Осада. Повести и рассказы

Спасла Антона Вера: она так пронзительно завизжала, что пинальщики не выдержали, приложили ещё по разу «фраера причёсанного», подхватили Бойца и – смылись. Антон в общем-то отделался легко: фингал, губа разбита да бока гудят. Но больше всего душа кровоточила – от стыда хотелось в канализационный люк головой. Да ещё Вера сыпанула добрую пригоршню сольцы на свежую рану – шла, шла, да и ляпнула: «А ты драться, оказывается, не умеешь…»

После этого вечера они не встречались полгода.

6

Шмац! Шмац!

Антон догадался – пробивают дыру над притолокой.

– Если бы не застеклили лоджию, мы бы сейчас спокойно к соседу перебрались, – ровно, бесстрастно сказал он.

Лоджия – одна на две квартиры. Посередине тонкая перегородка в половину кирпича.

– Подождите, – оживился Антон, отстранил от себя Наташку, – сейчас всю раму выбьем…

Он побежал за топориком. Наташка приникла к матери. Девчонка словно заснула: не открывала глаз, еле держалась на ногах. Лицо её было измазано в крови.

Антон схватил топорик, глянул – наверху зияла квадратная дырища. Левый верхний угол дверной коробки ходил ходуном.

И тут Антона осенило – ванная!

– Вера, Наташка, сюда!

Он открыл ванную, впустил жену с дочкой, бросил напоследок взгляд назад – дверной косяк трещал, выскакивал из плоскости стены. Антон закрылся на защёлку, сунул фонарик Вере. Положил топорик в раковину, обеими руками сорвал зеркало вместе с полочкой – посыпались банки, тюбики, флаконы. Швырнул всё в ванну. Перехватил удобнее топорик, ахнул остриём по стене…

Ещё когда они только вселились, Антон, отделывая ванную, обнаружил: от соседа-инвалида в этом месте их отделяет тонюсенькая стеночка из половинок кирпича и сыпучего раствора. Чтобы капитально закрепить раковину, пришлось даже нашивать деревянный щит на всю нижнюю часть перегородки.

От первого же удара сделалось окошко с ведёрное дно. Загремело и рассыпалось зеркало соседа. Антон с сумасшедшей силой рубанул крест-накрест несколько раз, приказал:

– Наташка, полезай!

Он подсадил дочку, просунул её ногами вперёд, протолкнул в дыру. Быстро подтащил стиральную машину «Малютку».

– Вера!

Жена ступила на унитаз, с него – на «Малютку», хотела перешагнуть раковину, но узкая юбка держала.

– Вера! – заорал в бешенстве Антон. – Да задери ты её, чёрт возьми!

И сам схватил за подол, вздёрнул юбку. Вера, сверкая исподним, корячилась, протискивалась в пролом.

«Боже, – мелькнуло у Антона в голове, – это же кинокомедия! Это же цирк!» И он почувствовал на глазах слёзы.

Прежде чем скрыться самому, Антон, охнув от натуги, стащил со стены железный шкаф с запасами мыла, зубной пасты, порошка стирального – придавил им дверь. Вплотную придвинул и стиральную машину. Приладил под ручку швабру – всё, глядишь, задержит на минуту-другую.

В квартире соседа они оказались впервые. Свет вспыхнул. Краем глаза Антон заметил – сиро, убого: стол, стулья, дерматиновый диван. Но главное – телефон. Вот он голубчик, ярко-красный, стоит на тумбочке у окна – ждёт.

Антон схватил трубку… В телефоне – чёрный провал тишины. Сволочи! Они, конечно же, провода в коридоре оборвали…

Всё!

Антон загнанно осмотрелся: может, ружьё где висит? Не хотелось верить, что шансов не осталось.

– Пап, а что если так: когда они все сюда полезут – в коридоре ведь никого не будет? Мы в двери выскочим и убежим, а?

А что, идея! Молодец Наташка! Только бы на улицу выскочить: всё же – центр города. Да и время ещё – Антон глянул на часы: Господи, всего полчаса прошло! Ещё только половина десятого.

