История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Кавказ. Том 1

Таким образом, каждый черкес женился вне своего дома, он привозил невесту в дом уважаемого человека, и там совершалось бракосочетание.

В день свадьбы ватага молодежи отправлялась вместе с женихом за невестой, и получить ее можно было только после того, как один из приехавших дотронулся до ее платья, чего находящаяся при невесте толпа женщин старалась не допустить, что нередко им удавалось. Чтобы положить конец такому сопротивлению, приехавшие делали пожилым женщинам подарки, после чего получали невесту беспрепятственно. Этот обычай носил название вывод невесты.

Если дом, назначенный для первоначального размещения невесты, находился в другом ауле, ее сажали на арбу, запряженную парой коней или волов. Спереди и сзади арбы ехали всадники, которые все время пути пели свадебные песни и беспрестанно стреляли из ружей и пистолетов. Каждый встретившийся со свадебным поездом был обязан к нему присоединиться, над неучтивыми путниками, пренебрегшими обычаем, молодежь глумилась, простреливая у них шапки, сбрасывая с седла или срывая с них одежду.

У дверей дома приятеля жениха свадебный поезд останавливался, невесту вводили в покои, а сопровождавшие ее разъезжались, сделав несколько выстрелов – преимущественно в трубу дома, где оставалась невеста.

Здесь совершался религиозный обряд бракосочетания, а затем, если новобрачный не имел родителей или старшего брата, он удалялся в дом одного из приятелей и оттуда, в сопровождении друга, посещал супругу, но только после захода солнца.

Ночь. Над аулом повисла тишина, и только в отдельно стоящем домике светился огонек и слышен был тихий говор – там молодая новобрачная в тревоге ожидала своего супруга. Покрытая прозрачной белою вуалью, она молча стояла у брачного ложа, вокруг толпились несколько подруг, которые шутили и смеялись. Но вот за дверями слышался шорох шагов – то подходили два человека. Один в бурке, с шашкой через плечо, кинжалом и пистолетом за поясом. Это счастливец жених, а с ним его приятель, который спешил в саклю, чтобы предупредить молодую о приходе супруга. Подруги уходили, невеста оставалась одна. Она стояла неподвижно и безмолвно, как статуя. Молодой муж садился на постель, спутник снимал с него оружие, вешал его на стену, снимал чевяки и, засыпав огонь в очаге золой, уходил, пожелав новобрачным доброй ночи. Оставшись наедине, молодой муж подходил к жене, если она была не в большом страхе, то раздевалась сама, в противном случае муж помогал ей. Перед рассветом новобрачные расставались. Спутник, прокараулив, по обычаю, всю ночь, стучался в двери, как только занималась заря. С уходом мужа в комнату вбегали подруги и с плутовскими улыбками бросались к постели, находили корсет и, если он им нравился, брали себе.

Случалось, что вступление новобрачной в дом, назначенный для временного пребывания, сопровождалось празднеством, но конец его всегда и у всех сословий отмечался самым торжественным обедом. Хозяин дома, где находилась молодая, сделав все необходимые приготовления, созывал народ. По его приглашению собирались девицы из окрестных аулов, и торжество открывалось плясками, пением, играми, продолжавшимися в течение трех дней, а на четвертый молодая отправлялась в дом мужа.

В ауле, где жил молодой супруг, все с нетерпением ожидали приближения свадебного поезда. Дети и взрослые толпами ходили на холмы и курганы, чтобы посмотреть вдаль на дорогу.

– Вот, показались! Вот, выезжают из леса! – вскрикивали хором заметившие церемониальное шествие новобрачной.

Несколько десятков всадников ехали в авангарде. За ними, на татарской висячей колеснице, покрытой белой шелковой или другой тканью и устланной коврами, ехала новобрачная. С ней обычно сидели ее воспитательница и хозяйка дома, в котором она гостила по выходе замуж.

