– Здравствуйте, Вениамин Михайлыч, – шаркнул ножкой Вася, войдя на террасу, и тут же прибавил, улыбнувшись: – Вот вас не было, когда мы канарейку ловили! А докторская Лиза, в юбке и в рубахе без корсета, на балконе стояла.
– Ах-ах-ах! Да как ты смеешь, пошлый мальчишка, такие речи произносить! – воскликнула мать.
– Да что ж тут такого? Вениамин Михайлыч подсматривает же в дырке в купальне, когда докторская Лиза купается.
Студент вспыхнул и заговорил:
– Не мелите вздору! Не мелите вздору!
Мать размахнулась и дала Васе подзатыльника.
– Чего же вы занапрасну деретесь! Я правду говорю! – слезливо воскликнул Вася. – Конечно же, я правду говорю. Тогда и наша Варя купалась, когда он в щелочку смотрел.
– Пустяки… Пустяки… Как вам не стыдно!
Студент зарделся еще больше.
– Принеси твои книги, перо, чернила, тетради и садись учиться! – командовала мать. – И ежели ты впредь будешь пропадать перед тем, как прийти к нам Вениамину Михайлычу, я тебя за обедом без второго и третьего блюда оставлю. Ешь один суп. Слышишь?
Студент приложил руку к груди и конфузливо произнес:
– Уверяю вас, Клавдия Максимовна, что это все ложь…
– Верю, верю, Вениамин Михайлыч. Вы варенья не прикажете ли?
– Барыня, а барыня! Вы пенку-то от варенья уж нам пожертвуйте. Везде прислуге полагается, – говорила кухарка, стоя в дверях.
– Пошла прочь! После об этом… Позволите предложить вам варенья-то, Вениамин Михайлыч?
– Нет, благодарю вас. Я сладкое не особенно люблю.
– У меня есть белая смородина. Она кисленькая. Можно?
– Мерси, не могу.
Студент вынул из кармана записную книжку с отметками и сел к столу на террасе. Матерницкая поместилась напротив него.
– Ужасный шалун-мальчишка! – проговорила она про сына. – Страшный баловник.
– Это сын дьякона на него влияет. Дети дьякона бегают по дворам, цыплят камнями зашибают, бросают разную неприличную грязь через загородку в купальню, когда там дамы купаются, и еще недавно булочнику в корзинку с булками навозу наложили, когда тот зазевался, – рассказывал студент.
– Да что вы!
– Уверяю вас.
– Тогда я запрещу Васе с ними водиться.
– Пожалуйста. Когда я купался с ними в купальне, они и мне в карманы тужурки каменья наклали.
– Ах, какие сорванцы! – покачала головой Матерницкая. – Ну, а как наш Вася у вас идет? Он, кажется, мальчик шустрый?
– Ужасно только невнимательный. И потом, в нем никакой дисциплины. Я, например, показываю ему, как делать задачу, а он вдруг про мух задает вопросы. Бывают ли у мух дети. Согласитесь сами, что это не идет.
– Ужасно, ужасно! Вот я ему скажу. Вы будьте с ним построже.
– Да уж я и так, кажется. Не могу же я его драть за волосы.
– Боже избави! Но вы так, как-нибудь.
– Я стал проходить с ним латинскую грамматику, чтобы потом при поступлении ему легче было. Рассказываю, например, про склонения, а он вынет из кармана фортунку, волчок такой четырехугольный, и предлагает мне сыграть с ним на старые стальные перья. Согласитесь сами…
– Ай-ай… Нехорошо, нехорошо.
Вошел Вася, держа в охапке книги, тетради и грифельную доску.
II
Начался урок. Студент Кротиков сделал строгое лицо и сказал Васе:
– Возьмите грифельную доску и слушайте внимательно, что я буду вам говорить.
Вася достал доску, положил ее перед собой и сказал:
– Варя-то наша все еще дрыхнет. Хотите, Вениамин Михайлыч, я пойду и разбужу ее?
– Слушайте, что я буду вам говорить, – повторил студент.
– Она сейчас вскочит, как узнает, что вы пришли.
– Слушайте. Четыре мужика купили три с половиной ведра вина. Запишите на грифельной доске.
– Мужики вина не пьют, Вениамин Михайлыч. Они пьют водку.
– Не перебивайте меня, когда я говорю! Пишите. Купили три с половиной ведра вина. Привезли его домой…
– Может быть, пива? Можно написать, что пива, а не вина?
– Вина, вина! – крикнул студент. – Ежели вы не будете меня слушаться, я пожалуюсь вашей маменьке, а она оставит вас за обедом без сладкого блюда.
– Сегодня у нас рисовый каравай на сладкое, а я его все равно не люблю.
– Это наказание! Привезли три с половиной ведра пива…
– Ах, стало быть, можно пива? Вы позволяете? – спросил Вася.
– Вина, вина! Я сбился. И начали его делить поровну.
– Я думал, что вы будете рады, если я Варю разбужу.