Стофунтовая голова

Стофунтовая голова
Николай Ободников

Первый рассказ Хэллоуинского трио.

Пробуждение не самая лучшая часть дня, особенно когда оно размыкает веки в комнате без окон и дверей. И отброс по кличке Кирзак в полной мере ощутил это на собственной шкуре. Очнулся чёрт знает где. Жара плавит рассудок. Из зацепок – только тыква. Она же – единственный предмет комнаты и самый несуразный проводник воспоминаний. Вдобавок снаружи бродит нечто, способное изъясняться лишь на диалекте боли.

Внимите шёпоту преисподней. Но слушайте осторожно. Возможно, в комнате заперты вы.

Николай Ободников

Стофунтовая голова

Веки затрепетали и разомкнулись, выкатив наружу глазные яблоки. Потолок, похожий на любой другой, встречавшийся в дешевых гостиницах, сейчас же пустился в пляс. Пятна чайного цвета, затерявшиеся среди желтоватого моря, смазывались, пульсировали и вновь утверждались на карте потолка. Мерцание одинокой лампочки царапало глазное дно.

Кирза?к зарычал, призывая разум прекратить пляску святого Вита[1 - Одно из названий синдрома, при котором патологические непроизвольные движения похожи на гротескный танец.]. Потолок послушно остановился, давая шанс покинуть чертову карусель. Господи, сколько же он вчера выпил? Ответ пришел незамедлительно. Много. Слишком много, чтобы о чём-либо помнить.

Перевернувшись на живот, Кирзак с долей оторопи обнаружил, что распластался на полу комнаты, лишенной какой бы то ни было мебели. Он просто валялся на сраном дощатом полу, словно отработанный презерватив! Пришлось сесть.

Дырявые на коленях джинсы точь-в-точь походили на те, в которых Кирзак впервые познал женщину. Когда же это было? Кажись, в 2008 году. Какая-то взрослая девка подцепила его с дружком у кинотеатра, сразу после просмотра «Ограбление на Бейкер-стрит». Привела к себе, нимфетка слюнявая. Первую порцию мужского перламутра он излил прямо на ширинку этих самых джинсов. Как говорится, не донес до кассы. Но вот вторую…

Джейсон Стейтем, на которого они таращились почти два часа, гордился бы им.

Он замотал головой, ничего не соображая. Около двадцати пяти квадратных метров пустого помещения. Из одежды – лишь чьи-то джинсы, будто вырванные из недр его собственной памяти. Еще и адская жара. Да, теперь он отчетливо ощущал ее. В комнате было не менее тридцати пяти гребаных градусов. Тело буквально истекало солеными слезами, моля о прохладе.

И свет.

Поганая потолочная стекляшка ни черта не делала. Освещение шло от стен – пробивалось сквозь оставленные короедами миниатюрные червоточины. Судя по всему, вагонка и скрываемый ею брус некогда кормили мириады жучков. Казалось, снаружи находились тысячи ламп, поджаривавших комнату по всему периметру. Будто сотворенный безумцем ночник, работавший наоборот.

Это показалось слишком сложным для его полусонного рассудка. Обшарив глазами пол, Кирзак обнаружил рядом с собой Нить. Да, не лучшее название для финки, копировавшей нож приснопамятной НКВД, зато крайне точное. Лезвие Нити при умелом обращении оставляло на коже крошечные порезы, становившиеся впоследствии красными нитями. Иной раз с человека можно было смотать целую катушку. Не в прямом смысле, разумеется.

От нежданной находки на душе Кирзака? потеплело. Его верная финская напарница обычно дремала за голенищем сапога. Он с рассеянностью скользнул взглядом по своим босым ступням. Господи, кому-то понадобилась его обувь, но не потребовался первоклассный узкий нож с кровостоком? И почему гребаная комната пуста?

Наконец Кирзак нащупал огрехи в построенных умозаключениях.

Во-первых, комната не только не имела какой-либо мебели, но и была лишена элементарной вещи – двери. И во-вторых, комната отнюдь не пустовала.

В центре лежала огромная тыква.

Стофунтовая. Вроде так назывался этот сорт. Гладкая. Овальная. Около десяти килограммов. Может, все пятнадцать. С неярко обозначенными сегментами розового цвета, уходившего ближе к основанию в пепельно-серый. Кладезь витаминов и плацдарм для каш. Мечта, а не тыква.

Если, конечно, Болгара, не ошибался, когда расписывал подобную штукенцию. Этот шизик ему и Трапперу проходу не давал с россказнями об огородах и прочем садовом дерьме. Болгара – единственный из их чумной троицы, кто имел вполне человеческие мечты. Когда же это было?

Захватив финку, Кирзак поднялся. Отступил на шаг. Чертова тыква пугала его до усрачки. Одна. Вполне обыденная. Аккурат посередке клетки без окон и дверей. Куда уж ненормальнее?

Бросая на тыкву настороженные взгляды, Кирзак замахал руками, сам не понимая, к кому обращался:

– Эй? Меня кто-нибудь слышит? Черт возьми, где я?!

Его хриплый вопль получил отклик.

Позади раздался тихий металлический щелчок. Будто детали хорошо смазанного механизма встали на изготовку. Голову Кирзака опоясало тупой болью, бравшей исток где-то в области затылка. Он обернулся. Живот скрутило от страха. Судя по темному абрису, объятому светом ламп, снаружи комнаты кто-то находился. Некий подонок следил за ним, пока он сходил с ума, пытаясь разобраться, что к чему.