Самые важные люди окружали колесницу и ехали, как правило, с веселыми лицами, но без шума и крика, раздававшихся позади них в группе молодых всадников. Посреди этой толпы ехала двухколесная арба, покрытая красной тканью, развевавшейся по ветру. Вокруг этой арбы, составлявшей обязательную принадлежность каждого свадебного поезда, раздавалось громкое пение свадебных песен, превозносивших красоту, скромность, искусство вышивания золотом молодой супруги, славу и подвиги ее мужа. Черкесские свадебные песни сложены так, что не называют никого по имени, но исполнены намеков на разных лиц. Ружейные выстрелы вторили протяжному напеву, и дым их туманом висел над поездом.

По мере приближения поезда росла и суета в ауле. И старый и малый поспешно вооружались длинными и гибкими палками и толпой спешили навстречу новобрачной, чья колесница, отделившись от поезда, направлялась к дому супруга. У самой ограды поезд останавливался, и молодая шла в саклю по разостланной родственниками мужа шелковой ткани, протянутой от ворот до дверей сакли.

На пороге молодую осыпали сухариками, специально изготовленными для этого случая. Затем ей подносили блюдо с медом, маслом и орехами. Она, по обычаю, только дотрагивалась до них, зато старухи, управлявшие церемонией, лакомились сластями досыта.

Проводив молодую в саклю, ее спутники спешили к выходу из аула полюбоваться зрелищем, которое там ожидало. Несколько десятков наездников окружали арбу, накрытую красною тканью, и должны были довести ее до дома новобрачной в целости, а это было трудно: вооруженные палками старались захватить арбу – этот обычай практиковали исключительно на свадьбах. Конные бросались на пеших, чтобы смять их и открыть арбе путь в аул. Пешие защищались, отчаянно колотя лошадей и всадников, и, прорываясь к арбе, старались сорвать покрывало. Те, кто сидел в арбе, отбивались от преследователей и понукали коней, стремясь достичь заветной сакли. Если толпе удавалось овладеть повозкой, в одно мгновение красное покрывало разрывали на клочки, которые ходили по рукам многочисленных победителей.

Три дня продолжалось празднование торжественного вступления молодой под кров мужа. Здесь, как и у себя, прежний хозяин угощал народ и благодарил гостей за посещение.

Во все время празднования свадьбы голова и лицо молодой были покрыты нарядным платком, для снятия его назначался хатех, или снятчик. Молодой супруг не принимал участия в общем веселье, оставался в уединении или отправлялся в набег, во всяком случае, не возвращался домой до окончания свадебного торжества. Хозяин дома, где молодая пробыла некоторое время, становился аталыком мужа и пользовался теми же правами, что и воспитатель. С приходом молодой в дом мужа ее отец присылал своего человека, жемхараса, или дружку, который оставался у молодых целый год, а потом его отпускали с подарками.

У черкесов смешанной религии были собственные обычаи относительно брака. После обручения и окончания переговоров о калыме жених одевался в самую старую одежду, надевал самое плохое оружие и в назначенный день в сопровождении друзей отправлялся за невестой. Навстречу ему из аула невесты выходила молодежь, срывала оружие, всю верхнюю одежду, отбирала коня, словом, обирала жениха так, что тот вынужден был брать платье у кого-нибудь из приятелей. В чужом платье он шел в дом невесты, брал ее и отводил домой, где и оставлял под надзором родственников или друзей, а сам скрывался у кого-нибудь из соседей. Ежедневно в течение месяца с наступлением темноты друзья приводили молодого к жене, с которой ему дозволялось оставаться всю ночь, а с рассветом он тайком удалялся с брачного ложа.

Вообще, у всех черкесов, кроме христиан, мужу дозволялось видеться с женой только тайком, прокрадываясь на свидание как вор в ночи, и сохрани Бог, если рассвет заставал его в сакле жены. Молодежь, узнавшая об этом, сразу же начинала в насмешку стрелять по трубе женской сакли и сбивала ее пулями до самой крыши. Этот обычай особенно строго соблюдался в первые дни, причем мусульмане в первую брачную ночь, известную под именем шебе-зефаф, обязаны были приступать к супружеским объятиям не иначе как со словами бисмиллах — во имя Бога!

Видеть жену днем, входить к ней в саклю и разговаривать с ней в присутствии других считалось предосудительным: это мог позволить себе только простолюдин, и то пожилой, но князь и дворянин – никогда.

