Воскресенье на даче. Рассказы и картинки с натуры

– Другие прорвавшись. А новые проклятый сапожник третью неделю сделать не может.

Опять кряхтение.

– Надел… наконец, – бормочет он. – Батюшки! Да и платье совсем сырое! – Матрена! Заварила мне чай?

– Даже перекипел уж. Вставайте, барин. Половина восьмого. Соседский барин побежал уж на железную дорогу.

– Налей мне стакан чаю, и пусть остынет, а то я обжигаться буду.

Слышен всплеск воды. Барин умывается. Горничная продолжает убирать комнату и сквозь дверь рассказывает:

– Соседский студент поехал давеча на велосипеде и вернулся, а коня в поводу ведет. Завяз со своей машиной у нас в улице. Так и не мог выехать. Грязища – страсть. Кухарка пошла за молоком в калошах, стала переходить улицу и калоши в грязи завязила. Вернулась с молоком и калоши в руке несет.

– Господи! А мне полторы версты до железной дороги шлепать по эдакой грязи! Когда же это все кончится! – вздыхает тяжело барин. – Аннинька! Ты не встанешь меня проводить? – спрашивает он жену.

– Зачем же я буду вставать в эдакую погоду? Уйдешь без проводов, – отвечает жена. – Ты вот что… Ты зайди к портнихе и привези Лизино платье.

– Матушка, хоть на время ненастья-то освободите меня от поносок!

– Да ты никак с ума сошел! Девушка и так вся отрепалась. Прикармливаем медицинского студента, а ей не в чем порядочном даже показаться. Непременно сегодня платье привези. Оно уже третьего дня было готово. Студент хороший, выпускной. К Рождеству курс кончает. Одними варениками к ужину и сосисками с капустой ничего не возьмешь. Надо и девушку лицом показать.

– Пустое это дело, кажется.

– Как пустое? Лиза ему уже грудь к малороссийской рубашке гладью вышила.

– Да она-то вышила, а он-то…

– Ну, вот его и надо ловить. Да вот еще что… Привези мне двадцать фунтов сахарного песку для варенья.

– О господи!

– Чего ты: о господи! Здесь песок две копейки на фунт дороже. Сам крякаешь все, что расходы велики, а чуть я про экономию – сейчас и «о господи!». Для студента и варенье-то варить буду. Он говорит, что варенье из морошки очень любит. Да зайди в аптекарский магазин и купи три палки ванили.

– Бог мой! Вицмундир-то у меня совсем сырой!

– А ты зачем его у окошка на стул развесил? У нас во время дождя всегда брызжет.

– Весь я сырой, весь… Все на мне сырое. Вот когда ревматизм-то схватишь!

Барин вышел из спальной в столовую, подошел к столу и жадно сталь глотать остывший в стакане чай. Выпив полстакана, он разбавил его горячим и присел к столу, попыхивая папироской.

– Слава богу, хоть дождь-то немножко перестал, – сказал он горничной, которая чистила в это время щеткой его форменную фуражку.

– Перестать-то перестал, но вон с той стороны опять туча заходит.

Барин сидел и торопливо глотал второй стакан чаю. На балконе стоял дворник и заглядывал в стеклянную дверь.

– Что тебе? – крикнул ему барин.

– С добрым утром, – поклонился тот через стекло. – Чай да сахар… За дачу сегодня остальные не отдадите?

– Вон! И без тебя тошно. Нашел время, когда приходить! Я сижу и кляну дачу, а он за деньгами лезет!

Дворник исчез.

– Матрена! Пальто.

Барин облачился в мокрое, так называемое непромокаемое пальто, надел фуражку и взял в руки портфель.

– Прощай, душечка! – крикнул он жене в спальню.

– Прощай! Да не забудь платье-то Лизе привезти!

– Хорошо, хорошо!

Он вышел на балкон. На дворе накрапывал дождь.

– Опять! – воскликнул он. – Да будет ли конец этому дождю!

– На три недели, барин… Уж такая это примета, ежели в Самсоньев день, – говорила ему вслед горничная, запирая балконную дверь.

– Шагай, Алексей Павлыч, шагай! Мокни под дождем! – иронически ободрял он самого себя, выйдя на улицу, и зашагал по липкой, скользкой грязи, заставлявшей разъезжаться ноги.

Дождь усиливался и наконец хлынул как из ведра.

VI

Звонил уже третий звонок, когда в дачный поезд ввалился пожилой дачник в шляпе котелком, с реденькой бородкой и, разумеется, весь нагруженный закупками. Он был запыхавшись, отдувался, кряхтел и проходил по вагону, отыскивая себе место и кивая направо и налево знакомым по поезду пассажирам, ездящим с ним всегда вместе.

– Чуть-чуть не опоздал, – проговорил он с легкой улыбкой на потном лице, плюхаясь на незанятое место, и стал разгружаться, вынимая из оттопыренных карманов пакетики. – Еще минуту, даже полминуты, и опоздал бы… А опоздал – ну, и жди лишний час на вокзале следующего поезда. А дома перебранка тогда, попреки, что суп перекипел, котлеты пережарились, – продолжал он.

– По-настоящему, каждому из нас, семейному дачнику, следовало бы завести моду отправляться в город с корзинками или с плетеными мешками, вот с такими, с какими кухарки ходят обыкновенно в лавки за провизией, – сказал седой бакенбардист строго чиновничьего типа с гладко выбритым синим подбородком и верхней губой и поправил Владимирский крест у себя на шее. – А в эти мешки или корзинки и складывать все закупки. А то, того и гляди, растеряешь. Вчера вон у меня были в городе закупки местах в семи… И осетрина, и чулки шелковые… буравчик для чего-то жене понадобился… Ну, одним словом, мелочь… Купил я дочери пару перчаток гри-де-перль цвета, нумер пять три четверти, сунул куда-то – и потерял. А может быть, и не сунул, а забыл где-нибудь, потому после перчаточного магазина я заходил еще в кондитерскую Валле за бисквитами и в оптический магазин, где был отдан в починку женин лорнет на длинной ручке. Забыл, а дома неприятность… Дочери не в чем идти на танцевальный вечер в Озерковский сад. Вышла целая история. А будь-ка у меня такая корзинка, как у кухарок, я и складывал бы в нее и осетрину, и перчатки, и шелковые чулки… Все в одном месте. Это куда удобнее!

Дачник в шляпе котелком слушал и все еще продолжал тяжело дышать и отдувался. Лицо его было красно и полосами, как у зебры. Потоки пота со лба протекли по пыльным щекам и оставили полосы. Он вынул из кармана платок и стал отираться.

– Ужас, как упарился, торопясь на поезд!.. – проговорил он. – Ну, да уж теперь, слава богу, что попал. Да, жизнь наша дачная – не жизнь, а каторга! – прибавил он с тяжелым вздохом.

– Не красна-с, не красна-с… И я скажу, что не красна наша жизнь… – пробормотал дачник в бакенбардах и с крестом на шее. – Эти ежедневные катания в город и из города, целый день на службе, возвращение домой наподобие вьючного верблюда… А чуть что-нибудь забыл – дома всякое лыко в строку. Ведь вот я уверен, что вы чуть не опоздали на поезд из-за покупок. Покупки и поручения из дома – это одна из казней египетских.

Дачник в шляпе котелком махнул рукой.

– Покупки – это что! – сказал он. – К ним мы уже привыкли. Знаете, как привыкает извозчичья лошадь. Каждый день гонка, каждый день. Ну, и втянешься. А есть другая казнь египетская, которая куда почище будет! Я говорю об отыскании новой зимней квартиры.

– А вы ищете себе зимнюю квартиру? – быстро спросил дачник с крестом на шее. – Да, это штука!

– В том-то и дело, что третий день забегаю на дворы, шагаю по лестницам вверх и вниз и до сих пор без всякого результата.

– Да, да… Я сам испытываю нынче это удовольствие, – откликнулся усатый дачник в очках. – Действительно, это занятие способно с ума свести. Три-четыре лестницы измеряешь и уж готов бросаться на людей и кусаться.