Пока Фрейд спал. Энциклопедия человеческих пороков

Как же способны аргументировать свою позицию светлые мужские умы?

Во-первых, женщины любят судачить об отношениях. Не то чтобы мужчины о них совсем не судачат, но, похоже, значительно меньше. Темы мужских разговоров, в сущности, весьма скудны и сводятся к двум вещам: женщинам и прочему. К «прочему» могут относиться и автомобили, и футбол, но, как правило, не сильно шире. Круг тем женских разговоров все-таки богаче. По сути, там нет границ. Так уж устроен организм женщины (опять-таки не без авторитетного подтверждения со стороны досужих безымянных психологов), что она способна думать о нескольких вещах одновременно. И если считать аксиомой то, что мысли рано или поздно артикулируются словами, то, несомненно, и женские разговоры весьма разнообразны. И вот одна из ключевых тем – это отношения. Или назовем это обобщающе – «любовь». Куда же без нее? Любовь как кислород. Любовь – она важнее жизни. Любовь сильнее смерти. Все это могло быть стать отличной темой для обсуждения. И, попадая в уста женщин, эти темы безгранично разрастаются.

Во-вторых, женщины любят распускать слухи. Это уж как повелось издревле – женщину, мол, ни в какие тайны не посвящай. Сам виноват будешь. Но любовь (см. выше) ослепляет даже здравомыслящего мужчину, и в порыве чувств он ослабляет свою бдительность, легкомысленно расставаясь с сокровенными тайнами. Результаты бывают плачевными. Не зря так много народных сказок посвящено этой теме, несмотря на то что придуманы они были тоже мужчинами. Не зря!

В-третьих, женщины совершенно лишены такого качества, как самообладание. Иной раз это очень полезно – сдерживать себя в необходимых ситуациях. Мужчина с его шовинистическим ясным разумом в силах обуздать свою природу, когда это нужно. Вспомним хотя бы, как много философов было среди мужчин, учивших самообладанию, и как ничтожно мало – а возможно, и вообще нисколько – их было среди женщин. Создается впечатление, что женщины просто лишены этого качества. Кинорежиссер Ларс фон Триер, кажется, понимал в природе женщин несколько больше остальных мужчин, показывая их в своих фильмах пусть и своенравными, но очень прозорливыми. Ведь мужчины в вымышленном мире фон Триера, сколько бы ни пытались познать мир рационально, непременно попадали впросак – и все их попытки оборачивались полным провалом. Женщины же другие: они не думают о последствиях своих поступков и живут исключительно инстинктами, полагаются на чувства, абсолютно не сдерживая их. Именно поэтому им легче распознать наступление конца света, чем объяснить свое поведение. А если женщины просто не могут сдерживать себя, то, соответственно, они и не могут сдерживать свою речь. Не хватает стоп-крана под рукой.

Правы мужчины или нет, не заблуждается ли мужская наука или нет, предрассудок ли это или оправданная теория и виноват ли в этом предрассудке несправедливый мужской мир – пусть на этот вопрос ответят сами женщины. По возможности кратко и лаконично. Без лишних слов.

4

В «Корабле дураков» Себастьяна Бранта можно прочитать такие строки о болтунах:

Несносен тот глупец, который
Со всеми затевает споры,
Хоть люди и молчат кругом,
В душе смеясь над дураком.

И действительно, кто только не потешался над болтливыми людьми? Им-то кажется, что они находятся в выгодном положении: дескать, истину глаголют! Но за своими разговорами они совершенно не замечают посторонних людей. Не зря же говорят про таких людей, что разговаривают они сами с собой. Собеседник – лишь повод для пристрастного монолога болтуна и алиби от шизофрении. Но если бы они знали, что о них думают другие… Этот мир немедленно бы очистился от болтунов.

В том их и порок, что слушать они не желают никого. Прислушиваться – тошно. Что в сухом остатке? Лишь вредоносный эгоизм и кичливое высокомерие. Зачем им кого-то слушать, если они и так все об этом мире знают лучше других. А как это знание у них просыпается, когда они разбавляют свой досуг вином! Поговорки не врут: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

Казалось бы, какой еще список тем не охвачен, чтобы в алкогольном состоянии не затеять оригинальный разговор? И ведь получается недурно. Пьяный человек – он человек коллектива. Это не значит, конечно, что он готов самоотверженно броситься в фонтан и петь застольные патриотические песни (хотя и это тоже). Но как приятно в коллективе излить душу! Это ж как на сцене, только в зрительном зале сидят исключительно близкие люди. Наверное, они пришли в этот вечер посмотреть на тебя. Наверное, пропустили любимый фитнес и запланированную поездку на дачу. Наверное, наряжались специально для тебя. И ты стоишь такой, со всеми признаками популярной звезды, с полной уверенностью своего величия, и начинаешь свою речь. Ты – душа коллектива!