Отсутствие хозяина не мешало гостям веселиться. Они пировали, варили бузу и запасались вином для завершающего пира, на который приглашались все жители аула. После этого жених возвращался в свой дом и вознаграждал приятеля, у которого жил во время свадьбы, быком, коровой или чем-то другим. На свадьбе можно было видеть самые лучшие наряды, холостые или молодые мужчины украшали себя всеми имеющимися доспехами, девушки – праздничной одеждой. Молодой человек, отличившийся рыцарскими ухватками, проворством и силой, получал одобрение стариков и право плясать с той девушкой, с которой пожелает[78 - Торнау. Мусульманское право 1866. О быте, нравах и обычаях древних атыхейских племен// Кавказ. 1849. № 36; Три дня в горах Калалальскаго общества // Кавк.». 1861. № 81; Невский П. Закубанский край в 1864 г. Кавк. 1868 г. Барон Сталь. Этнографичес. очерк черкесского народа; Ржондковский 3-й А. Эпизод из жизни шапсугов // Кавк. 1867. № 70.].

Свадебный обряд черкесов-христиан также имеет особенности, которые нельзя обойти молчанием.

За несколько дней до свадьбы назначается девичник, на котором собираются девушки и пируют присланной женихом снедью. Последнему в этот вечер дозволено посмотреть на свою невесту в окно, если до того ему не случалось ее видеть.

В день свадьбы, часов в шесть вечера, невесту везут в церковь. Когда жених приезжает за невестой, ее брат бьет его плетью за то, что он будто бы отнимает у него сестру.

Закрытую с головы до ног тонкой кисеей невесту сажают в экипаж, остальные женщины размещаются на арбах и всю дорогу играют на бубнах. Впереди едет верхом жених, рядом с ним шафер и несколько молодых людей, которые всю дорогу до церкви и обратно джигитуют. Наездники срывают шапки со своих товарищей, скачут вперед, те их догоняют, но вот шапка брошена вверх, со всех сторон слышатся выстрелы, и шапка уже никуда больше не годится… Джигитовка не останавливается и во время брачного обряда, молодые находятся в церкви, а джигиты остаются за оградой.

Джигитовка – одна из любимейших черкесских забав. Двадцать, иногда тридцать всадников бешено носятся по полю, показывая свою ловкость и смелость, на всем скаку они поднимают с земли разные вещи и грациозными движениями привлекают взгляды молодых красавиц.

За джигитовкой часто следует игра в палки. Участники разделяются на две партии – конных и пеших. Первые, прикрытые бурками, вооружены нагайками, а вторые – солидных размеров дубинами, которыми и стараются нанести удар конным противникам. Те, разумеется, увертываются, подставляют под удары бурку и за палочные побои платят жестокими ударами нагаек. Зрители ободряют победителей, смеются над побежденными, и игра часто кончается увечьями, а иногда и смертью.

По возвращении из церкви, не доезжая до дома жениха, выносят на блюде полустак — это мука, поджаренная на масле и подслащенная медом, ее кладут на тарелки и разрезают на куски. Тарелку с полустаком из рук несущего выхватывает один из ловких джигитов и мчится по аулу, за ним бросаются в погоню другие всадники, стараясь отнять тарелку, кончается тем, что тарелка бывает разбита, а полустак растоптан.

Молодые въезжают во двор, где раздаются выстрелы, мужчины идут в одну комнату, женщины в другую, шафер вынимает шашку, рубит на притолоке изображение креста – символ счастья, а родители благословляют новобрачных. Жених присоединяется к мужчинам, невеста к женщинам. Она по-прежнему закрыта вуалью и остается так в течение трех дней, на четвертые сутки шафер поднимает вуаль концом шашки и делает молодой подарок.

В то время когда молодые входят в саклю, один из родственников бросает с крыши в толпу разные фрукты. В доме происходит угощение. Все нары уставлены кушаньями, на одной установлен куст терновника, увешанный фруктами, того, кто осмелится взять хоть один из висящих на нем орехов, привязывают веревками к балке и держат до тех пор, пока он не заплатит штраф, сколько ни потребуют от него.

