Коронованный рыцарь

Начиная со сплошь заплатанного казакина прислуживавшего лакея, но казакина, украшенного гербовыми пуговицами, и кончая до невозможности вылинявшим ковром, покрывавшим пол маленькой гостиной, и разбитой глиняной статуей, стоявшей на облезлой тумбе, – все до малейших мелочей этой грустной обстановки указывало на присутствие голода при наличности большого аппетита.

Ирена Станиславовна была на фоне этой квартиры похожа на сказочную владетельную принцессу, временно одетую в лохмотья.

Такое, как припомнил теперь Оленин, произвела она на него впечатление при первом приеме у себя.

Когда она вышла в эту маленькую и разрушающуюся гостиную, то ему показалось, что он сидит в царских палатах, среди утонченной роскоши, блеска золота и чудной игры драгоценных камней.

Она способна была скрасить всякую обстановку, как та сказочная принцесса, которая носила свои лохмотья, казавшиеся на ней королевской порфирой.

Он не обратил внимания на смешные приседанья, которыми встретила и проводила его Цецилия Сигизмундовна, и лишь во второй или третий раз ему бросился в глаза ее домашний костюм.

Он резко отличался от тех, которые она носила, выходя из дома; весь черного цвета, он состоял из ряски с кожаным кушаком и полумантии с какой-то странной формы белым крестом на плече.

Он обратился за разъяснением к Ирене.

– Тетя – мальтийка… – просто сказала молодая девушка.

– Мальтийка?.. – недоумевающе-вопросительным взглядом окинул он красавицу.

Это слово было для него непонятным.

Ирена Станиславовна в кратких словах объяснила ему историю Мальтийского ордена и сообщила, что ее брат Владислав новициат этого же ордена, то есть готовится принять звание рыцаря.

– Где же теперь ваш брат? – спросил Оленин.

– Я не могу наверное сказать вам – или в Риме, или же на Мальте… Он давно не писал ни мне, ни тете…

Виктор Павлович залюбовался на дымку грусти, которая искренно или притворно заволокла чудные глаза его собеседницы.

– Я тоже посвящу себя этому ордену… – томно заметила Ирена.

– Вы?

– Да, я. Чему вы так удивились?.. Для меня нет ничего в жизни… Посвятить себя Богу – мое единственное и постоянное желание.

Она подняла глаза к небу.

– Как для вас ничего… для вас… в жизни… все… – взволнованно заговорил Оленин.

– Что же это все? – усмехнулась она углом своего прелестного рта.

– То есть как что… все?.. Все, что вы хотите…

– О, я хочу многого… недостижимого…

– Для вас достижимо все.

– Вы думаете?

– Я в этом уверен… С вашей поражающей красотой…

– Поражающей… – улыбнулась она.

– Именно поражающей… – пылко перебил он ее. – Вам стоит только пожелать.

– И все будет, как по волшебству… Ну, это сомнительно… Я слишком много желаю и… слишком мало имею… – медленно произнесла она, презрительным взглядом окинув окружающую ее обстановку.

– Да кто же бы отказался исполнить ваше малейшее желание, если бы даже оно стоило ему жизни!.. – восторженно воскликнул Оленин.

– Вы большой энтузиаст и фантазер!.. – подарила она его очаровательной улыбкой.

С каждым свиданьем он терял голову.

Прирожденная кокетка играла с ним, как кошка с мышью.

Он видел, впрочем, что это его восторженное поклонение далеко не противно очаровавшей его красавице, но все же оставался только в области намеков на свое чувство, не решаясь на прямое объяснение.

Ирена Станиславовна, даря его благосклонными улыбками, искусно держала его на таком почтительном отдалении, что готовое сорваться несколько раз с его губ признанье он проглатывал под строгим взглядом этого красивого ребенка.

Ребенок был сильнее его – мужчины.

Он, по крайней мере, считал себя таковым.

Время шло.

Он ходил, как растерянный, похудел, побледнел, стал избегать товарищей.

Это не укрылось от их внимания, а в особенности от внимания Григория Романовича Эберса.

Последний к тому же лучше всех знал причину такого состояния своего приятеля.

Он заставил его высказаться и помог ему… но как помог?

Виктор Павлович весь дрогнул при этом воспоминании.

Зачем он послушался этого совета, казавшегося ему тогда чуть не гениальным… А теперь!

– Добро пожаловать, дорогой муженек! – вдруг раздался около Оленина голос.

Он пришел в себя, обернулся и увидел Ирену, стоявшую на пороге двери, ведущей из спальни в кабинет.

XVII. Палач и жертва

В широком капоте из тяжелой турецкой материи, в которой преобладал ярко-красный цвет, с распущенными волосами, подхваченными на затылке ярко-красной лентой и все-таки доходившими почти до колен, стояла Ирена Станиславовна и с улыбкой глядела на растерявшегося от ее внезапного оклика Оленина.

В этой улыбке была не радость приветствия, а торжество удовлетворенного женского самолюбия.

Она несколько минут молча глядела на него своими смеющимися, прекрасными глазами.