Ух и друзья

– Кому? – охладил его пыл Пифагоров.

Увы, он был совершенно прав. С таким же успехом можно звать подмогу из окошка. Волчонок глубоко задумался.

– Вода! – прервал его раздумья крик Архимеда Кузьмича.

– Вода! – как эхо повторил Внутренний Голос.

– О какой воде идёт речь? – не сразу сообразил Ух.

– О той, которая создаёт давление пара в катапульте, – вскочил изобретатель, – давненько я её не подливал, как бы котёл не перегрелся, – и бросился к вёдрам, стоявшим около электрической плитки.

– Вовсе не о той, – возразил Внутренний Голос.

– Совсем вы меня запутали, – вздохнул Ух, наморщил лоб и вновь вернулся к прерванным размышлениям. Через несколько минут комнату огласил его вопль:

– Вода!

– Да подлил я воды, теперь надолго хватит, – успокоил волчонка Архимед Кузьмич.

– Я про другую воду. Про ту, что снаружи. Быстрый Ручей, понятно?

– Пока нет.

– Он почему Быстрый? Потому что течение очень сильное. Предлагаю новый план. Пишем записку, закупориваем в бутылку. Через окно, не выходя из дому, бросаем её в воду. Она подхватывает наше послание и несёт в сторону Старого Логова. Там есть заводь, в которой течение успокаивается, в ней мы обычно купаемся. Бутылку прибьёт к берегу. Кто-нибудь найдёт записку, прочтёт и отправится к холму – связь наладится.

– Кто прочтёт записку? – с сомнением спросил Пифагоров.

– Кто-нибудь.

– Так дело не делается, – изобретатель собрал бороду в кулак. – Я ведь тебе объяснял: секретная разработка. Особенно теперь, когда вокруг бродят чудища. Ситуация – чрезвычайная! А ты говоришь «кто-нибудь»! Тут нужна бдительность. Информация о туннелефоне должна попасть по верному адресу.

– Например, к Медведю, – чуть подумав, предложил Ух, – он у нас в Старом Логове главный по чрезвычайным ситуациям. Чуть что – все к нему.

– Медведь не пройдёт, – сразу же отмёл кандидатуру Архимед Кузьмич.

– Это ещё почему? – обиделся за прославленного спасателя волчонок. – Чем он вам не подходит?

– Мне-то он подходит, – объяснил Пифагоров, – но к выходу туннелефона на холме не подойдёт. Медведь большой, а вход в пещеру узкий, вроде норы, я специально так сделал для обеспечения повышенной безопасности. Не пройдёт.

– Тогда, – сообразил Ух, – может быть, Кролик? Морковкин, а?

– Кролик – существо норное, это неплохо, – удовлетворённо кивнул Пифагоров. – А тайны Морковкин хранить умеет?

– Думаю, да. Он вообще-то парень ничего. Только плакса.

– Собственно говоря, слезоточивость в нашем положении серьёзным недостатком считать нельзя, – произнёс Архимед Кузьмич. – Но есть ли уверенность, что записка попадёт именно к твоему приятелю?

– Никакой он мне не приятель. Просто сталкивались пару раз по случаю. А письмо он, конечно, получит. Мы напишем: «Послание для Морковкина» – ему и передадут.

– Ты думаешь, тот, кто найдёт записку, сам читать её не станет?

– Как же можно, Архимед Кузьмич! – поразился Ух. – У нас в Старом Логове не принято вскрывать чужие письма.

– Если спасёмся, – мечтательно сказал автор-рационализатор, – обязательно к вам в гости приеду. Славное у вас местечко. А пока приступим к выполнению твоего плана.

Глава десятая

Осаждённые пишут письмо кролику Морковкину

Архимед Кузьмич принёс лист бумаги и внушительную перьевую авторучку.

– Заполнена чернилами под самую завязку, – сказал он. – Можешь начинать.

– Может быть, вы сами записку напишете? – спросил Ух. – Мне как-то нужные слова в голову не приходят.

– Морковкин моего почерка не знает, ещё примет письмо за шутку. Нельзя рисковать. А что тут, собственно говоря, долго думать? Пиши: «Дорогой Морковкин».

– Почему это – «дорогой»? Обыкновенный кролик, верхние зубы на нижнюю губу наезжают. «Дорогой» – это будет слишком.

– Тогда попробуем иначе, – прижал седелку очков к переносице Пифагоров. – «Внимание! Мы нуждаемся в помощи!»

– Ладно, – не стал спорить Ух и вывел: «Внимание».

Бумага осталась совершенно чистой. Скрипнув пером, волчонок что было сил поставил восклицательный знак – никакого эффекта. Ух развинтил корпус авторучки. Резервуар для чернил оказалась доверху заполнен какой-то прозрачной жидкостью.

– Тоже мне проверяльщик нашёлся! – недовольно буркнул изобретатель.

– Но ведь никаких букв не видно! – объяснил Ух.

– Что и требовалось доказать. В рамках режима секретности ты пользуешься моим изобретением: невидимыми чернилами. Прочесть текст можно только после обработки специальным составом, я назвал его суперпроявителем, – Пифагоров достал из кармана маленькую склянку, обмакнул кисточку и провёл по строчке. На листе появилась яркая надпись: «Внимание!» с жирным восклицательным знаком на конце. Волчонок узнал свой почерк, довольно-таки корявый. Но не успел он толком рассмотреть буквы, как они пропали с бумаги совершенно бесследно.

– Вот чудеса! – изумлённо воскликнул Ух.

– Чудес не бывает, – невозмутимо ответил Пифагоров. – Перед тобой – итог долгих раздумий и опытов. Через пятнадцать секунд после воздействия суперпроявителя написанное исчезает навсегда. Ты, кстати, время не засёк?

– Архимед Кузьмич! – воззвал к его разуму Ух. – У нас чрезвычайное положение! А вы… Откуда Морковкин возьмёт суперпроявитель, чтобы прочесть записку? Дайте мне обыкновенные чернила!

– У меня нет обыкновенных.

– И никогда не было?

– Были. Но, создав невидимые, обычные я вылил. К чему они?

– Зачем вы так поступили? Какая от этого польза?

– А хотя бы та, что теперь у нас есть пустая ёмкость с хорошо притёртой пробкой, вполне подходящая для отправки письма водным путём, – и Пифагоров показал волчонку бутылку с лёгкими остатками фиолетовых потёков на стекле.

Ух чуть не заплакал. Что в этой бутылке (действительно, очень подходящей) пошлют они по Быстрому Ручью? Лист чистой бумаги?