В середине нар, прислонясь к стене, сидит жених, рядом кто-то из пожилых мужчин, подле него стоит металлическая тарелка. Стук палочкой по тарелке возвещает о появлении гостя, который должен положить на тарелку какую-нибудь монету.

До начала ужина сваха ведет невесту, а шафер – жениха в спальню, где они и остаются, не принимая участия в ужине. Жених должен сам раздеть невесту, расшнуровать ей корсет, а если надеется на свою ловкость, то распороть его концом кинжала. С уходом молодых подают ужин, тут-то и начинаются пир и веселье[79 - Ильин Д. Свадьба у православных черкесов // Кавк. 1868. № 111.]. Вино развязывает и языки, и руки. Пляска делается общей, самые дряхлые старики под громкие одобрительные крики и ружейные выстрелы пускаются в пляс.

Музыкальные инструменты черкесов немногочисленны и неразнообразны: бубен, две или три дудки, подобие свирели с круглыми отверстиями, «скрипка», «балалайка» и нечто вроде лиры, впрочем, очень редко встречающейся, – вот и все инструменты.

Шапсугский намыль состоял из дудки, сделанной из старого ружейного ствола и нескольких связанных досточек, в которые по временам ударял музыкант. Во время игры на таком инструменте вместо аккомпанемента гудели несколько голосов, и несколько человек прихлопывали в ладоши.

Струнные были представлены в двух видах и носили два различных названия. Пшиннер, несколько похожий на виолончель инструмент с двумя волосяными струнами, во время игры держат левой рукой, упирая в колено, а в правую берется дугообразный смычок, которым водят по струнам, издающим глухие, заунывные и однообразные звуки. Точно такой же инструмент, на котором натянуты три струны, носил название пшедегекуакуа, на нем играли как на гитаре, без смычка.

Несмотря на простоту инструментов, небольшой их выбор и незатейливость издаваемых ими звуков, черкесы восторгались своей музыкой и часто в разгар пляски поддерживали свои музыкальные инструменты, хлопая в такт, стреляя из пистолетов и винтовок. Чем больше было выстрелов, тем больше чести для танцора[80 - Деву. О кавказской линии. 1829; Воспоминания кавказского офицера // Рус. вест. 1864. № 11; Вердеревский Е. От Зауралья до Закавказья // Кавказ. 1855. № 30; Ржондковский Л. Эпизод из жизни шапсугов // Кавказ. 1867. № 70.].

Существовало два рода танцев у черкесов: орираша, или круг (угг), и кафеныр, род лезгинки, которую танцует один мужчина или одна девушка.

Обычно на середину площадки выходил шестнадцатилетний юноша, раздавались звуки лезгинки, и юный танцор открывал начало народного танца. Сначала шел по кругу медленно, как медленны были хлопки присутствующих. Потом музыка и удары в ладоши учащались, а вместе с ними и движения танцора становились быстрее. Он то становился на острые носки чевяков, то совершенно выворачивал ноги, то описывал быстрый круг, изгибаясь в одну сторону и делая рукою жест, похожий на то, как всадник на всем скаку подхватывает с земли какую-нибудь вещь.

Но вот, усталый и измученный, он останавливался перед кем-нибудь из окружающей его толпы, делал поклон или дотрагивался до его одежды, и тот непременно должен был выйти плясать: отказ исполнить такое предложение считался большой обидой танцевавшему. Таким образом танцоры быстро сменяли друг друга, но черкесы не любили танцевать без девушек, так что на праздниках, где девушки не присутствовали, танцев почти никогда не было. Один из танцующих подходил к девушке и с поклоном приглашал ее танцевать. Она выступала на середину круга и стыдливо опускала глаза. Танец женщины отличался от танца мужчины: она двигалась по кругу медленно, будто плыла или тихо скользила по полу, осторожно изгибалась, а больше держалась прямо, изредка делая умеренные взмахи руками.

