Придворный. Гоф-медик

– Больше и не надо. Продолжим. Когда ты немного пришел в себя, увидел убегающих разбойников и двоих в солдатских мундирах, их догоняющих. Сейчас твои показания перебелят, и ты их подпишешь. Договорились?

– Сделаю, как прикажете!

Гопникам накручивают на полную катушку, мало никому не покажется. Но мне-то что! Я не идиот ссориться с госбезопасностью. Вслух ничего не говорю, но дознаватель понимает мой настрой.

– Сегодня к тебе могут прийти от обидчиков. Станут просить принять компенсацию за похищенное. Уговаривать будут настойчиво. Не сразу, не на первый раз, а на второй, но пусть уговорят. Если что будет нужно, обращайся к сиделке, она из наших. Выздоравливай. Мы еще встретимся.

Засим охранители вежливо распрощались и ушли, оставив корзинку дивно пахнущих роз.

Устав от общения, я опять было задремал, но заглянувшая вскоре сиделка почистила душистый апельсин и стала скармливать его мне в рот по одной дольке. От дольки себе категорически отказалась. Затем напоила вкуснейшим морсом из баклажки и спросила, приму ли частного поверенного, у которого какое-то личное дело. Получив согласие, ввела щуплого человечка, и тот сразу, без предисловий, принялся меня улещать:

– Ваше благородие…

– Не льстите. Я не имею чина, а так титуловать гимназиста не положено.

– Э… Виноват. Молодой господин, вы сильно пострадали, и будет справедливо, если получите достойную компенсацию за сколь тяжелую, столь и случайную травму. Мало того, малолетние драчуны просто обязаны будут понести достойное наказание за то, что они сделали. Случилась драка, и за это, но только за это, они готовы ответить. То, что взяли ваши вещи, было глупой детской шалостью, а удар по голове стал просто трагической неожиданностью…

– Короче можно? Я не в том состоянии, чтобы слушать длинные речи.

– Тысяча дукатов. Пятьсот сейчас и сразу, а пятьсот после суда, если откажетесь от обвинения в разбое и подпишете прощение напавшим.

Ого! Ничего себе! На полный курс университета хватит, да еще на жизнь прилично останется. Однако охранитель велел не соглашаться сразу, а торговаться я и в прошлой жизни умел.

– Как-то недорого у вас ценятся дворяне. Вы знаете, что я пропущу выпускные экзамены? Что потерял здоровье и красоту? Про украденные вещи и кошелек даже не вспоминаю. – Перевожу взгляд на сиделку. – Нельзя ли сделать как-нибудь так, чтобы этого господина здесь больше не было?

Прикрываю глаза и слушаю, как санитары выгоняют ходатая.

Опять подремал с полчаса, а затем ко мне пришли родители и тетя Изольда. Дядя Вилдрек, у которого работаю в аптеке, не появился. Он давно с семьей разругался, только меня терпит. И то не очень. С другой родней лет десять не виделся и не разговаривал. Как из армии комиссовали, совсем мизантропом стал. Зато весь остальной славный род Тихих был в сборе. Мама сразу схватила за руку, разревелась, села на кровать и осторожно обняла. Тетя опустилась на стул. Рядом с ней встал отец, одетый в мундир с накинутым на плечи лекарским халатом. Тетка тоже в мундирном платье – видать, отпросилась со службы. Не считая меня, она единственный приличный волшебник в нашем роду. Пользует третий круг заклинаний и служит где-то при градоначальнике. Разговор я сразу начал с главного:

– Папа, ты знаешь! Мне Марги по дороге в школу проболталась, что Амка целовалась с Деном, Ромом и Сержем! Кажется, с Роби тоже, но точно не уверен.

– Совсем ребенок еще! – умилилась тетя. – Только о девчонках думает!

– Ничего не о девчонках! – возразил было я, но был безжалостно зацелован.

Затем меня принялась обцеловывать мама. Папе я достался в сильно помятом виде, но и он не преминул зажать мою бедную тушку в объятиях и чмокнуть в непострадавшую щеку. Убедившись, что я в относительном порядке, он ласково сказал:

– Выглядишь ты не очень. Но что до шрамов – плюнь и разотри. Ты же не девица на выданье. – с лица воду не пить.

– Ага! И с корявым можно жить. Что, совсем дело плохо?

– Да нет! Что ты! Пройдет со временем! – Врать отец никогда особо не умел. – Главное – сам жив, а остальное наладится.

Мама уже взяла себя в руки и тоже начала успокаивать меня. Обещала найти денег и отвести к целителю, который сделает шрам почти незаметным.

– Мам, ты что! Зачем зря деньги палить? Мужчина должен быть лишь чуть-чуть красивей обезьяны. Руки-ноги целы, а остальное не суть важно. Вот лучше по конфете возьмите. И апельсинчик тоже.

– Кто тебе их принес? И розы?

– Как очнулся, уже лежали, – соврал я, а чтобы отвлечь родичей, поменял тему: – Дядя Вилдрек хоть в курсе того, что я здесь? Или опять вас видеть не захотел?

– О покойниках плохо не говорят, но он с нами точно бы не пришел, – выступила мама с неожиданной вестью. – Ой! – тут же спохватилась она.

– О покойниках? – удивился я. – Он вроде помирать не собирался. Я когда в воскресенье из аптеки уходил, дядя был жив-здоров и, как всегда, под градусом.

Родичи переглянулись, и отец рассказал:

– Вчера утром служанка убираться пришла, а Вилдрек сидит мертвый за столом в лаборатории. И много пузырьков перед ним. Видать, ревизию наводил. Она полицию вызвала. Те пришли, дом осмотрели, ничего подозрительного не нашли. Анатом говорит, апоплексический удар случился. Может, лекарств нанюхался, может, вина лишку выпил, а может, очень грузный был.

Чего-то такого я ожидал. Жизнь за жизнь. Вместо меня тот, кто устроил перенос, для соблюдения баланса другую жизнь взял.

– Похороны когда?

– Одаренных сжигают до темноты, чтобы не поднялись умертвиями. Сами узнали, когда ты на экзамене был. Даже на церемонию не успели, его уже сожгли к нашему приходу. Мы пепел над морем развеяли, как он и хотел.

– У него же после войны от дара ничего не осталось.

– Таков порядок, а труп и так целую ночь пролежал.

– Жалко. Я проститься хотел.

– Тут вот еще что… У него в столе конверт с завещанием нашли. Подписан и зарегистрирован по всем правилам. Имущество тебе оставил. И дом, и аптеку, и что на счету в банке. Адвокат тебе подробней расскажет, с нами он даже говорить не стал. Аптека пока закрыта, дом полиция опечатала, ждут твоего возвращения.

Мы совсем немного поговорили про дядю и про меня. Родным сказали, что на меня напали грабители. Оказалось, папа не платил за целителя и отдельную палату организовал не он, все предоставили за счет казны. Вскоре разговор прекратился – я плохо себя почувствовал, и посещение закончилось.

Отец

Сорокалетний мужчина в мундире статского генерала без орденов и знаков различия долго не мог оторвать взора от закрывшейся двери.

– А это дорогого стоит… – задумчиво произнес он, ни к кому не обращаясь.

Из-за распахнувшейся боковой панели просочился чиновник. Три блистающих на груди ордена показывали, что он не последний человек в этом мире, но изящный поклон пояснил, что и не первый в этой комнате.

– Дорогого… – опять промолвил хозяин кабинета и спросил вошедшего: – Ты благодарность мальцу подготовил?

– Так точно, ваша милость. К утру документы на владение затвердили в реестре.

– Ладно. Давай с самого начала – как там в больнице случилось? А то Лаурка нас прервала.

Советник раскрыл кожаную папку и стал читать написанное высоким штилем:

– Сегодня леди Лауре по пробуждении доложили, что вьюнош ожил. Она потребовала тотчас навестить. Мальчик на сей раз очнулся в ясном сознании. Но, увидев ея, решил, что умер и оказался в раю, а здесь ангел, коий встречает усопших. Она его разуверила в том, а он изящные комплименты говорил, однако же категорически отказался ея вину в случившемся признать. Объяснил, что выбор был токмо его, а ей надобно забыть сей случай, аки дурной сон.

Перелистнув бумагу в папке, докладчик простыми словами вставил свое мнение:

– Очень правильного направления мыслей и большого благонравия молодой человек. Заявлял: «Я не планировал жить вечно», «Смерть в бою – достойная смерть», – а потом охранителю: «Интересы короны важнее моего мнения, мне достаточно приказа».

Вернулся к бумагам и продолжил: