Книга любви. Собрание сочинений. Том 10

Книга любви. Собрание сочинений. Том 10
Николай Максимович Ольков

Каждому случается влюбиться хоть раз в жизни. Эта книга составлена по настоянию моего старшего товарища профессора Ю. А. Мешкова, она ему и посвящена. Я так понимаю: если человек не умеет любить – он не интересен писателю. А если писатель не знает, что такое любовь, он не интересен никому.

Книга любви

Собрание сочинений. Том 10

Николай Ольков

© Николай Ольков, 2017

ISBN 978-5-4483-7048-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мое слово

Как поставил заголовок «Книга любви», поначалу сам испугался, а не воспримет ли современный читатель, отвыкший от высоких идей и естественных чувств, не воспримет ли он книгу как очередное пошловатое пособие по любви в ее современном извращенном понимании. Потом одумался: да что же мы, в самом деле, святого чувства, которое дано испытать каждому нормальному человеку, стали остерегаться. От его имени творились такие картины, такие стихи и такие музыки, что и сегодня кровь стынет в жилах от той силы страстной, в них вложенной. Во имя этого чувства люди муки терпели не только сердечные, но и кровь свою по капле отпускали, слабеющим взором прощаясь с любимой. Любовь возвышала души простых смертных до высот небесных, и тогда их любовный подвиг записан был на скрижалях нашей веры, чтобы поколения православных имели перед собой пример и в венчании перед Богом обещали приблизиться к нему.

Многие поколения и многие ученые мужи подступались к этому чувству со своими мерилами, тысячи трактатов написаны, вот уже и химики вывели, якобы, формулу любви. А парню с девушкой на это наплевать, их влечет друг к другу неведомая им сила, и они благодарны ей, они поддаются тому приятному влечению, и робкие объятия, и нежный поцелуй, и страстное запретное слово – через все пройдут, не ведая формул и ученых выводов. Никогда никому не удастся объяснить любовь, и это хорошо. Это, возможно, единственное в мире открытие, которое влюбленные пары делают сами изо дня в день, из века в век, не требуя гонораров за увиденный за открытием мир.

Редкий писатель сумеет обойти эту тему, обойтись без нее, скорей всего, нет таких писателей и нет книг без любви. Она разная, и это правильно. Не надо темнить, всякий пишет любовь, какую ему посчастливилось встретить. Она одна, но она многолика, и жизнь, и литература утверждают, что любовь всякой женщины иная, и мужчина, испытавший новизну чувства, навсегда запомнит ту, которая открыла ему эту маленькую тайну. Герои моих книг влюбчивы, страстны, ревнивы и жертвенны. Если человек не способен любить, он не интересен писателю, если писатель не умеет любить, он не интересен никому.

Николай Ольков

Крутые Озерки

Предисловие издателя

Перед вами грустная повесть о любви. Грустная не только потому, что ее героя и автора уже нет с нами. Повести о любви, согласитесь со мной, вообще редко бывают веселыми, если речь действительно о чувствах, а не кураж и не ерничанье на эту тему. Любовь по природе своей чувство тонкое и хрупкое, какая уж тут веселость. А тем более случилось это с человеком уже немолодым, в своей бурной, да простится мне так о покойном, сумасбродной жизни влюблявшемся часто и почти всегда имевшем успех, женившемся неоднократно, но так и не создавшем своей настоящей семьи.

Он был неудержим в моменты влюбленности, любил каждую женщину так, будто переживал первое и последнее чувство. Правда, оно скоро проходило, но он уверял, что не лгал, объясняясь в любви, потому что в ту минуту, да, действительно, любил эту женщину. У нас были по этому поводу серьезные разговоры, которые не имели результата. Мой товарищ высказывал мне сочувствия в связи с отсутствием способности влюбляться. Он только что не называл меня человеком ущербным. Себя, следовательно, считал счастливым.

Он действительно был счастлив во время бурных романов с сестрами. Я приезжал к нему, и он находил способ показать мне предметы своего восторга. Скажу честно, что не разделял его оценок, девушки они симпатичные, но не красавицы, и, судя по исповеди друга, одна характер имеет тяжелый, а вторая поражена пороком, как бы попроще сказать, легкого поведения. Но любил и писал он, а не я, потому все осталось в повести, как было в тексте на переданной мне компьютерной дискете.

