В ту же реку. Начало пути

– Уеду. В Москве поступать буду, а Лёша через год приедет. Без друзей, без знакомых. А тут появляюсь я, такая красивая и умная. И мы с ним уже чуть-чуть гуляли. Смекаешь?

– Ну Надька! Ну ты хитрованка! Ты уже всё рассчитала!

– А как же! Думаешь, так просто хорошего парня подцепить? Сведи меня с ним, должна буду.

01–05.12.1972

Первого декабря добровольно-принудительно мобилизовали лучших охотников-промысловиков района. Волки. Самая страшная напасть для оленьего стада. В этот год их расплодилось особенно много, пастухи перестали справляться, и, чтобы не сорвать ежегодный забой оленей, весь следующий год кормящий район мясом, число хищников решили кардинально сократить.

Анатолий Гордеевич, егерь, с которым летом ходили на охоту, похлопотал, и меня, как победителя областных, окружных и районных стрелковых соревнований, снайпера и просто хорошего пацана, взяли в одну из команд. Получил патроны, меховую полость, чтобы не замерзнуть на морозе, затем тепло одетым сел в вертолет с еще одним охотником из Медвежки и полетел.

Это была не охота, а убийство. Обнаружив стаю, вертолет завис, и мы начали стрелять. У напарника трехлинейка, я взял свой СКС. Вибрация, холод и непривычный угол сильно сказывались на меткости, но скорострельность и прекрасный обзор компенсировали недостатки. Я бил по разбегающимся хищникам, партнер добивал подранков. Рассеяв стаю, мы вернулись на базу, поели, отогрелись и опять вылетели в поиск. А на место сшибки, сразу по нашему прибытию, вездеходом поехала группа наземных охотников – найти выживших, добить недобитых и просто сосчитать число тушек.

Сколько денег стоило устройство этой бойни районным организациям, боюсь даже подумать. Вертолетов только на нашей базе было задействовано три машины со сменными экипажами. Техников, горючку и что там еще требуется для вылетов, просто не считаем, без них вертаки не взлетят. Отдельно проводилась загонная охота по обнаруженным волкам. Думаю, всего было задействовано стволов под сотню.

В обычное время за уничтоженного волка платили тридцать рублей, сейчас из-за количества привлечённых людей трудно было бы сказать, кто сколько убил, да и помощникам охотников стало бы обидно. Мы три дня работали за идею, еду и бесплатные патроны. Народ понимал, что оленеводам помогать надо. Сильно позже совхоз прислал мне официальное благодарственное письмо, да еще мужики из наземных команд подарили шкуру седого матерого волка, вот и весь прибыток. Хотя нет, я оставшиеся патроны заначил. Целый невскрытый цинк и два подсумка с носимым комплектом. Кто знает, в подсумке тридцать патронов, ровно три обоймы. Правда, не убойных полуоболочечных охотничьих, а обычных боевых армейских.

Еще прихватил чуток дармовых патронов для мосинки, штук тридцать надыбал. Больше не получилось, боеприпас для трехлинейки ходовой. Это не мой СКС, экзотика среди промысловиков.

Причем теперь понятно почему. Симоновский карабин – оружие на среднего зверя. Ни на медведя, ни на лося с ним лучше не ходить. На волка его вполне хватает, нерпу тоже бил, думаю, и на северного оленя сгодится. А вот с росомахой я бы не стал рисковать. Зверь серьезный и живучий.

Кстати, напарник обещал свести с умельцем, который доведет СКС до идеала. Смутно намекал на покупку полной переделки карабина, с которым случилось резкое сокращение длины и появление оптического прицела. Ну, не знаю, как говорится, «будем посмотреть». Купить-то легко, как на материке с ним быть? Очень не хочется отвечать за левый ствол, у которого к тому же весьма сомнительная полезность.

Вернулся домой замерзший, усталый, но довольный причислением к когорте профессиональных охотников, отсыпался до самого обеда, потом сходил в баню погреться и смыть пот. Затем прилег на пару минут и продрых до прихода родителей с работы.

Вечером Ким Коля зашел, мой бывший одноклассник, сосланный отцом в оленеводы, но прибывший на забой. Совсем коряком стал. Не только по одежде, но и по изменившемуся мировоззрению. Колян похвастал, что получил взрослое имя, теперь он Кавав. Вместе с именем у него завелась и жена. В сельсовете еще не записались, но уже спят вместе. В общем стаде у него теперь есть собственные олени. Пока десяток, но какие его годы! Обрастает понемногу имуществом. Даже ярангу подарил отец жены. Для полного счастья нужно бы собственное ружье заполучить, но в стойбище лишнего нет, а в охотмаге ему не продают из-за прошлых неприятностей с законом.

Намек понял. Достал ИЖ-5, одностволку Чалдона с новым прикладом, и вручил Коляну. Заодно подстраховался, поди найди ружье в тундре. Приятель отдарился парой шкурок горностая.

