтый фонарь из рыбьего пузыря.

Молодой контр-адмирал в узком сюртуке без эполет встал из-за стола, открыл фонарь и засветил фитиль в плошке, и на пузыре проступили нарисованные рыбьи глаза и красные иероглифы. Он мгновение смотрел на фонарь, словно согревался от огня.

Пожилой матрос в белых перчатках поставил горячий самовар на стол и зажег свечу в медном подсвечнике. Пламя ее засветилось в медном начищенном самоваре. Матрос подал в блюде на салфетке белый хлеб, нарезанный тонкими ломтями, и разлил чай.

Пожилой адмирал тронул стакан с крутым горячим чаем и задержался на его стекле хваткой ладонью. Суровое длинное лицо его стало теплей.

Он помешал ложечкой в стакане и дважды прихлебнул почти крутой кипяток. Его лицо с крупным носом и густыми бровями обветренно и смугло, как у солдата-лесоруба. Пока молодой адмирал мешкал, садясь на место, пожилой адмирал уперся взором в скатерть и мысленно ушел. Выражение жесткого лица еще более смягчилось едва проступившей тайной улыбкой.

Молодой уселся на табуретку. Оба адмирала взялись за стаканы и, как по команде, подняли головы, обратились друг к другу.

Молодой адмирал не согласен со многими видами своего гостя адмирала Путятина, хотя и признает его доблесть, замечательную находчивость и даже восхищен сегодня тем, что приходится слышать на прощание.

Пожилой адмирал, в свою очередь, не согласен и охотно бы пренебрег мнениями своего молодого хозяина, только что произведенного в контр-адмиралы Невельского. Он вообще во многом не разделяет его взглядов, хотя и признает его деятельность. За эти годы произошли удивительные события с его участием, и какое из них важней – трудно предугадать пока.

За стеной пронесся ветер. В окне видно прозрачное высокое небо, до половины, как серым одеялом, закрытое темью. На море волны и холод. Сегодня после солдатского обеда в двенадцать часов оба адмирала еще не присели.

Ниже потемневшего небосвода, невидимый из окна, но виденный не раз, близкий за узким проливом, как лес за рекой, подходил к материку сахалинский мыс Погиби. Молодой адмирал мысленно видел весь остров, от нанесенных им на карты северных мысов с прибрежными болотами до угольных ломок, заведенных по его же приказанию в каменных боках хребтов над этим проливом и дальше до цветущих берегов залива Анива на самом юге острова Сахалин, где среди айнских селений еще недавно стояла напротив торговой фактории японца русская крепость с гарнизоном и пушками. Но адмирал-гость нынешней весной после долгих колебаний снял эту крепость и вывез гарнизон, стоявший в заливе Анива, на материк. Теперь он, воодушевленный и полный решимости, снова уходил в Японию.

В сырой высокой, как хоромы, избе, на самом крайнем мысу материка, на берегу открытого им пролива напротив острова, Невельской терпеливо слушал и ждал, что же будет сказано еще.

– Глухарев пришел, ваше превосходительство, – входя, сказал матрос в белых перчатках.

– Пожалуйста, пригласите его, – сказал адмирал-гость и, не теряя осанки, но почтительно поклонился через стол своей мощной, прямой фигурой, отдавая полную дань вежливости хозяину.

– Пусть Глухарев зайдет, – велел молодой адмирал. Свет фонаря через красные иероглифы ударил на его поднявшийся высокий и крутой лоб во взлызах зачинавшейся лысины. Холодные глаза в голубизне вечернего тумана скользнули по лицу гостя.

Матрос с рыжими колосьями бровей и пшеничными усами на бронзовом узком лице шагнул на слегка кривых ногах в дверь. Он от души пожалел своего адмирала: «Скудненько тут угощают!» Глухарев ждал, что обрадуется, повидав адмиральский пир. Было бы ради кого терпеть матросу!

– Работали дотемна, Евфимий Васильевич, – сказал Глухарев. – Как теперь прикажете?

– Тебе надо сейчас возвращаться с вещами на корабль. Что же еще не окончено, Глухарев?

– Борта обшиты, Евфимий Васильевич. А теперь они зазоры законопатят, пенька у них своя набрана достаточно. Осмолят пазы, обстругают, и будет гладкий как яичко. С инструментом, Геннадий Иванович, все закончат, – обратился Глухарев к молодому. Он хотел сказать, что инструментов не хватает и нет опытных корабельных плотников. Строили плотники с «Дианы» и обучали солдат, которые прежде ладили барии для сплава по реке.

Баркас получился большой, неуклюжий как утюг, но тут его никто не увидит, зато груза возьмет много.

– Не осудят, Евфимий Васильевич, так и возьмет груза! Конечно, баркас не пароход. Для себя сойдет! Да и ни за что не платили, даром! Кабы время…

Глухарева, кажется, радовало, что баркас построили, ни за что не платя. Матросы на ломках угля на Сахалине тоже, бывало, приходили в восторг, что уголь, за который обычно англичанам платили бешеные деньги, тут брали даром и сколько угодно!

Адмирал Путятин велел матросу идти и проводил его взором, вспомнив, как жена в Париже сказала, что слегка кривые ноги у мужчины – это шарм. Адмирал быстро допил холодный чай и поставил стакан под кран самовара.

Он съехал сегодня на берег вторично, чтобы проститься перед уходом в плавание, и привез подарки. На столике, в углу, сложены желтоватые японские коробки из дощечек легчайшего, как вата, тунгового дерева, в них – веера и лакированные шкатулки, чайные сервизы и чашечки, назначенные в подарок юной красавице Екатерине Ивановне, жене молодого адмирала, которая живет в ста милях отсюда в новом городе над рекой, в таком же сыром бревенчатом доме. По утрам она станет открывать эти шкатулки, искоса любуясь своей свежестью в посланном ей еще прежде тройном французском зеркале.

– Японцы довольно осведомлены о развитии наук и прогрессе во всем мире, хотя и обнаруживают все с величайшей осторожностью, – продолжал свой рассказ Евфимий Васильевич Путятин. – Их общество, глубоко аристократическое, в совершенстве и педантично соблюдающее непреложные законы этикета, озабочено известиями, получаемыми со всех концов света. Запретный плод сладок. Тяга их к миру велика и проявляется со всей силой сдерживаемого темперамента. Они сознают неизбежность перемен и представляют, что далее держать страну закрытой невозможно и даже опасно, это значило бы оставить ее безоружной и неразвитой. В Шанхае и Гонконге, а также на Окинаве, встречаясь с американскими офицерами эскадры Перри, мы не раз слыхали от них, что, прежде чем снарядить экспедицию в Японию, президент Фильмор, его государственный секретарь и морской министр потребовали обзора сведений о внутреннем состоянии страны. Адмирал Перри получил отчеты допросов, снятых с японцев, которые тайными путями достигли Гавайских островов, а потом берегов Америки, а также с японских рыболовов, отнесенных бурями за моря. Американцы шли, уверенные в успехе своего посольства, не только потому, что собрались с силой.

Молодому адмиралу казалось, что гость его, побывав в Японии и сблизившись с японскими сановниками, так познал японскую жизнь и вжился в нее, что теперь судил, как бы глядя из ее глубины. Под властью петербургских своих покровителей он был всю жизнь оторван от своих же собственных интересов. А следом за Перри идет с научными целями описная эскадра Рингольда и Роджерса! Она станет описывать Охотское побережье и Сахалин. От управляющего Морским министерством Невельской получал из Петербурга секретные инструкции, как гостеприимно, но соблюдая государственные интересы, следует действовать при подходе американцев к нашим берегам. Бумага пришла, когда Рингольд в Америке лишь начинал готовить корабли к плаванию.

Надо было не убирать крепость с Сахалина и дать там бой англичанам, заставив их напасть на эту крепость, даже сжечь ее, если силы не будут равны, а самим уйти в тайгу. Пусть джеки придут на пепелище. Пусть айны и японцы увидят, что мы защищаем эту землю.

Следом за англичанами и американцы хлынули в Тихий океан, они теперь повсюду, торгуют, изучают и показывают свою морскую мощь. Главной силой их в Тихом океане была экспедиционная военная эскадра Перри, посланная в Японию. Государь император, как благородный рыцарь, повелел при этих обстоятельствах идти адмиралу Путятину в Японию. Он протянул руку помощи японскому государю, как монарх монарху.

Возникало предположение, что система отчужденности в Японии будет отменена, японцы откроют порты и начнут торговать с европейскими странами.

Пайщики Российско-Американской компании в Петербурге оживились, надеясь на новые выгоды. Канцлер Нессельроде – сам пайщик компании, которая владеет Аляской. Адмирал Путятин получил инструкцию. Ему предписано главнейшей целью считать заключение торгового договора с Японией.