Его внезапную гибель никто не склонен связывать с романтикой и драмой последней любви, хотя я уверен, что ему дорого обошлись эти полгода напряжения души.

У нас давно не было напечатано ничего похожего. Нежность и благородство его ухаживаний за девушками, а я вынужден это признать, плохо вписываются в современную расхристанную жизнь, повязанную расчетом и пошлым прагматизмом. Я искренне уверен, что повесть эта будет прочтена и понята. Ее издание посвящаю памяти талантливого писателя и влюбчивого мужчины, моего товарища по судьбе.

* * *

В обширном и ухоженном дворе стандартного домика густо стояли простые деревенские запахи. Пахло свежим коровьим навозом, соляркой из проржавевшей канистры, дегтем от недавно смазанных колес поношенного ходка. Хозяин, молодой мужик, вышел из открытых сеней, поправляя только, что надетую рубаху. Был он невысок ростом, коренаст, вроде как заспан или с похмелья. Меня узнал, когда-то, при социализме, работал по профсоюзной линии, и мы, видимо, встречались, назвал по имени—отчеству. Я похвалил себя, что предварительно спросил у проходящего мужика его имя, и тоже обратился по отчеству. Собственно, повод для встречи не требовал особой официальности, моя подружка, женщина незамужняя и крайне капризная, вдруг пожелала шашлыков, да не с придорожного мангала, а сделанных собственными руками. Я заехал в ближайшее к райцентру село и узнал, что Сергей Иванович может не только продать овечку, но и заколоть, обработать, как полагается.

– Здравствуйте. – Хозяин был рад гостю. Я тоже поздоровался, пожав потную, но крепкую руку Сергея. – Какие проблемы? Давно мы с вами не виделись.

– Давненько. – Честно говоря, я не помнил ни одной встречи, хотя симпатичное лицо этого сорокалетнего крепыша казалось знакомым. То, что он на вы, это немножко от прошлого, от моего раикомовского положения, немножко от разницы в возрасте, мне на десяток побольше. – А проблема одна, нужен барашек.

– Живьем? – переспросил Сергей.

– На шашлык, зачем мне живьем?

– Сделаем, но только вечером, когда табун придет. Овечки-то в табуне.

– Это когда?

– Часов в девять. Да час на работу.

Меня устраивал такой расклад, потому что теплое мясо быстро принимает специи и приправы, к утру можно нажигать угли для мангала. Договорились, что я приеду к десяти часам. Чуть было не забыл о цене.

– Как везде, две сотни. Не смутит?

Вечером я приехал чуть раньше, барашек еще висел на перекладине сарая, и Сергей с соседом, у которого я уточнял его имя, сосредоточенно снимали шкуру.

– Ты, кум, аккуратней, чтобы ворсинки не попали на мясо, весь вкус испортят, – не выпуская изо рта сигареты, подучивал Сергей. Рядом стояла молодая пышнотелая женщина, видимо, его жена, ее фигура была вызывающе красива для столь скромного двора, только сама она, впрочем, едва ли понимала, насколько она красива, и едва ли помнила о своих прелестях. Но более всего меня поразила девочка лет пятнадцати, которая стояла, прижавшись к матери, и была очень ранней ее копией. Простенькое платьишко не скрывало отсутствие каких-либо других одежд, что вполне нормально для такого возраста и теплого летнего вечера. Скорее всего, появление здесь постороннего мужчины было более неестественным, чем остренькие грудки, бесцеремонно выпирающие из ситца, и платье, при каждом движении заползающее наверх по крутым возвышениям сзади. Я понимал бестактность быстрых и вроде незаметных взглядов, но не мог запретить себе время от времени смотреть на нее. Девочка, как завороженная, наблюдала за действиями отца, превратившего в куски мяса барашка, которого она, возможно, кормила из соски или пасла на соседней полянке. Она совсем не замечала меня, первопричину этого трагического для нее события.

Сергей аккуратно сложил разделанные куски на скамейке, я принес из машины большой пакет, взял только задние ляжки, рассчитался с хозяином, и под безразличными взглядами красавицы и ее дочери вышел со двора.

Темнело. Небо над деревенским озером набрякло влагой, и оттуда несло тихую прохладу. Сергей проводил меня до машины.

– Надо было все забрать, нехорошо получается: рассчитался за барана, а взял половину.

– Перестань, сочтемся, не в последний раз. Это жена твоя?

– Жена, кто же еще?

– Красивая она у тебя.

– Ну, ты наговоришь. Красивые на телевизоре, а у нас бабы.

– Нет, правда, Сергей Иванович, жена твоя редкой красоты, и дочка будет такая же, когда подрастет.

– Эта-то? Симпатюля, я и сам ее люблю, да их пятеро у меня.

– И все дочери?

– Нет, два парня.

Мы пожали друг другу руки, я сел в машину, и тихонько, чтобы не поднимать пыль, выехал из деревни.

Шашлык получился отменный. Я не беру уксус, который сушит мясо и крадет вкус, а пользуюсь яблочным соком и избыточным количеством крупного репчатого лука. В эту пору он как раз в соку, так что мясо дышало ароматами лета, возбуждающей силы и смотрелось, как салат из помидоров. Моя подруга осталась очень довольна тем вечером на берегу озера с сухим вином и шашлыками, но я ей не стал говорить о поразившей меня девочке, зная ее ревнивую и несколько злобную натуру.

* * *

Прошли шесть лет. Перемены, случившиеся в стране, крепко потрепали меня, выбросили из колеи привычной жизни, заставили торить новую тропу, а это непросто в таком возрасте. Да еще стал замечать недостаток того, что раньше ничем о себе не напоминало. Здоровье, которое в прежние годы разбрасывал горстями, пришлось собирать и сохранять ампулами и таблетками. В голове моей постоянно стоял шум, как от кузнечного горна, каким я заслушивался ребенком в деревенской кузнице хромого Остапа. Со временем горн стал все больше раздувать угли, и были моменты, когда я не находил покоя. Штатную работу пришлось оставить, но появились люди, достигшие в жизни почти всего, по крайней мере, им так казалось, потому что работа или, как теперь говорят, бизнес, приносит им хорошие деньги. Человек в таком состоянии становится капризным, ему кажется, что его персона незаслуженно обойдена общественным вниманием. Ему очень хочется себя увековечить. И вот тут появляюсь я. За скромную плату пишу жизненный путь героя, тщательно обходя колеи и непролазную грязь биографии, а потом издаю скромным тиражом книжечки почти для личного пользования. Поскольку работаю добротно, очерки эти читаются легко и с интересом, коллеги по бизнесу говорят герою комплименты, а я получаю на жизнь.

За это время вошел в большие года, когда всякое упоминание об увлечении женщиной воспринимается знакомыми как бахвальство или шутка. Но или сказывается природа, или постоянная литературная работа требует творческой подзарядки – не знаю, только я увлекаюсь очень часто, порой отчаянно. Это становится иногда достоянием общественности, и относительный покой в моей семенной жизни обеспечивает только демонстрация моей последней женой полного безразличия к слухам и сплетням, основанная на не очень уважительном отношении ко мне самому. Подтверждением этого будет очень скорый отъезд ее к мамаше в областную столицу, что можно расценивать как развод, ибо мы жили гражданским браком.

У меня в то время еще не было компьютера, а я давно оценил своеобразную красоту и классическое совершенство листа, исписанного черной гелевой пастой, страницы получались красивые, старомодные, с оттенком архивности и документа. Но гель заканчивался быстро, и я довольно часто ходил в ближайший магазин, в котором стержни и ручки такие были всегда. Выкладывал на прилавок несколько десяток, продавщица отсчитывала товар, и сделка заканчивалась. Я никогда не говорил с продавщицей, потому что чаще всего прибегал, прервав работу на самом, казалось, интересном месте, да она и не вызывала у меня никакого интереса.