Карташев почувствовал что-то неприятное, как резнувшая вдруг ухо фальшивая нота, но быстро ответил:
– Жених только счастлив может быть, что у него такая невеста, и не во власти всех женихов мира отнять у вашей сестры ее свойство…
– Не слушай его, Лиза, потому что мне Ваня говорил, что он и сам уже заинтересован одной барышней.
– Если это так, то тем сильнее я только чувствую все прекрасное.
Старшая сестра только головой покачала.
– Ну, ну, хорошо язык ваш подвешен, и беда тем, кто на тот колокольный звон ваш попадется.
Пришли Петров, оба брата Сикорских и сели ужинать.
– Ну, надо водки выпить, – сказал Петров и налил себе объемистую рюмку. – Вам наливать? – обратился он к Карташеву.
– Я не знаю, – ответил Карташев.
– Попробуйте, – сказал Петров и налил Карташеву такую же рюмку.
Но в то же время Марья Андреевна протянула руку, взяла рюмку Карташева и, подойдя к краю террасы, выплеснула ее.
– Нечего развращать людей, – сказала она.
– Ого, значит, и вас уже посадили на цепочку, но все-таки зачем же добро выливать? не он – другой кто-нибудь выпил.
Подали ароматные на поджаренном луке бризольки, свежепросоленные огурцы; Карташев съел и два раза накладывал себе еще.
– Валяйте, валяйте, – говорил ему Петров, – этим лучше, чем чем-нибудь другим, вы заслужите ее милость. Смотрите, смотрите, какими любовными глазами она смотрит на вас.
– Я очень люблю, чтобы у меня ели хорошо, – ответила ласково Марья Андреевна и еще ласковее спросила Карташева: – Не хотите ли еще?
– Кажется, довольно, – неудачно проглатывая последний кусок с третьей тарелки, ответил Карташев, смотря на Марью Андреевну.
– Маленький, – кивнула она ему головой, слегка подняв при этом по привычке правое плечо.
И так как Карташев нерешительно молчал, то она сама положила ему еще один увесистый кусок и щедро полила его прозрачным сверху, с темным осадком внизу соусом.
Карташев съел и этот кусок, и оставшийся соус, обмакивая в него, как бывало в детстве, хлеб.
– Ну, кажется, я сыт теперь, – сказал он.
– Подождите: еще вареники со сметаной и маслом, а потом молодая пшенка, – говорила Марья Андреевна.
– Ой-ой-ой!
– Ну, а потом уж пустяки самые останутся: молочная каша, пироги с вишнями в сметане, мороженое, черешни, кофе, чай…
Каждое блюдо Карташев должен был есть, и на вопрос: «Разве вы его не любите?» – отвечал:
– Самое мое любимое, – и когда все смеялись, он говорил: – Ей-богу, любимое!
– Не удивительно, потому что вы сами же южанин, – поддерживала его Марья Андреевна.
– И южанин, и так вкусно все, что я в конце концов лопну.
– Ну, – сказал ему Петр Матвеевич, – теперь она и спать вас оставит у себя.
– В доме негде, а вот, если не боитесь в беседке над обрывом, – предложила Марья Андреевна.
– Я с наслаждением, – ответил Карташев.
– Он на все согласен, – рассмеялась, махнув рукой, Марья Андреевна.
Общее настроение за столом портил только старший Сикорский. Он сидел мрачный и молчаливый.
Старшая сестра нехотя спросила его:
– Ты это что сегодня, Леня?
– Так, ничего, – угрюмо ответил старший Сикорский.
Марья Андреевна помолчала и спросила мужа:
– Что с ним?
Муж кивнул на младшего Сикорского и сказал:
– Спрашивай его.
Младший стал серьезным, сделал презрительную гримасу и сказал:
– Обиделся, что главным инженером его не назначили.
– Да, главным! – горячо и обиженно заговорил старший Сикорский. – Бьешься, как рыба об лед, стараешься, других, в десять раз меньше работавших, помощниками поназначали, а меня каким-то паршивым техником на затычку, да еще в контору.
– Я, что ли, назначаю?
– Мог бы отлично взять меня к себе в помощники, чем чужих брать.
Младший Сикорский только презрительно фыркнул.
Старший повернулся к Карташеву:
– Я ничего против вас не имею и признаю даже ваши заслуги, но согласитесь, что же это за брат…
– Совестно даже слушать, – ледяным голосом бросил младший брат.
– Тебе все совестно, когда надо чем-нибудь помочь брату.