Утром 22 марта мы проскочили станцию Абинская, а к вечеру ее уже заняли передовые части Красной армии.
На пригородной станции Гайдук нас отправили на запасной путь. По главному ходу прошел штабной поезд генерала Деникина в сопровождении бронепоезда. Спустя полтора часа, после того как Весёлкин недвусмысленно навел орудия на здание станции и водокачку, нам перевели стрелки на главный ход. Даром что на бронеплощадках не было ни одного артиллерийского снаряда.
В Новороссийске творилось невообразимое: весь этот «тыловой вертеп», особенно припортовый район, был забит пехотными, кавалерийскими, казачьими частями. Все это, смешавшись в одну пеструю неуправляемую, но вооруженную толпу, стремилось как можно быстрее попасть на пароходы и корабли, уходящие в Крым. И только в самом порту коренастые шотландские стрелки в своих клетчатых – на потеху честному народу – юбках пытались навести подобие порядка. Смять их ничего не стоило, но за стрелками маячили орудийные башни линкора «Император Индии» и крейсера «Калипсо». В гудящей нервной толпе было немало раненых, приковылявших из брошенных госпиталей на костылях и так; увы, никому не было до них дела, и никто не собирался пропускать их к спасительным трапам Цементной пристани.
В ночь на 26 марта в Новороссийске жгли склады, цистерны с нефтью и взрывали снаряды. Английские корабли время от времени постреливали по горам – для острастки буденовских войск, которые, оставив в тылах тяжелую технику и артиллерию, налегке пытались ворваться в город. Если бы не корабли союзников, в том числе и итальянские, и французские, то буденовские части давно бы уже заняли предместье. А еще прикрывали нас два полка – Донской калмыцкий полк, сформированный из бузавов – сальских калмыков, и 3-й Дроздовский полк. Казалось, в пылу эвакуации о них забыли, и судьба их предрешена. Но генерал Кутепов вернул с моря вышедший в Константинополь эсминец «Пылкий» и добился, чтобы командир корабля принял на борт всех дроздовцев. Это был поступок мужественного и волевого генерала. А вот полк донских калмыков забыли на берегу. Вместе с ними был и обоз, в котором они пытались вывезти свои семьи. Калмыки не приняли предложение красных о капитуляции и держались до последнего патрона. Судьба бузавов была ужасной: красноармейцы порубили их вместе с домочадцами.
Наш «Белый воин» загнали на запасные пути товарной станции. Здесь мы высадили своих пассажиров. Женщины, навьюченные узлами и прочим скарбом, двинулись вслед за своими станичными казаками. Как мало шансов было у них попасть на пароход. На прощанье Ульяна сняла со своей шеи ладанку и перевесила ее на меня.
– Да хранит тебя Господь!
Она поцеловала трижды – два раза в щеки, а третий в губы – будто орденом наградила!
– Ну, бывай, казак! Может, свидимся где…
И ушла, прижимая ребеночка, к высокой груди. А к нам подскочил взъерошенный полковник-дроздовец с наганом на шнуре и двумя поручиками.
– Кто командир, где командир?
Полковник Весёлкин спрыгнул к нему с подножки бронеплощадки.
– Немедленно высаживайте команду, а весь подвижной состав гоните в порт и топите в море! Да-да, в море! Это приказ главнокомандующего! Там уже пару бронепоездов сбросили. Не оставлять же их большевикам?! Не слышу согласия, господин полковник!
Весёлкин мрачно козырнул:
– Есть…
– То-то же! Исполняйте приказание!
Весёлкин собрал у паровоза всю бронепоездную команду, попрощался с каждым за руку и велел старшему офицеру вести ее в порт для посадки на суда. Сам же вскочил на подножку паровозной будки и махнул Савельичу рукой:
– Вперед!
Паровоз нехотя, словно предчувствую свою близкую кончину, сдвинул колеса с места и медленно покатил в порт. Люди, заполонившие весь грузовой двор, так же нехотя расступались перед пыхтящей машиной, и мы мало-помалу приближались к краю причальной стенки, за которой рельсы обрывались прямо в море. Савельич притормозил состав. Весёлкин соскочил с подножки, сделал несколько шагов по направлению к морю, перекрестился, достал наган и выстрелил себе в висок. Мы ахнули и тоже перекрестились! Наш командир, друг отца, дядя Нестор, рослый и видный, вдруг рухнул на колени, а потом медленно упал лицом вниз, выбросив руки к морю…
Савельич спрыгнул с лесенки и полез зачем-то под паровоз. Лязгнула разъединенная сцепка между тендером и локомотивом.
– Вот что, хлопцы! – крикнул нам старик, поднимаясь в будку. – Я свою машину гробить не буду. Я на ней с младых ногтей пахал. Делайте, что хотите, но я прорвусь в Ростов. Если хотите – айда со мной. А здесь полная безнадега. И на корабли вам не попасть как пить дать. Ну?
