Осада. Повести и рассказы

– Да сейчас, сейчас! Куда они, проклятые, запропастились? Свои бы уже давно достал!

Скрипнула дверь в тёмном начале коридора. Ну – всё! Фигура показалась. Одна. Идёт, вихляясь, к ним.

– В-в-вер-р-ра! – рычит Антон.

Вера наконец выхватывает ключи, возится с чехольчиком – никак не сбросит со связки. Сбросила. Прыгающими пальцами суёт ключ в верхний замок. Не попадает…

Тот приближается. Пацан молодой: усики – серой полоской. Взгляд пьяный, нахрапистый. Что ему надо? Один замок уже открыт.

Малый обходит Антона, словно столб, хватает за рукав куртки Наташку.

– Пойдём к нам!

Антон на секунду оторопел, потерялся. Подонок уже тащит перепуганную упирающуюся Наташку, лыбится.

Антон бросил сумки (банка с компотом – кр-р-рак!), задохнулся от ярости, страха за Наташку. Схватил сучонка за шиворот и так рванул, что тот сел на задницу, потом вздёрнул, тычком запустил вдоль по коридору.

– Пшёл отсюда, гадёныш!

Пацанчик полетел, согнувшись, трепыхая руками, словно крыльями, завопил:

– Тюлень! Тюлень! Он меня ударил!

В коридор впрыгнули сразу несколько. Бросились к ним. Дверь всё же распахнулась. Антон, подхватив сумки, заскочил последним. Захлопнул.

Щёлкнуло.

Повернул второй замок до упора.

Набросил цепочку.

С той стороны раздался глухой удар.

4

Вера, не раздеваясь, опустилась на ящик для обуви, облокотилась на пустую телефонную полку, схватилась за сердце. Сейчас – разорвётся.

Она массировала грудь, смотрела упорно на тёмную растущую лужу под сумкой (вишнёвый компот жутко напоминал кровь), думала: «Придётся сейчас полы мыть…» Наташка – рядом на табуреточке, глаза – в пол-лица, испуг через край плещется. Антон, согнувшись, совсем как та деваха у батареи, вглядывался в глубокую скважину глазка.

Вдруг по нервам ударил звонок. Они разом вздрогнули. Ещё – др-р-рлин-н-нь! И ещё – др-р-рлин-н-нь! И ещё, и ещё… Жёсткий палец там, в коридоре, утопил кнопку звонка и лишь слегка её покачивал.

Вера заткнула уши, согнулась к коленям и зарыдала. Завсхлипывала и Наташка. Антон обалдело смотрел с минуту на белую коробочку под потолком, невольно морщась каждый раз при новой трели, подпрыгнул, рванул – звонок отлепился от стены, хряснулся об пол. За дверью – отчётливые голоса:

– Открывай, козёл! А ну – открывай! Всё равно ведь откроешь – куда денешься? Давай, быстро!

Вера подняла заплаканное, страшное в этот момент некрасивостью, грязное лицо, выдавила:

– Го…го…говорила – телефон. Всё тянешь, тянешь…

– Да о чём ты? – зло отмахнулся Антон.

Хотя, чего тут злиться? Телефон сейчас, действительно, не помешал бы. Во всём коридоре только у них не имелось телефона – вот что обидно. Антон ходил пару раз на приём к начальнику городской телефонной сети – зажравшейся свинье в галстуке: просил, требовал, выяснял, почему у всех соседей телефоны есть, а у него – нет. Но требовать как надо Антон не умел, не тот характер. Да, у соседей есть, а у вас нет, и будет не раньше, чем через два-три года – весь сказ. Чёр-р-рт, может, соседи услышат, догадаются позвонить в милицию?

В дверь начали долбить ногами.

– Открывайте, эй! Щас дверь высадим!

Хорошо, что Антон нынешним летом, во время ремонта, укрепил замки – набил на дверь металлический лист от старого фотоглянцевателя. Замки сидят прочно. Цепочка – надёжная. Но вот сама дверь – злым ударом пробить насквозь можно. Ведь хотели, хотели полностью дверную коробку заменить – пожалели гроши, отложили на потом.

Дверь трещала, тряслась – минут через пять-десять рассыплется. Что же делать?

– Наташка, быстро – молоток и большие гвозди!

Антон сбросил плащ, кинулся на лоджию. Какое счастье, что не успел сделать полки – всё тянул. Две доски – натуральные, толщиной почти с кирпич, одна метра два, другая чуть короче – лежат голубушки. Антон втянул их в прихожую, примерил – в аккурат. Длинная доска перекрыла через центр дверь по высоте, вторая ловко уперлась в плинтус напротив и – под углом к первой. Так, где гвозди?..

В это время погас свет. Гады! Вырубили пробки в коридоре.

– Вера, зажги фонарик!

Яркий луч заплясал по потолку, опустился на дверь.

– Наташа – свечи! – приказал Антон.

Сам принялся вколачивать гвозди, соединяя доски в крепкий упор. Наташка поставила на полочку сувенирный канделябр с тремя цветными стеариновыми столбиками, суетливо подожгла. Закачались тени по углам. Наташка снова примостилась на табурет. Антон притащил из кухни хлеборезную доску, приладил над упором, пригвоздил к вертикальной доске и к двери насквозь. Всадил гвоздей восемь. Вот так! Сел рядом с Верой на полированный обувной ящик. Все трое напряжённо уставились на замки.

С той стороны громили уже всерьёз. Плечами, подошвами. А это что? Хр-р-рес-с-сь! Похоже – ножом располосовали обивку. Хр-р-рес-с-сь! Ещё…

– Везёт, что коридор у нас узкий: разбежаться и садануть как следует не смогут, – деловито сказал Антон, прерывисто вздохнул.

Вера посмотрела на него жалким, каким-то затравленным взглядом.

– Что же соседи, а? Антош, что же соседи, а?

При неровных бликах свечей лицо её походило на гипсовую маску.

– Надо в 92-ю стучать, – встрепенулся Антон.

Он – прямо в заляпанных туфлях – побежал в комнату, по ковру, приник к узкому пространству меж книжными полками и сервантом. Постучал костяшками пальцев – до боли, до онемения. Тихо. Заколотил кулаком. Схватил вазу хрустальную из серванта – донышком, тяжёлым, литым. В обоях появились вмятины. Ни отзвука! Чёрт! Неужто дома нет? Да – дома, дома: притаились, замерли. Ну только б позвонили по ноль-два…

Хотя, хотя…

За стеной, в двухкомнатной 92-й, жил болгарин Валентин с русской женой и пятилетней дочкой. Всего неделя, как он вернулся из больницы – лежал месяца два, а то и больше. Да, точно, в августе ещё как-то в субботний вечер, было светло совсем, спустился Валентин в тапочках за почтой. Между третьим и вторым этажами на площадке стояли – человек пять. Пили «чернила», курили. Валентин протиснулся бочком, пробормотал с улыбкой:

– Что, ребята, больше места нет?

И пошёл. И тут же сел. Ударили по голове бутылкой. Били-пинали его всего минут пять, но так размолотили, что врачи еле склеили. Теперь Валентин ходил согнувшись, бочком – такое впечатление: вот сейчас – раз! – и рванёт, помчится прочь, прикрывая голову руками…

В другую сторону, в 94-ю, стучаться тоже бесполезно: сосед, ветеран орденоносный без одной ноги – лечится в санатории, перед отъездом просил почту забирать из ящика.