По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову

Все спит. Как-то голо и уныло смотрит с своей вершины Пектусан и вся неприступная твердыня его, все так же вылетают облака оттуда, и, сидя здесь, я чувствую пронизывающий холод его вершины.

Все та же желтая скатерть лесов перед глазами и синяя даль гор. Все подернуто какой-то мглой, точно не выспалось, как и я, и не ело больше суток.

Чей-то голос! С горы спускаются пять лошадей, и впереди H. E.

– Все благополучно? – кричу я.

– Какое благополучно: трех солдат нет.

– Как нет?! – вскакиваю я.

– Пока вылезали с озера наверх, нас сразу захватила ночь, ну и сбились, куда ни пойдем, везде кончается кручей. Спускались, поднимались, опять спускались, дождь пошел, намокли. Главное лошади – без лошадей все-таки как-нибудь бы справились.

– Какие лошади?

– Две вьючные, которые были с нами…

– Но почему же этих людей не отправили в лагерь, как ведь и было предположение?

– Ну, вот, Сапаги… Не понял или побоялся идти… Вылезаем наверх, а он тут и с лошадьми… Лошади и зарезали… Я просто выбился из всех сил… Полушубок намок, тяжесть, словно сто пудов на плечах, идти вверх прямо не могу, не передвигаются ноги, могу только вниз двигаться. Подошли опять к какому-то спуску – нельзя спускаться, надо опять идти вверх, назад. Главное, вижу, что я их задерживаю, пройду два шага и упаду, лежу, не могу встать. Ну, думаю себе, я пропал, за что же другие пропадать будут, говорю им: «Подождите здесь, я попробую спуститься и крикну вам снизу, есть ли выход. Если со мной, не дай бог, что случится, старшим назначаю Беседина. Если устанете, имеете право бросить лошадей». Ну и полез вниз… лез… лез… Я уже не знаю, как только и не убился… Сегодня посмотрел, откуда спустился…

– Какие распоряжения вы оставили относительно розыска людей?

– Послал Ив. Аф. и сам вот ездил. Ив. Аф. послал на прежнюю стоянку. Там был пожар, и светилось, когда мы были наверху… Если они пропустили лагерь, то, наверно, попадут на Буртопой.

– Дайте папиросу и едем…

– Ах, Ник. Георг., ну где там еще мне было думать о папиросах: вот взял красного вина, несколько сухарей.

– Да вы сами курите же?

– Да теперь не курил, не ел и не спал.

– Что вы делали?

– Всю ночь звонил в колокол, стрелял, жгли костер, пока были дрова, потом на шест поставил фонарь, так как глухой он, – одна только светлая сторона, – ну и вертели его, как маяк… Я только и попал на фонарь… Буря – выстрелов в нескольких шагах не слышно… Корейцы разбежались… Корму лошадям нет, воды нет, дров нет.

– Здесь и вода, и дрова, и корм, – показал я на свою ночевку, которая теперь была уже далеко под нашими ногами, – надо сейчас же перевести лагерь сюда, потому что не уйдем же, пока людей не разыщем.

– Я думаю, они уже погибли.

H. E. оборвался и замолчал.

Только теперь я заметил, как изменился он за ночь. Осунулся, складки на лице, напряженный взгляд, и вся фигура и лицо отжившего, высохшего старика.

– Полно вам. Три солдата, чтоб погибли.

– Замерзнут…

– Да ведь мороз всего градус, два.

– Ну и обледенит – все ведь мокрое, спички размокли, выбьются из сил…

– Ну, выбьются, остановятся, начнут драться, наконец, чтобы согреться. Я ведь мокрый, и П. Н., и проводник: сели, просохли, силы появятся, опять за дровами…

– Да ведь у вас они есть…

– Да не такой же холод… Ну, они, вместо дров, пойдут… Не беспокойтесь, человек такое живучее животное… Как же вы попали в лагерь?

– Я и не знаю. Слез я в овраг, осмотрел, крикнул им: «Обходите вправо». Ответили: «Идем», и все смолкло. Я лег и думаю, ну хоть не задержу их. Спать хочется, знаю, что засну – пропал, а сам уже засыпаю… Слышу, что-то камни около меня шевелятся: упало на меня… «Кто?» Сапаги. «Ты как попал?» – «Моя капитан пошла? Айда, ходи». – «Не могу». – «Надо ходи, лежать нет надо». Пошли мы… Идем, идем и ляжем. «Надо ходи». Вдруг свет фонаря… Оказывается, я лежал в последний раз в десяти саженях от лагеря… Прихожу, спрашиваю: «Солдаты пришли?» – «Нет», – говорит. Повернулся к палатке, кричу: «Н. Г., солдат нет!» – «Да и Н. Г. нет», – говорит И. А. Ну, тут я совсем… Я ведь думал, что и вы задрогли…

– Все трое?

– Да ведь ночь же какая… Чем еще кончится? Не можем мы не простудиться.

– Ну, у меня вчера, когда выступали, горло так болело, что глотнуть не мог, теперь все прошло… Ну, едем скорей.

Вот и лагерь. Полное разрушение: кроме В. В. все разбежались, палатки сломаны, вещи разбросаны.

Ив. Аф. уже приезжал с Буртопоя – солдаты там! Ура! послал им спирту и пищу И. А., а сам уехал в горы разыскивать лошадей, которых солдаты упустили.

– Как упустили?

В. В. не мог объяснить.

– Ну, в таком случае сниматься и отступать на Буртопой… Папирос дайте.

– Моя чай варила… – говорит В. В.

В. В. в маленькой китайской шапочке с красной шишкой и обмотанной вкруг головы косой.

– Ну, давайте ваш чай…

– Моя щи варила…

– Давайте щи.

– Я вчера, – говорит H. E., – три раза пробовал есть, три раза вырвало.

Совсем другой человек опять стал H. E.: повеселел.

– Верно, значит, я рассудил, что на Буртопой послал, – говорит он.

H. E. говорит и уплетает щи.

Я съел три ложки – тошнит.

– Давайте чаю.