Там, за краем этого мира

Там, за краем этого мира
Николай Иванович Липницкий

Мироздание настолько сложно, что не укладывается в ту схему, которую мы себе расписали и обозвали наукой. Наш мир не единственный. Их множество и все они разделены тонкими мембранами. Но иногда мембрана между мирами надрывается. Тогда кто-то попадает в эту трещину и оказывается на той стороне. Там, за краем этого мира, лежит другой, странный, опасный и непредсказуемый. Но, человек всегда остаётся человеком и в любой ситуации старается не просто выжить, а ещё и наладить свою жизнь и свой быт.

В таких случаях говорят: повезло. А ещё: в рубашке родился. Я брёл по заснеженному лесу, перед глазами двоилось и только последние лучи отправляющегося на покой солнца ещё освещали мне дорогу. Похоже, что головой я ударился неслабо, так как сориентироваться, никак не получалось. Всё вокруг казалось мне знакомым и, как будто, совсем незнакомым. По крайней мере, на дорогу выйти, никак не удавалось. И ни огня, ни дыма. А машина загорелась, я точно видел. Именно поэтому и сиганул в лес, поглубже, чтобы под взрыв бака не угодить.

А начиналось всё очень даже неплохо. Светлый, безоблачный январский денёк, лёгкий морозец, папка с удачно подписанными договорами на крупные партии спорттоваров для министерства образования, лежащая на переднем пассажирском сиденье, и пустая дорога, рассекающая лес, словно арктический ледокол бескрайние ледовые поля. Душа пела. Я эту бабу из министерства не один месяц обхаживал, и, наконец, сегодня, всё свершилось. Именно поэтому я бросал нежные взгляды на эту дешёвую папочку зелёного пластика, в которой сейчас лежали бумаги на несколько десятков миллионов американских рублей. Было от чего радоваться.

Олень выскочил из леса неожиданно, и мне ничего не оставалось, как утопить педаль тормоза в пол. Машину занесло и я, как учили, стал выворачивать руль в сторону заноса. У инструктора этот трюк получался даже очень хорошо. Вот, только я не инструктор. У меня ничего не вышло. С замирающим сердцем я смотрел, как моя гордость, мой Мерседес C63SAMG, в неуправляемом заносе слетает с трассы и летит прямиком в мощную старую сосну.

Удар пришёлся в правую сторону, сминая пассажирскую дверь и салон. Зелёная папка полетела куда-то вниз, а потом в лицо ударила подушка безопасности, сбоку слева прилетела другая и я отключился. Впрочем, тут же пришёл в себя. С трудом открыв дверь, я вывалился в снег и тут же увидел, как над смятым капотом потянулся дымок, а потом с лёгким хлопком взметнулось пламя, сначала робкое, но через минуту наглое и напористое, с гулом пожирающее окраску машины под серебристый металлик.

Я сунулся назад в салон в поисках заветной папки, а потом, вспомнив, что, буквально полчаса назад заправил в придорожной заправке полный бак, рванул подальше в лес. Ветки хлестали по лицу, глубокий снег хватал за ноги, а я бежал, каждую секунду ожидая взрыва. Однако, бак не взорвался. Сидя в каком-то овраге, я ругал себя последними словами за всё сразу. И за спешку, с которой выехал из столицы, и за скорость, с которой летел по этой трассе, и за то, что когда-то, посмотрев, как выделывает свои кренделя инструктор, так и не сподобился пройти курс обучения езды по гололёду. И дело, вроде, нужное, а всё некогда. Дела, что б их.

И, всё-таки, где дорога? Неужели, я перепутал направление и сейчас иду в другую сторону? Мороз крепчает, и я в своих щёгольских полусапожках и кашемировом пальтишке стал довольно ощутимо подмерзать. Перчатки так и остались в бардачке, а шапку я вообще никогда не носил. Да и зачем она мне, когда всего-то и ходьбы по улице, из машины и в машину. Тут и перчатки, в принципе, не нужно, но этот аксессуар, скорее, дело имиджа. Лайковые, тонкой выделки, облегающие кисти, словно вторая кожа, они мне нравились.

Неужели придётся вот тут, в этом лесу, замёрзнуть в каком-нибудь сугробе? Господи, глупо-то как! Ног я уже не чувствовал, как, впрочем, и пальцев на руках. Даже уши уже перестали мёрзнуть, а это плохой признак. Как бы не отвалились. Передвигаясь, как на протезах, я тупо пёр вперёд, наугад, уже ни на что не надеясь. Просто не в моих правилах сдаваться, хоть и хотелось забиться под какую-нибудь ель и, свернувшись калачиком, прилечь. Тем более там, под густыми лапами, было так уютно и, наверное, тепло.

Охотничья заимка словно выросла из-под земли. Вот, только что были сплошные деревья, а тут, вдруг, раз, и поляна со стоящей на ней небольшой избушкой, приземистой, словно вросшей в землю своими обледенелыми брёвнами, с низкой покатой крышей, крытой тёсом, и маленькими оконцами. Не веря себе, я растёр уши и лицо снегом, на непослушных ногах прошёл к сложенному из двух крупных валунов крыльцу и, выбив упор, рванул на себя разбухшую дверь. Внутри было теплее, чем на улице, хоть и помещение основательно выстыло. Первое, что я сделал, это, пробив лёд в деревянной кадке с водой, сунул туда руки.

Дождавшись жгучего покалывания в кистях, когда тепло вошло в каждую клеточку застывших ладоней, я вынул руки, растёр их внутренней стороной пальто до жжения в пальцах, и бросился к кривобокой печи, стоящей посередине единственной комнаты. Хвала тем, кто последним останавливался здесь! Запас дров и бересты был, как и огниво на полочке печи. Хмыкнув, я с удивлением рассматривал обломок косы и кусок кремниевой породы с характерным горьковатым запахом.

Повертев в руках сей раритет, я опять хмыкнул. Совсем не похоже на те огнива, что входят в туристические наборы. Там всё красиво и компактно: кресало из мишметалла и кремень из закалённой стали. Тут же, в холщовом мешочке был и трут. Пользоваться этой древностью я не рискнул и достал свою «Зиппо». Огонь удалось разжечь раза, наверное, с десятого и, после того, как дрова схватились, и живительное тепло стало распространяться по комнате, я скинул с ног ботинки и принялся растирать ступни. Вроде, обморожения нет. Хоть в чём-то повезло.

Чувствуя, что оживаю, я полазил по шкафам, отыскал там промороженный кусок хлеба и холщовый мешочек гречки. Не бог весть, что, но голодным я сегодня не останусь. Опять спасибо безвестным посетителям заимки. Снег в чугунке растаял довольно быстро, и вскоре по избушке разлился аромат варящейся гречки. Рядом, на печи, уже исходил паром отогревающийся хлеб, и, впервые за эти несколько часов, я улыбнулся.

Андрей бежал по заснеженному лесу. Мороз был сравнительно небольшим, снег уютно поскрипывал под широкими короткими охотничьими лыжами, а тропа привычно петляла между деревьями. Улов сегодня был не ахти. Многие ловушки были пусты, из пары пришлось выбросить облезлых зайцев, явно побывавших в радиоактивных пятнах, и только в трёх попалась годная в еду дичь. Что-то в последнее время с охотой вообще тяжело стало. Ещё стылые места задвигались. Раньше стояли по нескольку лет, а сейчас, в любой момент поползут. И неизвестно куда. Одно недавно к самой ограде деревни за ночь добралось. И, как всегда, полезла всякая гнусь оттуда. Ограда-то от дыхания стылого хрупкая, словно весенний ледок, сделалась. Они её на раз проломили и в деревню. Насилу тогда отбились. Дядьке Тарасу ноги тогда стылью прихватило. Сразу отвалились.

Так и по лесу. Бежишь и по сторонам смотришь, как бы, куда не влететь. Из деревни Андрюха вышел ещё затемно, поэтому подкрепиться сейчас не мешало бы. Вспомнилась заимка, которая стояла неподалёку ещё со времён Лиха. А почему бы и нет? Хоть не под открытым небом в сугробе промёрзший хлеб с холодной зайчатиной глотать. Решено. Андрей свернул направо, нырнул под низко опущенную ветку и побежал к знакомой поляне.

Запах дыма он почуял ещё издалека. Явно кто-то топил печку. И единственная печка на всю округу, это та самая, что стоит на заимке. Странно. Об этой избушке мало кто знает. Стоит она в стороне от хоженых мест, в тупике, охваченная с трёх сторон болотиной. Пусть это и зима, но гиблые места и в сильные морозы не замерзают. Достаточно только попасть, никто не найдёт. Но, ведь, Андрей ясно видел, как над трубой в синее небо тянется струйка дыма. И кто это может быть?

На всякий случай, не высовываясь из кустов, он оглядел поляну. Судя по следам, на заимке был кто-то один. И, что необычно, он пришёл пешком по глубокому снегу, а не приехал на лыжах, как и положено. Убрав автомат за спину, парень вытащил свой засапожник и, стиснув покрепче рукоятку, метнулся к двери и присел, прислушиваясь к тому, что делается внутри. Слышно было, как неизвестный прохаживается по дому, чем-то гремит, натужно кашляя и чертыхаясь.

Андрюха потянул дверь, и она легко подалась. Не заперта. Судя по жёлтым разводам у угла дома, этот кто-то выскочил за угол до ветру, а потом вернулся в дом, даже не потрудившись запереться. Андрюха недоумённо покрутил головой. Так люди себя не ведут. Ладно, особо сквозь бычий пузырь подходы к дому не проконтролировать, но элементарно озаботиться тем, чтобы кто-нибудь опасный не проник в дом, это совсем умом слабым надо быть.

Осторожно приоткрыв дверь пошире, он скользнул в сенцы, прикрыл за собой и, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку, весь превратился в слух. Судя по звукам, поведение незнакомца не изменилось. Это уже вообще ни в какие ворота не лезет. Как можно не обратить внимания на поток холодного воздуха, неизбежно появившийся при открывании двери? На улице-то далеко не лето. Холодом по ногам всяко должно было просквозить. Чу. Незнакомец затих. Почуял чужое присутствие, или просто присел где-то и, например, задремал?

Осторожно, почти не дыша и развернув нож обратным хватом, Андрей выглянул из-за притолоки. Широкие полати, которые обычно использовались в качестве лежанки, слегка выглядывали из-за печи. И на ней лежал незнакомец, потому, что явно были видны его ноги в сапогах. Поспать решил, видимо. Ещё обдумывая, чем же знакома ему эта обувь, он шагнул за порог и, получив удар в челюсть, полетел на пол. Тёмная тень метнулась сверху, и кто-то сильный больно заломил ему руку.

С утра я поднялся с жёсткой широкой лавки и стал разминать затёкшее тело. Ужасно неудобно было спать на ней, но, хоть, тепло. Лавка была поставлена за печкой так, чтобы можно было получить максимум тепла. Небольшой закуток со слепой стеной, от возможных сквозняков со стороны двери закрывает массивная туша печи, всё это позволило отогреться после вчерашнего блуждания по зимнему лесу. Состояние было такое, будто меня всю ночь пинали по всему телу. Голова была пустой, словно церковный колокол. Немного знобило, и появился кашель. Видимо, простыть я всё-таки умудрился.

Следовало поторопиться, чтобы выбраться из этого леса и попасть в цивилизацию. Не хватало сейчас прямо вот здесь свалиться с температурой. Выскочил за угол, облегчился, потом подкинул в печь дровишек и пошарился по дому. К сожалению, ничего, кроме старых рваных сапог и грязного, ветхого, брезентового дождевика не нашлось. Значит, опять придётся бежать по лесу в своих полусапожках на тоненькой подошве, кутаясь в кашемировое пальтишко. Айфон категорически отказывался ловить хоть какую-то сеть, выдавая в левом верхнем углу экрана надпись: «Нет сети». Вот, что за глушь такая? Связи, и той нет. Даже спасателей не дозовёшься.

За окном, затянутым, то ли целлофаном, то ли ещё чем-то таким же мутным, мелькнула тень, и я насторожился. Ещё не хватало, чтобы какие-нибудь мужички лихие пожаловали. Сразу, словно кипятком окатило. Я вспомнил о том, что не запер за собой дверь. И оружия никакого. Не выдавая того, что заметил чужое присутствие, я прошёлся по комнате, взял рваные сапоги и уложил на лавку, сунув в каждый по полену так, чтобы от двери создавалось впечатление лежащего на лавке человека, а сам, обойдя печь с другой стороны, встал у самого косяка, затаившись. Особенно трудно было сдерживать кашель, буквально рвущийся наружу. Пришлось уткнуть рот в сгиб локтя и почти беззвучно содрогаться всем телом при каждом приступе.