Антон ринулся в переднюю. У соседа тоже – два замка. Так, верхний – нормальный: изнутри открывается. А нижний? Нижний…

Антон сгорбился у дверей, приник к тёплому дереву лбом, закрыл глаза.

– Ну что, Антон? Что?!

Антон устало развернулся, обнял жену и дочь, крепко прижал к себе. Вдохнул тревожный родной аромат их волос.

И всхлипнул.

В ванной раздались крики, хохот, весёлые глумливые матюги…

Лю-ю-юди-и-и-и-и!..

СКАЗКИ БАБУШКИ АЛЁНЫ

Рассказ

1

Признаться, до этого дня я мало внимания обращал на нашу соседку по квартире.

Волею судьбы попали мы в коммуналку на две семьи год назад. Тогда за стеной жили два человека – Маруся, продавщица мебельного магазина, и её мать, Алёна Дмитриевна, которая за месяц до нас прикатила к дочери из самой что ни на есть сибирской глухомани доживать, как она выражалась, свой вдовий век.

И надо же было такому случиться: не успели мы толком познакомиться с соседками, как Марусю посадили. История случилась, увы, обыденная: какие-то прожжённые хапуги там, в мебельном, ворочали тысячами, спускали деревянный полированный дефицит направо и налево, наживали себе дачи и машины, а в результате, когда верёвочка перестала виться и пришлось держать ответ, были посажены на простую неполированную скамью две молодые дурёхи. Самые крайние. Одна из них – Маруся.

Бабушка Алёна, как начал называть соседку наш Димка, на удивление стойко держалась все дни, пока длилось судебное разбирательство. Она приходила домой с сухими глазами, шумно, с прихлёбом полными блюдцами пила на кухне чай вприкуску и обстоятельно, с мельчайшими подробностями рассказывала, по большей части моей жене и Димке, о ходе дела.

Из рассказов Алёны Дмитриевны можно было догадаться, что она до последнего денёчка надеялась на то, что святая, опять же по её выражению, правда восторжествует. Сделав прихлёб душистого, заваренного на сибирских травах, чая, держа на сухой растопыренной ладошке расписное блюдце и собрав рот в морщинистый узелок, старушка, углубившись на секунду в недавние воспоминания, решительно цокала языком:

– Однако должно по-человечьи кончиться. Лик у судьихи праведный, не должна душой покривить. Оправдают Марусю мою, сиротиночку. Как есть, оправдают… Ведь не брала она ни копеечки… Не таковская!

В день вынесения приговора в суд с Алёной Дмитриевной поехала моя жена, отпросившись с работы. Обратно Зина привезла старушку на такси, чуть живую, в слезах, больную и убитую горем. Дочери дали пять лет с конфискацией.

Вот таким образом деревенская старушка-сибирячка оказалась в нашем чернозёмном городе одна-одинёшенька. Сперва она вроде бы порывалась махнуть обратно на Енисей, но забоялась. Хатёнка там была продана, деньги распылились, и волей-неволей Алёне Дмитриевне приходилось смириться с судьбой. Да притом и Маруся находилась не слишком далеко от нашего города, под Уралом, так что старая мать надеялась когда-никогда собраться к дочери на свидание…

Вот ловлю себя на том, что намеренно растягиваю предисловие к самой сути рассказа, потому, видимо, что сам для себя до конца не уяснил её, эту суть, не разобрался в истоках сказок бабушки Алёны, не совсем понимаю, откуда в ней, в Алёне Дмитриевне, это взялось. По натуре своей, как я мог вполне убедиться, она была незлобива и уж тем более не критиканка. Прожила всю свою цельную жизнь в сибирском селе, робила в колхозе телятницей, имела любимого мужа, с которым прожила много лет, схоронила его давно уже и горе своё выплакала, в людях старалась видеть в первую очередь хорошее…

2

Узнал я о сказках случайно. Димка по вечерам и в выходные дни нередко прямо-таки пропадал в комнате Алёны Дмитриевны. Приятелей-однолеток поблизости в подъезде не оказалось, так что на улицу пацана в этот первый год нашей жизни на новом месте не очень-то тянуло. Нашёл он подружку в лице Алёны Дмитриевны. А нам с Зиной и спокойнее, есть время своими делами заниматься, за сына душа не болела.