Но вот она остановилась, вызвала подругу. Вызванная начала кружиться с самыми грациозными движениями, а вызвавшая шла, танцуя, ей навстречу. «Сначала они быстро вертелись в кругу вдоль рядов восхищенных зрителей, кокетливо нагибаясь по временам к которому-нибудь из горцев или подруг, смотревших на пляску; потом быстро носились одна за другою с плутовской улыбкой и веселыми, смеющимися взглядами, сходились и расходились… Казалось, ноги девушек не двигались в то время, когда они с быстротою стрелы носились по кругу, с неописанной грацией взмахивая руками. Ничто не могло сравниться с прелестью этих танцорок, очаровательною мимикою выражавших природные страсти жителей своей полудикой родины…»

Такой жизни и энергии черкесов не проявлялось в общих танцах, где мужчины и женщины составляли круг и с припевом орираша потихоньку передвигались с места на место, пока не обойдут весь круг. Танец этот довольно монотонный, все двигались молчаливо, плавно, не делая никаких быстрых движений, а только переступая вправо и влево, с одной ноги на другую.

Орираша, или круг, имел другое назначение и смысл для черкеса: он служил местом свидания и переговоров любящих сердец. Пляшущие свободно разговаривали с девицами, которые так же свободно и без робости им отвечали, не нарушая при этом приличий. Грубые манеры, громкий смех во время танцев строго порицались черкесами. Любое отступление девушки от приличий считалось признаком ее дурного воспитания. Общественное мнение требовало, чтобы девица не танцевала слишком часто и долго с одним мужчиной, считалось куда приличнее по очереди танцевать со многими. Девушке предоставлялось, впрочем, полное право оставить своих кавалеров, находившихся с обеих сторон, перейти к другим или просто выйти из круга для отдыха. Тогда под надзором пожилых женщин, не спускавших с нее глаз во время танца, девушка уходила в соседнюю комнату. Мужчина же, напротив, вовсе не имел права оставлять свою даму во время пляски, но мог танцевать и без нее.

Иногда случалось, что круг бывал настолько велик, что внутри его помещались музыканты, посторонние люди и дети старейшин, которых вводили туда на лошадях. В таких случаях назначалось несколько человек для наблюдения за порядком. Они следили за тем, чтобы народ не теснил пляшущих и чтобы конные не слишком приближались к кругу. Из числа надзирателей несколько наиболее важных лиц назначались, по выбору хозяина, для исполнения обязанностей распорядителей праздника. Они подводили девиц к танцующим кавалерам, строго соблюдая при этом правила приличия, состоявшие главным образом в том, чтобы приезжие гости не оставались без дам.

Кафеныр и орираша – самые распространенные танцы у черкесов, кабардинцы же, кроме этих двух, часто исполняют так называемый карачаевский танец, который носит комический характер. Двое мужчин берут под руки девушку и в такт музыке и мерному хлопанью в ладоши в ногу, как солдаты, переваливаются из стороны в сторону. То они тесно прижимают девушку к своим бокам, то отнимают ее друг у друга, то комично покачиваются, точно пьяные. Ритм постепенно ускоряется, и пляска заканчивается полным изнеможением танцующих[81 - Люлье Л. Верования, религиозные обряды и предрассудки у черкесов // Зап. Кавк. отд. Ими. Рус. Геогр. об. Кн. V. 1862; Вердеревский Б. От Зауралья до Закавказья // Кавк. 1855. № 30; Ржондковский 3-й А. Экспедиция в Хакучи 1865 г. // Кавказ. 1867. № 99; Ильин Д. Свадьба у православных черкесов // Кавказ. 1868. № 111; Барон Сталь. Этнографии, очерк черкесского народа (рукопись).].

Продолжавшиеся по нескольку часов танцы сменялись потом играми, более шумными и нередко весьма опасными. Во всех играх черкесов проглядывала воинственная отвага, сила, а главное, ловкость. Обычно играющие разделялись на два отряда: пеших и конных. Вооруженные огромными кольями, пешие с криком и сравнительно большой толпой бросались на конных противников и били без пощады как людей, так и лошадей. Наездники, со своей стороны, также не жалели пеших, топтали их конями и бросались на всем скаку в середину толпы. В основном конные побеждали пеших, разгоняли их, преследовали до самого дома и, случалось, нередко давили своих противников. Доходило иногда до исступления с обеих сторон, и тогда старики, выступая как посредники, прекращали ссору. Такие игры почти никогда не обходились без несчастных случаев, недаром черкесы говорили: «Кому не страшно в день такой игры, тот не устрашится и в битве». Из всех народных игр наиболее замечательна была известная под именем диюр, что на наречиях некоторых черкесских племен означает крест, она, вероятно, осталась от христианского прошлого.

В каждом ауле жители разделялись на две партии: верховую и низовую, сакли восточной части назывались верховьями, а западной низовьями. В больших и сильно растянутых в длину аулах подобное деление существует до сих пор. Перед началом игры каждый из участников являлся на сборное место с огромным шестом, на верху которого была прикреплена корзина, наполненная сухим сеном или соломой, обе партии, выстроившись друг против друга, зажигали корзины и с криками «диюр! диюр!» бросались друг на друга.

Игра обычно начиналась с наступлением сумерек, и вид пылающих во мраке огромных факелов представлял весьма интересное зрелище. Каждая из сторон ставила себе главной целью захватить как можно больше пленных, которых со связанными за спиной руками отводили в кунахскую одного из старейшин своей партии. По окончании игры каждая сторона собиралась в кунахской, где были собраны пленные. Начинались переговоры, происходил обмен пленных, и та сторона, которая потеряла их больше, должна была выкупать излишек потери, иногда пленные сами обязывались внести за себя выкуп, который всегда состоял из определенного количества съестных припасов. Собранные припасы поручались одному из старейшин партии, который и задавал пир всем своим соратникам. Игра, затеянная молодежью, привлекала и пожилых и старцев, приходивших взглянуть на веселящихся и вздохнуть, «вспоминая прошедшие годы молодости, отчасти предпринимать меры предосторожности от пожара, что легко могли причинить корзинками, в безумии веселья, быстро разносимыми с одного угла аула в другой. Старики часто попадались в плен, будучи немощны и не в состоянии противиться сильным молодым борцам, налагавшим на них ременные оковы. Впрочем, такие пленники дорого обходились победителям, а равно и той партии, у которой были похищены: для примирения с ними надлежало удовлетворять их за то, что, не уважая их седин, увлекли их в плен, и в сем случае виновники приготовляли яства и напитки, и примирение со старцами заключалось новым угощением».

Игры черкесов хоть и были довольно однообразны, но продолжались довольно долго, их прекращала только всеобщая усталость, и тогда все присутствующие усаживались в кружок, на середину выступал певец и после нескольких прелюдий затягивал песню. Окружающие хранили почтительное молчание, и свет огромного костра, разложенного в сакле, то ярко, то тускло освещал внимательные лица…

Черкесы любят поэзию и песни. В прежнее время у них были поэты, гекоко — слагатели народных песен. По большей части это были простолюдины и редко знали язык священников – людей грамотных. Такие поэты высоко ценились князьями и дворянством, они ходили в бой впереди войска. Князья любили иметь при себе певцов и гордились ими. Умение сочинить песню во все времена глубоко уважалось. Замечательнейшие наездники не пренебрегали рифмой. Магомет-Аш, один из первых богатырей за Кубанью, был великолепным импровизатором. Песни, особенно старинные, составляли для черкесов святыню. Едва разнесется по горам весть о смерти героя, как в честь его тотчас же слагалась песня. Родственники умершего собирали к себе всех известных поэтов и удаляли их на время из аула в ближайший лес, снабдив всем необходимым для жизни.

«Каждое утро певцы оставляли свое общее временное жилище и расходились в разные стороны леса, где в уединении слагали свои песни в честь героя. Вечером они сходились вместе, и каждый представлял собранию все, что ему дало вдохновение дня. Из этих отдельных песен особенно хорошие места служили материалом для составления одной общей песни».

Сложив песню, поэты отправлялись в аул, где к тому времени приготовлялся пир. Песня выслушивалась, певцы получали награды и разносили новую песню по всему пространству, где обитало черкесское племя.