По ногам мазнул сквознячок, потом посильнее, и раздался шорох осторожно входящего в сени человека. Кажется, он был один. Собравшись, словно сжатая пружина, я приготовился к нападению. В том, что это злодей, я нисколько не сомневался. Не будет порядочный человек вот так, крадучись, заходить в дом. Даже кашель отступил куда-то, то ли от страха, то ли от адреналина. Наконец, из-за косяка показалась голова какого-то мужичка в треухе, и я с размаху, что есть силы, залепил ему в челюсть.

Мужик стал заваливаться, нож, выпавший у него из рук, полетел на пол, а я, увидев у него за спиной автомат, не теряя времени прыгнул сверху и стал заламывать ему руку. А то ещё начнёт пулять во все стороны. Так надёжнее будет. Сдёрнув оружие и связав ему руки за спиной своим ремнём, я усадил его у стены и, подвинув грубо сколоченный табурет, уселся напротив, рассматривая смертоносную машинку. АКСУ-74. И довольно старое. Треснувшее цевьё, стянутое полосками кожи, разболтанная рамка приклада и порыжевшая сталь.

Досталось машинке, ничего не скажешь. Какой-то нынче разбойник небогатый пошёл. Да и за оружием лучше следить надо. Ему бы прапорщика Нечитайло, который гонял меня на заставе, когда я служил в армии. Из туалета бы не вылезал. Я аж плечами передёрнул, вспомнив, как чистил нужник только за то, что на поршне возвратно-спускового механизма он нашёл маленькую полоску нагара, которую я по небрежности пропустил.

Молодой парень, а это был действительно молодой, почти мальчишка, ошалело крутил головой, в ужасе косясь на меня глазом. На скуле наливался хороший такой синяк. Ага, перепугался! А нечего подкрадываться к порядочным людям с ножом в руке и с автоматом за спиной. Что, думал, раз городской, то лох? Не на того напал.

– Ты кто такой? – на правах сильнейшего приступил я к допросу.

– Андрюха я, – плаксивым голосом ответил пленник. – Охотник. А ты кто такой? Автомат отдай!

– Это с каких пор охотники с автоматом на охоту ходят?

– А с чем ещё ходить?

– И, как, удобно зверя из Калаша бить?

– Какого ещё Калаша? Никого я не бил!

– Как же ты тогда охотишься.

– Как? Как и все. Ловушки на зверя ставлю. Как ещё?

– А автомат тогда зачем, – чувствуя, что беседа пошла по кругу, удивился я.

– Дык, мало ли. Стылые места задвигались. Не ровен час, на пути появится. Тогда от гнуси отбиваться. На мутанта можно нарваться, тогда тоже отстреливаться придётся. Шатуны попадаются.

– Медведи, что ли?

– Какие медведи? Люди, которые через гибель прошли.

Что-то мне всё хуже становится. Голова пустая и какая-то тупая. Мысли путаются и толком ничего не могу понять. Да ещё и холодно, несмотря на то, что печь топится.

– Погоди, что ты мне гонишь? Какие стылые места, какие шатуны, какая гибель? Что за сказки? Двадцать первый век! Семьдесят километров от столицы!

Парень смотрел на меня с широко открытым ртом, и, казалось, ничего не понимал из моей речи. Даже, по-моему, бояться забыл. Глядя на его ошарашенное лицо, я почувствовал, как по спине побежал холодок. Это, что такое происходит? Парень явно верил про то, что говорил. И рассказывал про все эти необычные вещи, как про само собой разумеющееся. И смотрел на меня, как на придурка. А, кстати, может он действительно из психбольницы сбежал? С автоматом? Тоже не сходится. Решившись, я развязал ему руки и кивнул на лавку, стоящую возле стола, склоченного из толстенной доски. Меня шатнуло, и я тоже поспешил плюхнуться на лавку с другой стороны. Да, что же так холодно?

– Автомат отдай, – растирая затекшие запястья, хмуро попросил парень.

– Успеется ещё. Я, пока, тебе не доверяю. Вот так верну, а ты мне очередь в спину.

– Больно надо патроны тратить. Чай, они под каждым кустом не растут.

– Ты, лучше, расскажи, что у вас такое за прошедшие сутки произошло, что так кардинально изменилось.

– Ничего не произошло.

– Ну, как же? Сам же говорил, что погибель, шатуны, заморозки всякие.

– Стылые места, – поправил меня парень.

– Что?