Правы, должно быть, были древние греки, когда затевали долгие беседы на пиру, который просто не обходился без вина. Сначала они много ели, потом много пили, а затем приходило время и для бесед о любви. Собственно, весь платоновский «Пир» – едва ли не самое лучшее произведение о любви в мировой литературе (во всяком случае, в ее риторическо-философском осмыслении) – явно пронизан сентенциями, рождавшимися не на трезвую голову. Разумеется, это не отменяет заслуг выдающихся ораторов, как не отменяет и философской глубины, это лишь доказывает, что изрядная болтливость прочно стоит на своих ногах, если она подкреплена вином. Подумайте только: как много великих текстов и, соответственно, великих речей просто не было бы рождено, если бы греки не изобрели вино. А что им еще оставалось делать в своем изнеженном климате? Пить да философствовать! Например, так: «Любовь, друзья, бывает разная. Знаете какая? А давайте расскажу! Есть любовь высокая и низкая. Небесная и пошлая. Одна вызывает симпатию к душе, а другая к телу». Сейчас эта мысль звучит каким-то анахронизмом – только ежик не прибегал к такой метафоре. Платоническая любовь? Слышали! Но во времена Платона это было свежо. И занятно, что идея о существовании духовной любви пришла к интеллектуалу Павсанию в «Пире» именно во время попойки.

Впрочем, не во всех случаях вино оказывает столь волшебное воздействие. Это ж еще от человека зависит. А если он не древний грек? Что тогда?

Тогда болтать он будет много и не по делу. А над такими ребятами все, как правило, только лишь смеются.

5

Но есть и своя сермяжная правда в том, что люди не молчат. Молчание тоже не бывает выигрышным. Особенно на первом свидании.

Представьте только: собрались вы впервые в кино, до сеанса еще целый час, нужно как-то скоротать время, но вы совершенно не знаете как, а главное, не знаете, о чем все это время говорить! Болтун бы здесь не растерялся.

Молчание вызывает дискомфорт. Молчанием можно обидеть.

– Неужели со мной и поговорить-то не о чем? – возмущается в мыслях девушка.

– И почему я обязан начинать разговор? – молвит про себя ухажер.

Нет, мало того что молчание способствует непониманию, так оно еще зачастую провоцирует конфликты. По словам – даже неуклюжим, даже отрывистым, даже неразборчивым, – можно хоть как-то понять человека. Или иметь представление о его намерениях. Но как быть, когда человек беспрестанно молчит? Можно посчитать его мертвым, спящим, больным или, на худой конец, буддийским монахом, но это никак не снимет с него подозрений. Нирваной и прочими духовными способами ухода из этого материального мира прикрываются лишь те люди, которые этому материальному миру что-то должны. Не доверяйте им – возможно, это именно они украли у тебя собаку.

Молчаливый, конечно, выглядит очень умным и находится в более выгодном положении в отличие от болтуна. Последнему палец в рот не клади, он сам себя разоблачит и всю правду о себе выболтает. А молчун, он выше этого. В нем есть отпугивающая безжизненность. Сравним, к примеру, двух Христов, представленных в русской литературе. У Булгакова в «Мастере и Маргарите» Иешуа – плут и болтун, этакий социальный революционер. А у Достоевского в «Братьях Карамазовых» в сцене с Великим инквизитором Христос вообще не произносит ни единого слова и, напротив, безмолвно целует своего собеседника в щеку. Жест, несомненно, достойный, но какой-то холодный. Словно он пришел возвестить вовсе не о Новом Завете, а дописать Ветхий. И почему-то булгаковскому Христу больше доверяешь, ведь не напрасно некоторые говорят, что Новый Завет – первое плутовское произведение в истории мировой литературы. Поверили бы люди безмолвному Христу без его блестящих притч и афоризмов?

Но все же пусть на свете много болтунов и демагогов, зато они хотя бы не молчат. Позволим людям свободно саморазоблачаться – по крайней мере, так картина мира будет нагляднее и живописнее.

Ворчливость

Глава о том, что неистовые жалобы на препоны судьбы – всего лишь пустой звук

«Однажды Сократ привел к себе в гости юного и прекрасного Эфидема. Ксантиппа не была об этом предупреждена. Она подняла большой шум, стала жаловаться на бесцеремонность чудака-мужа и принялась, брюзжа, готовить обед. Потом, все более и более досадуя на ясную невозмутимость мудреца, она так рассердилась, что ухватилась за стол и опрокинула его. В смущении Эфидем поднялся и хотел уйти. Но Сократ, обращая в смех это непредвиденное недоразумение, удержал его.

– Останься, Эфидем, – сказал он, – разве ты не помнишь, как намедни, когда мы ужинали у тебя, курица случайно вскочила на стол и уронила приборы, которые ты только что поставил? Разве я тогда смутился и собрался уходить от тебя?»

    Диоген Лаэрций. О Жизни, учениях и изречениях знаменитых философов

1

Многоопытный муж не понаслышке знает, что такое ворчливость, ведь разве брак не позволяет вблизи столкнуться с данным пороком? Холостяцкая размеренность существования отходит на второй план перед непрестанными семейными ссорами. Не стоит винить одних женщин в ворчливости – это было бы слишком неполиткорректно, да и как-то по-сексистски для наших дней: мужчины по жизни не менее брюзгливы. Но когда два человека, живших более-менее спокойной и тихой жизнью (хотя нет сомнения, что под спудом у каждого в личной биографии таится нечто вызывающее), сходятся вместе, дабы построить совместное счастье, они иногда забывают, что и несчастья переживать придется не по одиночке. Особенно если это несчастье засело в душе одного из супругов как раз накануне важного события.

Как будет раздосадован мужчина, если при просмотре зубодробительного боевика, на который он настраивался всю рабочую неделю, делил невзгоды судьбы с кружкой пива по вечерам и всеми мыслями был нацелен на конец недели, – как он будет раздосадован, если во время зрелищной перестрелки вдруг жена начнет сетовать на несправедливость жизни?!

Это, конечно, очень не вовремя.

А как быть, если у жены случился праздник: новая покупка платья или важное достижение в карьере, – а муж приходит с работы и с ворчливым выражением лица произносит: «Опять пробки, опять кругом дураки, опять коллеги вели себя так, как не повернется у меня язык их окрестить». И все – сорван волшебный момент признания: «Знаешь, а у меня сегодня самый счастливый день». Нет, он не будет счастливым, если хоть кто-нибудь начнет ворчать.

Оно ведь как получается? Как по математической формуле философа Паскаля, только не применительно к преимуществу веры в Бога (лучше верить, чем не верить, так как с точки зрения вероятности верующий не проигрывает, даже если он оказался не прав, а атеист однозначно пасует в случае, если Бог все-таки есть). Покуда один человек счастлив и второй человек счастлив, то и быть счастью в этом доме. Но ежели один из них несчастен (несчастье обоих даже представлять рискованно), то пиши пропало. Ворчливость порождает злость.

Впрочем, премудрый Сократ выработал внутреннее спокойствие к ворчливости своей супруги, и ничего, был доволен. Даже когда он созывал к себе в гости друзей и, скажем прямо, угощал их весьма скупо (а что вы хотели от философа, чьи кулинарные способности воспаряют к духовным сферам?), он не обращал внимания на стенания Ксантиппы. Говорят, он мудро отвечал: им понравится наш стол, если гости скромны, но ежели они все-таки весьма прожорливы, то досада раззадорит их в безудержных речах.

Да, время, разумеется, было другое – никаких тебе телевизионных новостей, мучительно влияющих на психику, никакого ускоренного темпа жизни, никаких рекламных баннеров с призывом быть красивым и здоровым. Это очень напрягает, особенно если ты некрасив и нездоров. В Древней Греции жилось все же попроще. Но люди были такими же, как и сейчас, и сварливая жена Сократа ни раз обливала его помоями в приступе недовольства. А афинский философ (куда нам сегодня до таких побед?) невозмутимо переносил внешние раздражители, словно напоминая нам всем: «Выберешь хорошую жену, станешь счастливым человеком; выберешь же плохую – философом». В любом раскладе – победа.

2

Но что мы все, ей-богу, о склочных женах?! Не поговорить ли нам о ворчливых мужьях? Их тоже в достатке, к чему лукавить? Вот оратор Либаний даже написал недурную речь на эту тему: «Угрюмый ворчун, женившийся на болтливой женщине, подает в суд на самого себя и просит смерти». Пороков в одном названии перечисляется достаточно – одно лишь то, что жена вечно интересуется жизнью мужа: «Где ты был? Откуда пришел? С кем говорил? Что слышал нового? Ходил ли ты в суд? Много ли было народа? Кто подал жалобу?» – очень расстраивает главного героя.

Но и его ворчливости нет предела. Было это приблизительно так.

Один мой друг, говорит рассказчик, посоветовал мне взять в жены девушку. К чему это высокомерное одиночество? Угождать своим прихотям – сплошное счастье, но ведь и о будущем подумать должно. Жена должна быть проста и молчалива. Тогда это будет благо. Жена должна вести себя так, будто ее и нет рядом вовсе. Тогда это будет благо. Но что хотел этот простодушный гражданин, кладбищенского молчания в доме? Он денно и нощно сетует на то, что жена делится с ним сплетнями, обсуждает досужие дела и не дарит ему спокойствие. Быть может, стоило ему и посожалеть, если бы не его всепоглощающая ворчливость! Доходит, в сущности, до того, что его раздражает любое высказанное слово своей жены.

Наивный, он думал, что жена – это подобие домашнего животного. Что жизнь человека сводится к удовлетворению собственных эгоистических потребностей. И что нужно жить по тому графику, который выработался на протяжении прожитых лет. Ан нет. Оказывается, рядом есть другие люди – со своей душой, со своей оценкой мира, со своим укладом. И вот начинается: зачем она проводит столько времени с подругами? почему ложится поздно спать? к чему повесила картину на стене (но это уже небольшое преувеличение для наглядности)?

Да и с домашними животными, знаете ли, не все так просто. За ними ухаживать надо, уделять время. Это сегодня мы можем превратить их в удобный предмет мебели с возможностью передвижения. Хочешь – кастрируй. Хочешь – лиши животное всех возможностей досаждать тебе запахами, повадками, природными инстинктами. Их можно просто удалить – делов-то? А вот попробуй-ка столкнуться с животным в его, так сказать, имманентной сущности, немедленно захочется поворчать.

Говорит ли это о том, что человеку удобнее иметь дело не с живой жизнью, а ее искусственной копией, – тема для философских диссертаций. Пусть ученые мужи спорят, на чьей стороне добро – природы или цивилизации. Но факт остается фактом: ворчание, как порок, неизбежно возникает при наличии внешнего раздражителя. А им может стать что угодно. Как, например, для рассказчика жена.

Кстати, он настолько не мог ужиться с ней, что даже пошел в суд. И настолько ее боялся, что вовсе не стал подавать на развод (ведь при разводе в суде она должна была бы присутствовать и всем своим видом вызывать раздражение ворчуна). Тогда-то он и попросил себя умертвить, ибо на слушании по вопросам жизни и смерти может присутствовать только один человек. Собственно, истец, и он же ответчик. И здесь, как видим, ворчливость доводит процесс до абсурда: ему так не хочется уживаться с другими, что даже жаловаться он готов лишь в отсутствие «обидчика».

Таково ворчание – оно не выносится на обсуждение. Ворчун не готов это обсуждать с человеком, не готов стирать острые углы, обсуждать непонимания во имя мира. Ворчливость – это уверенность в своей правоте при абсолютном убеждении в греховности другого. Ворчливость эгоистична, ворчливость бескомпромиссна, ворчливость мелочна.

Ведь гораздо легче обижаться на несущественные проблемы (например, разбросанные по квартире носки), чем замечать проблемы общественного масштаба.

Разве могут затронуть нас стихийные бедствия или всенародный голод? Это где-то далеко и показывается по телевизору. Гораздо сильнее бьют непонимание и бесконечная бытовая суета. И ворчун никогда не поймет: не столько грязные носки рано или поздно его ударят лицом о реальность, сколько мировые события, которых в порыве своих мелочных обид он просто не заметит.

Прав был английский поэт Джон Донн, когда утверждал, что человек не подобен Острову, а, напротив, «есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе».

И жаль, что эту сентенцию мы знаем лишь по эпиграфу к роману Хемингуэя «По ком звонит колокол», ведь чтение длинных проповедей вызвало бы в нас не меньшее негодование.