Приходят сны из лабиринтов памяти

– Я с тобой не хочу спорить – у нас разный сан! Но я тоже кое о чём задумываюсь. Так вот твой социум и создает церковь, значит она нужна как воздух, не зависимо от того кто из нас прав! А раз так, то общество будет вынужденно прийти к помощи церкви! … Тогда… когда, к сожалению, вырастут у него большие клыки… у этого общества!.. Чтоб не быть зверем… и чтоб избавится от очень больших клыков, и нужна будет церковь! И возродится она!

Такие дискуссии повторялись. Однажды в церковь зашли председатель сельсовета и милиционер, в звании младшего лейтенанта. – Донесли, что в церкве и селе – чужой человек. Младший лейтенант проверил документы Саши и сказал —

– В уголовном аспекте ты ничего не нарушил – претензий нет. А вот в идеологическом, ты не советский человек. Ты помогаешь выращивать дурман для народа – помогая церкви. Иди в клуб и пиши плакаты про превосходство Советской власти! Мы тебе спасибо скажем!

– Я рад! Но клуб не кормит. А мне, чтоб работать, нужно есть —

– Аргумент? … – и милиционер посмотрел на председателя сельсовета.

– Я здесь первый раз – ответил председатель – но, всё что я увидел – перестало удивлять, почему сюда народ валом валит, а в клуб не ходит. Здесь уютно, чисто и красиво! А в клубе… того… ну нет у меня денег на клуб, я даже схитрить не могу. Всё проверяется до единой копейки! – Я лишь могу через колхоз оплатить трудоднями, а за них расчёт только осенью. И то если везде баланс.

Председатель и милиционер, постояли минут пять, повернулись и ушли. При этом присутствовал батюшка, но он не проронил ни слова.

Саша рассказал батюшке о своём страхе, оставшись в церкви ночевать. Батюшка молчал долго, потом ответил —

– А знаешь, я бы не решился ночевать в церкве один.

– Интересно… Почему же?

– Дай собраться с мыслями…

– Хорошо, я пока загрунтую место рисунка на хоругви.

– Было давно – начал рассказ батюшка – больше двухсот лет назад. Белоцерковщина являлась территорией польского воеводства. Кажется господствовал на ней польский магнат Браницкий. Польская шляхта считала местный народ обыкновенной скотиной и быдлом. Мало кто мог выдержать их гнёт, но деваться некуда. В то время здесь были сплошные леса.

Однажды, вначале 1700-го года, нашёлся предводитель, фамилия не сохранилась, врать не буду – организовал несколько семей и они ушли в леса, но угнали с собой сорок лошадей. – Сорок тяг. Вначале построили землянки. А в течение пяти лет обустроились, завелись домишками. Обрабатывали свободные от леса земли и мирно жили. Вот на этом месте соорудили из брёвен церквушку. – Ведь нельзя без Бога!

Через пять лет их обнаружили поляки и послали солдат. Для них бежавшие – были гайдамаками. – Угонщиками скота. Подстерегли, когда весь маленький посёлок поголовно молился в церкви во имя Иисуса Христа. Польские солдаты закрыли двери и подожгли церковь. В те времена так делали многие. Сгоревшие мученики здесь и остались. Дожди, морозы и зной стёрли их с лица Земли! Но! – дух, видимо остался!

Только лет через сто пятьдесят, а то и больше, когда вырос вновь и окреп посёлок, уже без поляков, построили на общие народные сборы эту церковь, где ты реставрируешь иконы. Может те, кто на этом месте поплатились своей жизнью и приходят ночью помолиться и пожаловаться человеческой живой душе, в это время здесь присутствующей. – Вот такие дела.

В день когда батюшка рассчитался с Сашей, приехала из Киева его дочь. Она там училась в сельхозинституте.

Уехала из Сорокотяг она вместе с Сашей. Явно друг-другу симпатизировали.

Эпизод не выдуманный.

РОЖДЕНИЕ МУЖИКА

Саша шёл за добычей. Винтовку, и к ней патроны оставили красноармейцы, ночевавшие в их доме, когда гнали немецких солдат обратно в Немецию из Украины. Саше четырнадцать лет с маленьким хвостиком. Винтовка тяжёлая, в магазине пять патронов.

В доме хлеба не было вообще, а картошку ещё не сварили. Саша пошёл голодный. Он рассчитывал, что через пару часов принесёт подстреленную утку и вся семья будет пировать.

Не нужно удивляться. – Шёл 1944-й год. Война вытянула все соки не только из Сашиной семьи. Голодны были все. А воевать ещё целый год!

Место охоты находилось километра за четыре от Сашиного дома, и за полкилометра от конца села. Вначале рос небольшой лесок. За леском раскинулось тоже небольшое болото, заросшее местами камышом, осокой и многолетним кустарником. Было и открытое зеркало воды.

Вначале Сашу встретил дед Юхим. Он привязывал верёвкой доску к своему забору. Гвоздей не было.

– Куда, вояка, идёшь так рано?

– Попробую уток пострелять. – Если что, то мамка юшку сварит.

– А попадёшь из винтовки? – Это не дробь, а одна дробина, хоть и большая.

– Не знаю… как кости лягут. Вообще, то я попадаю за тридцать метров в диск диаметров в пять копеек.

– Ишь ты! А знаешь, что сейчас они гнездятся – утки то, несут яйца, чтоб вырастить утиное потомство. Охота то запрещена!

– Дед Юхим, кто её запрещал?! – Идёт война! – Выживать то надо! – Вон людей сколько погибает, а вы мне за утку!..

– Так – то оно – так! Ладно иди… Мать то знает куда ты ушёл.

– Нет, она ещё спала.

– Не хорошо… где искать тебя? – И дед Юхим махнув рукой, начал привязывать доску.

Последний домик с чернеющими окошками стоял без забора. Там во дворе, наклонившись что-то делала тридцатилетняя Ганзя. Она приехала из Киева в начале войны к своей престарелой, хромой на одну ногу матери. У матери уцелела корова. Ганзя увидела Сашу с винтовкой и выпрямилась. Юбка с одной стороны у неё было подоткнутая и показывала красивую, упитанную, почему-то очень розовую ляжку. Саша взглянул, вздрогнул, в душе покраснел, опустил глаза и хотел пройти мимо.

– Нехорошо, вояка! – сказала Ганзя – хотя бы поздоровался!.. А то идёт и не глядит. Может молочка зайдёшь… правда хлеба нет, но я какие-то блины испекла. – Услыхав про блины и молоко у Саши потекли слюнки.

Он бы с удовольствием зашёл, но взрослые мужики, и солдаты, рассказывали, что после блинов, а именно там и тогда – когда и где мужиков нет, хоть катком покати – нужно совершать ещё кое какие действия. Вот этих действий Саша и боялся. – В диковинку ему!

– Спешу, может в другой раз – и он пошагал быстрее.

– Ну уж в другой раз ты от меня не отвертишься – вдогонку, но тихо сказала Ганзя! – Недаром мою мать в селении ведьмой называли!

А что? – Парень ростом под метр, восемьдесят сантиметров, идёт война – кто там эти годы считает?!