Газета

К пятому числу, ко Дню Конституции, стенгазеты в конторе не висело. У газеты, висящей с 7 ноября, стоял профорг и, покачиваясь с мысков на пятки начищенных сапог, внимательно и вдумчиво вслух читал заголовок. Причем с выражением и уже третий раз. Парторг внимательно слушал. Исполняющая обязанности директора стояла рядом с покаянным видом.

– Зин, я чо-то не понял, – профорг на словах «Великая Октябрьская социалистическая» вдруг переключился на женщину, – это старая газета, чо ли?

– Понимаешь, Максимка не успел…

– А! Я-то, дурак, читаю и никак не пойму! Вроде Конституция уже, а написано про революцию. И где висит газета про всенародный праздник принятия нашей родной Конституции 1936 года?

– Максимка не успел, – чуть громче произнесла Зинаида Петровна.

– Михалыч, ты у нас парторг. Кто такой Максимка, знаешь? Я нет. Лёху знаю. Он у нас ко всякому празднику газету вывешивал. Хороший пацан. Как думаешь, он могёт к завтрему газету повесить? А то как-то не по-партейному получается.

– Семёныч, его Зинка съела. Всё денег ей жалко. Алика наняла, а тот, понимаешь, запил.

– Водяру всякий жрать могёт. Чо с газетой-то будет?

– Лёха пацан нормальный. Я схожу, сам его попрошу придумать что-нибудь. Он комсомолец, не откажет в таком деле.

– Оно да… Дело такое… Не за рупь-целковый радеть надо. Придут к нам и спросят: «Что ж вы всенародный праздник не отмечаете?» И чо мы скажем?

– Так прошлый год тоже…

– Зин, ты лучше помолчи. Ругаться матерно не хочется. Михалыч попросит, Лёха не откажет. А вот твоих Максимок народ видеть в кооперативе боле не желает.

В конце дня у газеты стояло то же трио. На ватманском листе алела красная книга с золотой надписью: «Конституция СССР». Герб, флаг и три лозунга были в наличии, как и переписанная чертежным шрифтом статья из газеты.

– Главное, Лёха только-только приехал с волчьей облавы. А газету сразу выдал. Видать, не верил в Максимку, заранее сделал. И денег, сказал, не надо. Говорит, считаю своим долгом, как комсомолец и всё такое. Газеты на любые праздники за мной, сказал, будут. Одно слово – трудяга. Наш человек.

– Я тут чо думаю. Я, может, чо не понимаю, но ты, Зинка, ему комнату взад возвертай. А то взяла, понимаешь, моду сесть на шею и ножки свесить! Народ такого не любит!

– Семёныч, давай, однако, премию ему дадим. И грамоту за волков.

– А то ж!

04.12.1972

В понедельник школа, на первом уроке линейка в честь Дня Конституции, а после последнего мой доклад про то, как бил волков с вертолета. Пацаны обзавидовались, тоже хотели бы пострелять.

Попик сидит с Нинкой, втюрился и ходит за ней хвостиком. Той такое положение нравится, но время от времени она фыркает и гоняет Кольку.

Лена со Степаном сидят вместе, строят друг другу глазки и вместе делают уроки. Оба были троечниками, но отставали по разным предметам. Объединившись, стали тянуть друг друга и вдруг, к собственному удивлению, по результатам первой четверти попали в твёрдые хорошисты, что очень понравилось их родителям.

Семя сильно разочаровался в Ване. Что главное в девушке? Особенно соседке по парте? Чтобы она всегда делала домашние задания и давала их списать. Тут же случилось сплошное разочарование – списать она давала, вот только задания не делала, ленилась. Девчонки парням перекатать еще давали. Типа, чего уж тут поделаешь, пацаны, они такие. Но между собой такое не одобрялось. Так что Юрка искал, у кого можно взять домашку, ныл, умолял и договаривался, а после, уже у него, сдувала Лиу. Кому такое понравится? В прошлой жизни она жила получше, я по дружбе решал ей задания, и её успеваемость была значительно выше.

Юрка попытался было пересесть за парту к Юне, раз Лиана освободила место. Машка его не приняла, а Вана жутко обиделась, договорилась с классной и сама отсела от него на свободную парту. К ней, повинуясь мимолетом брошенному взгляду, перебрался Серёга. Он твердый хорошист, хотя и раздолбай по жизни. На его место пересел Юрок. Надя, его новая соседка, была отличницей и давно неровно дышала по Семе. Видимо, для повышения успеваемости, Мария Ивановна утвердила рокировки, но обещала посмотреть на четвертные оценки.

У Лётчика жизнь вроде наладилась. Мать обещала мужу подать на развод, если тот еще раз поднимет на нее или на сына руку. Ванькин отец проникся, пить почти перестал, хотя временами с мужиками принимает, а затем дома начинает качать права, однако руки распускать боится. Не знаю, долго ли он продержится. Иван пытается вновь прибиться ко мне, но я былого доверия не выказываю и с поручениями не посылаю. Однажды отказался быть моим адъютантом, другой раз не позову.

На работе только зашел в контору, как парторг нарисовался. Прямо не говорит, но очень прозрачно намекает на стенгазету к празднику. Просить не просит, ведь меня из художников разжаловали, однако нынешний в запой ушел, а за отсутствие наглядной агитации парторгу же и влетит. Ну, дело понятное, обещаю принести потребное. Легкий намек на оплату отметаю с ходу. Типа, я комсомолец или где? Пока работаю, все стенгазеты к любым праздникам за мной будут. И деньги не предлагайте, общественным поручением считаю. Порадовал человека. Про то, что непонятно за какие такие дела бабло получаю, народ пока не вспомнил. Лучше пусть и не вспоминает.

Зинаида Петровна зашла, вместо «спасибо» вернула изостудию. Сколько я в ней не был? Неделю? Вроде ничего не изменилось. Ну да я теперь ученый, возвращать газеты не собираюсь. Дома сохранней будут.

Дядя Витя к себе позвал. Показывает очередной набор инструментов, теперь ювелира. Говорит, в ящике лежит минимум необходимого. Хотя на первый взгляд инструментов много, от надфилей и маленькой киянки до штангенциркуля и лабораторных весов. Горелка для плавки, форсунка для пайки, всякие тигли, изложницы. Отдельно завернуты вальцы, которыми мы Юне бронзу вытягивали. Чуток химии. Припои всякие, модельный воск, цинк, медь и другие реагенты. Даже ртути немного есть. Завершает комплект маленький немецкий токарно-фрезерный станок в коробке, по внешнему виду и весу напоминающий старую швейную машинку системы «Зингер». Отдельно была выдана книга, обёрнутая древней газетой.

– Сам понимаешь, оно мне уже ни к чему, – поясняет Калина. – Я по этой книжке учился. Ты тоже попробуй. Дело не шибко хитрое. Часовщиком сложнее быть.

– Может… – начинаю отнекиваться и замолкаю. Действительно, чего там говорить. Человеку больше ничего уже не надо.

Книга называется «Из старателей в золотых дел мастера», издана на обёрточной бумаге в далеком 1923 году типографией Томского союза кооператоров. Листаю. Уже в предисловии сказано, что она выпущена для ранее забитых и стенавших под гнетом царского режима старателей. Ее цель, согласно новой экономической политике, решениям РКП(б) и указаниям лично товарища Троцкого, – воспитать революционных золотых дел мастеров, которые в преддверии мировой революции должны заменить буржуазных ювелиров и прочих прихвостней старого режима. Такое вступление заняло первые десять страниц. Дальше пошли конкретные описания методов обогащения золотого песка до золота ювелирных кондиций. Следующие главы рассказывали, как сделать революционные коммунистические украшения. Судя по фамилии автора, товарищ Кантор сам был из ювелиров и замаливал грехи перед новой властью, не бросая основной профессии. Без идеологического предисловия книга весьма полезная и познавательная. Однако рецепты довольно простые, интересны только для начинающего постигать азы мастерства. Хотя, может, раньше именно так и делали? Не уверен, что стану ювелиром, однако лишними инструменты не будут, стал благодарить. Человек не слушает, свое говорит:

– Дошла весточка от старого друга. Туза на сходняке воры приговорили. Он знал, к чему дело клонится, не пошёл туда. Верняк забьётся в щель и будет тихариться. Не опасен теперь. Сёму Гриценко, оказывается, еще летом похоронили. Что и как, сказать не могу, но общак старателей он не брал, однако, видать, чем-то перед золотоношами проштрафился. Чтоб ты знал, Муля когда-то своих корешей на бабки кинул. Он сам будет из бандитов, решил затихариться и у нас залёг в берлогу. Когда надоело ему в поселке небо коптить, в отрыв пойти решил, а дружки, видать, не забыли и сразу достали. На Зинку небось обижен?

– Есть немного.

– Плюнь да разотри. Дорвалась бабенка до власти на старости лет. Ты молодой, скоро в Москву вернешься. А ей даже ехать некуда. Ее дети и те толком не пристроены. Она с мужем им на кооператив зарабатывает. Потому завидует тем, кому по жизни больше повезло. Дашку опасайся. Она Кризьковых задавила, остальные так… сбоку припёка. У нее связи по всему району. Но она тебя любит, гадить не станет. Ее мужик в полынью провалился и сильно застудился. Что легкие, что ливер, всё болит. Хотят в конце лета перебраться в теплые края. Тебе без разницы, однако для случая знай – Захаров, который в СМУ бухгалтером работает, не под своей фамилией живет. За растрату его ищут. Кузьмича, главного мента нашего, знаешь? Он берёт. Много, но вопросы решает. Бабло в бочке с капустой хранит. И не только бабло. Кое-кто случайно увидел, кое-кому рассказал. Некоторые хотят ментовской капустки отведать, но боятся ответки. Лютовать Кузьмич будет, пока не вернут его добро. Хотя какое оно его?! Всё с братвы ободрал. Если что еще полезное вспомню, на бумажке запишу.

– Спасибо. Может, пригодится.