Вырваться из здешнего кошмара хотелось любой ценой. В конце концов последовать примеру командира можно было и позже – в случае полной неудачи.
– Ну? – понукал нас Савельич к ответу.
– Едем с тобой! – махнул рукой Паша.
– Тогда шустро перекидайте дрова в будку!
Мы перебросали из тендера остатки дров и сложили их в небольшую поленницу у левой двери. Набили и топку до отказа. Тендер опустел. Савельич положил руку на регулятор пара и дал малый ход. Бронепоезд покатил к краю причала, в который бились волны неспокойного весеннего моря. Первой, оборвав сцепку, рухнула в воду некогда хвостовая бронеплощадка, за ней классный вагон, который служил нам родным домом. Он встал торчком, но его тут же сбила вторая бронеплощадка, а на нее, не успевшую затонуть, свалился многотонный тендер. От бронепоезда «Белый офицер» остался лишь паровоз да платформа, прицепленная спереди. Мы сняли фуражки. Мы прощались с бронепоездом, как моряки прощаются с кораблем, который вынуждены затопить своими руками. Собственно, так оно и было. И всего лишь полтора года назад большевики здесь же заставили черноморцев затопить большую часть эскадры…
Тем временем Савельич повернул реверс, и паровоз пошел прочь от опасного места. Он медленно катил из порта, покрикивая пронзительным гудком на беспечную публику, топтавшуюся на рельсах. Как ни странно, но никто нас в порту не остановил. Полковника-дроздовца, направившего нас сюда, не было видно. Мы миновали портовые ворота и выехали на станционные пути. Перед стрелкой Савельич затормозил, спрыгнул с паровоза и сам перевел рельсы на главный ход. Никто не обращал на нас внимания. Возможно, считали, что мы производим какие-то маневры. А маневр у нас был один – вперед, на север, к станции Тоннельная. Хватило бы только огня в топке да пара в котле. И хорошо бы, чтобы навстречу нам никто не вылетел. И много еще хотелось бы просить у судьбы, чтобы наш прорыв в Ростов удался.
– Вы, хлопцы, погоны-то сымайте. Вы теперь поездная бригада. Нам светиться ни к чему.
Старик был прав. Надо было придать себе вид настоящих паровозников – кочегаров. Паша спорол с шинели погоны, поцеловал их, положил в фуражку и швырнул в топку. Я последовал его примеру. Шинели наши были настолько замызганы паровозной работой, что вполне могли сойти за солдатские. Сняли погоны и с гимнастерок, и шевроны Добровольческой армии тоже спороли. Наганы выбрасывать не стали, переложили их поглубже в карманы шаровар, а кобуры тоже полетели в топку. Савельич подарил Павлу свою старую замасленную кепку, а мне досталась черная и вся в дырах вязаная шапка сбежавшего кочегара. Теперь вид у нас был вполне пролетарский.
Глава пятая. Анна на рельсах
Самое опасное место – пригородную станцию Гайдук, – уже занятую красными, мы прошли также без помех. Ничего опасного в паровозе с оторванным тендером буденовцы не увидели. Должно быть, решили, что их паровоз мчит за чем-то в тыл. Ну и слава богу!
Я бросил в топку последнее полено, когда Савельич, выглянув в окно будки, вскрикнул:
– Ты смотри, что задумал, сволочь!
Мы выглянули в правую дверь: по проселку, пересекавшему дорогу, бежала девушка, придерживая на бегу разодранное платье. За ней мчался красный боец без ремня, а за ним его товарищ с винтовкой. Ясно было, для какой потребы была устроена эта погоня. Девчонка бежала наперерез паровозу, чтобы раз и навсегда избавиться от насильников под нашими колесами…
– А ну подбери с бегунка эту Анну Каренину! – кивнул мне Савельич. Я выбрался через левую застекленную дверцу на обходной мостик и перебрался на бегунок. Савельич сбавил ход до скорости пешехода. Девушка, увидев, что ее собираются спасать, бросилась ко мне, простерев руки. Я втянул ее на бегунковую площадку, а потом повел по мостику в будку. Черноволосая, кареглазая, она запаленно дышала, кутаясь обнаженными плечами в длинные пушистые волосы. На груди форменного платья алел крест сестры милосердия. Мы вошли в будку, и я усадил девушку на сиденье помощника. Савельич задвинул рычаг подачи пара до отказа, но, как назло, начинался подъем, и паровоз очень медленно набирал скорость. Давление пара упало без подтопки наполовину. Ситуация осложнялась тем, что красноармейцы, упустив сладкую добычу, орали нам во всю мочь:
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: