Коронованный рыцарь

Он испуганно глядел на своего дядю.

– Что с тобой?.. Ты чего-то боишься?

Виктор Павлович еще не успел ответить, как в кабинет вошел Петрович с каким-то таинственным выражением на лице.

– Что там такое? Кто это звонил? – спросил Дмитревский.

– Барыня… госпожа Оленина… – таинственным шепотом доложил камердинер.

– Как ты сказал, Оленина?.. – переспросил Иван Сергеевич и вопросительно уставился на Виктора Павловича.

Тот сидел как пригвожденный к месту.

– Она ко мне? – снова задал вопрос Дмитревский.

– Никак нет-с… она спрашивает… Виктора Павловича… говорят, что им доводятся супругой… – еще более смущенно проговорил Петрович.

– Супругой… – повторил Иван Сергеевич и снова бросил взгляд на сидевшего неподвижно Оленина, смотревшего в одну видимую только ему точку.

– Хорошо… сейчас выйдет… попроси подождать… – бросил Иван Сергеевич камердинеру.

Тот вышел.

– Виктор… Что это такое?.. – после некоторой паузы, видя, что Оленин молчит и сидит, как будто весь этот доклад и рассказ Петровича до него ничуть не касается, спросил Дмитревский.

– Что это такое? – сдавленным, видимо, от внутренней боли голосом заговорил Виктор Павлович, обратив на дядю свой помутившийся взгляд. – Что это такое? Это она…

– Кто она?..

– Моя… жена… – с трудом выговорил Оленин последние слова.

– А-а-а… – протянул Дмитревский. – Ты выйдешь? – спросил он, помолчав.

– Должен… – с горечью ответил Виктор Павлович и встал.

Он раза три прошелся по кабинету, провел несколько раз рукою по лбу и медленно пошел к двери, ведущей в залу.

Отворив ее, он вошел.

Со стула с мягким сиденьем и жесткой спинкою, которыми по стенам была уставлена эта комната, стоявшего у зеркала в рамке красного дерева с таким же подзеркальником, поднялась высокая, стройная молодая женщина.

Красивая брюнетка, с тонкими рельефными чертами, точно выточенного, смуглого матового лица, с большими миндалевидными черными глазами, жгучий взгляд которых несколько смягчался длинными густыми ресницами, она стояла перед ним, высоко подняв свою изящную головку.

На тонких пунцовых губах чуть змеилась полупрезрительная улыбка, тонкие, точно нарисованные, брови были несколько сдвинуты.

Художник едва ли бы отказался от такой модели разгневанной богини.

Молодая женщина, видимо, была взволнована, и ей требовалось много силы воли, чтобы сдерживать это волнение в известных границах.

Это выдавал предательский румянец, то загоравшийся, то пропадавший на ее покрытых легким пушком щеках.

Темный, но богатый туалет довершал очарование.

Вошедши, Виктор Павлович остановился перед ней, не доходя шагов двух, и опустил голову, как бы болезненно ощущая на себе молниеносные взгляды посетительницы.

– Ирена… – чуть слышно прошептал он.

– Что Ирена… Я скоро двадцать лет Ирена… – сперва как-то выкрикнула, а затем, сдержавшись, продолжала гостья голосом, в котором слышались металлические ноты. – А вот где это видано, чтобы жена мужа разыскивала по всему городу… Чтобы он не справлялся даже по приезде, где находится его супруга?

Молодая женщина говорила по-русски очень чисто, но с заметным польским акцентом.

– Я думал, ты в Варшаве… – виновато прошептал Оленин.

– Ты думал… – с горьким смехом перебила она. – Может быть, даже ты ехал ко мне, но на перепутье заехал отдохнуть к дядюшке.

– Нет… но…

– Без всяких «но»… Ты из моих последних писем должен был знать, к какому я пришла решению… Ты должен был знать, что я еду в Петербург… Я вызывала тебя сюда… Ты ведь приехал по моему вызову?

Она остановилась.

Виктор Павлович вспомнил, что он не только не читал, но даже и не распечатывал последних писем своей жены, полученных им в Москве одно вслед за другим незадолго перед отъездом. Он решил отвечать наобум.

– Да, да… но тут история с дядей… Ты не знаешь, что случилось…

– Знаю, знаю, я все знаю, даже знаю, что теперь ты мне в глаза лжешь… Ты не читал моих писем, ты даже их не распечатывал… Вот они…

Она быстро вынула из висевшего у ней на правой руке бархатного ридикюля два нераспечатанных письма с почтовыми печатями и подала Оленину.

Он машинально взял эту страшную улику.

Краска злобного стыда залила ему все лицо.

– Как же они попали к тебе? – растерянно спросил он.

– Как? Это уж мое дело… Где бы ты ни был, ты не уйдешь от моих наблюдений… Скажи лучше что-нибудь в твое оправдание.

– Я был так занят… Дела по сдаче опеки…

– Ты лжешь опять! – вскрикнула молодая женщина. – Ты мог окончить их чуть ли не год тому назад… Тебе опекун предлагал это не раз… Ты все откладывал… Тебе хотелось быть в Москве, чтобы любоваться на Зинаиду Владимировну Похвисневу.

– Ирена…

– Что Ирена… Я двадцать лет Ирена… Разве это не правда, я все знаю… каждый твой шаг… Ты и сюда приехал, только погнавшись за нею… Я этого не потерплю, слышишь… не потерплю.

– Но наше условие…

Что условие… я не могу…