Дмитрий Донской

Взрослея, Дмитрий все больше узнавал о том, как устроен окружавший его жестокий мир. Но прежде всего ему необходимо было понять Орду. Уже в первую свою поездку в степь он внимательно присматривался к жизни степняков, их нравам и обычаям.

Как на Руси, так и в степях борьба за власть регулировалась некоторыми общепринятыми представлениями. Монголы свято верили, что право на верховную власть над миром имеет только Золотой род – потомки Чингисхана. Бескрайние пространства своей империи «потрясатель Вселенной» оставил во владение (улус) четырем сыновьям – Джучи, Угедею, Чагатаю и Толую. Среди потомков Джучи на трон правителя Золотой Орды (Улуса Джучи) до середины XIV века могли претендовать лишь потомки хана Батыя. (Считалось, что именно Батый был основателем самостоятельного государства, которое позднее историки назовут Золотой Ордой.) Потомки Батыя, в свою очередь, разделялись на осененное лучами славы семейство хана Узбека – и всех остальных.

Известно, что старшие жены монгольских ханов имели большую власть и нередко фактически управляли государством в периоды междуцарствия. С кончиной правителя наступал «час вдовы». Он мог продолжаться и несколько лет. Но неизменно заканчивался жестокой казнью регентши. И на то были свои причины. Верховная власть состоит не из одних лишь дворцовых интриг. По-настоящему крепкой ее делает только война или подготовка к ней. Помимо этого, верховная власть по природе своей иррациональна и требует от правителя соответствующего поведения: необъяснимой смеси беспечности и осторожности, жестокости и милосердия, коварства и великодушия, скупости и щедрости. Ханские вдовы при всей своей изворотливости не могли понять всю сложность психологического аспекта верховной власти и выстроить адекватную линию поведения. Их мелкотравчатая политика при определенных обстоятельствах могла привести к крушению хрупкого степного государства…

Вдова Узбека и мать Джанибека, знаменитая ханша Тайдула – имя ее в «обрусевшем» произношении носит город Тула, некогда входивший в состав ее владений, – после смерти мужа и сына стремилась стать регентшей при любом номинальном правителе Орды. Ради этого она решилась нарушить древнюю традицию престолонаследия. В борьбе за верховную власть она сделала ставку на боковую династическую линию – потомков братьев Батыя Шибана и Тангута (267, 41). Это были захудалые роды, прежде не смевшие и мечтать о ханском троне. Теперь они оказались героями дня. Когда хан Наврус, принадлежавший к потомкам Тангута, взошел на трон Золотой Орды, все поняли, что в степях произошла своего рода династическая революция. Кто «был ничем», тот «стал всем».

Однако искусная в интригах ханша была беспомощна в стратегических вопросах. Она не поняла, что открывает ящик Пандоры. Пример худородного Навруса показывал путь к верховной власти любому из многочисленных потомков Джучи. Следствием такого династического «равенства» стала война всех против всех.

Вскоре потомок Шибана по имени Хызр-хан поднял мятеж против Навруса и захватил Сарай. Свергнутый хан вместе с сыном был убит, а старая ханша Тайдула жестоко казнена.

НОЖ, АРКАН И СТО БАРАНОВ

Не прошло и года, как против Хызра был составлен заговор (1361). Улучив удобный момент, правителя убил, по одним сведениям, его брат Мюрид, по другим – сын Тимур-Ходжа (267, 42). Сбивчивость источников оставляет место и для третьей версии: хан пал в бою с очередным мятежником из числа потомков Джучи (266, 124).

Отцеубийца Тимур-Ходжа продержался на золотом троне около месяца. Затем он вынужден был бежать в степи, и трон захватил – всего лишь на один месяц – Орду-Мелик. Но не успел тот расположиться в Сарае, как против него выступил внук хана Узбека Кильдибек. Этот «царевич», по некоторым сведениям, был самозванцем и не имел ничего общего с правящей династией. Вскоре против него начал войну брат Хызра Мюрид (Мурад, Мурат). Разгромив и уничтожив самозванца, Мюрид, однако, не успел утвердиться на троне. Его опередил потомок Шибана Мир-Пулад. Этот, в свою очередь, был изгнан из Сарая потомком Узбека ханом Абдаллахом (зима 1362/63), за спиной которого стоял могущественный временщик Мамай. Через полгода Абдаллах был изгнан из Сарая ханом Мюридом.

Вся эта бесконечная смена правителей напоминает борьбу Рюриковичей (Ольговичей и Мономашичей) за киевский «золотой стол» после распада единой Киевской Руси. И это сходство далеко не случайно. Как и восточнославянское общество XII века, монгольское общество времен «великой замятни» было весьма архаичным. (Пользуясь терминологией советской историографии, его можно назвать раннефеодальным.) Основная масса населения – простые кочевники – жила по нормам обычного права. Государственный аппарат находился в зачаточном состоянии и не мог служить амортизатором династических конфликтов. За каждым из потомков Джучи стояла та или иная группа родо-племенной знати. Деньги имели значение только в городах. Степняки оценивали благосостояние человека количеством баранов в его стаде и лошадей в его табуне. Из «духовных ценностей» выше всего ценили смелость и удачу. Первобытные инстинкты раздувала охота с ловчими птицами – соколами и кречетами. Иногда для добычи и потехи всего соседства устраивали большую облавную охоту, стягивая все живое в кольцо загонщиков…

Московские бояре внимательно следили за головокружительной сменой правителей в Орде. Новости обычно приносили торговавшие на Нижней Волге московские купцы или клирики Сарайской епархии. Митрополит Алексей везде имел своих доброхотов и получал самую свежую и достоверную информацию.

Дмитрий Суздальский весной 1360 года был утвержден на великом княжении Владимирском ярлыком хана Навруса. Его права подтвердил и сменивший Навруса хан Хызр. Мимолетное правление трех следующих ханов (Тимур-Ходжа, Орду-Мелик и Кильдибек) стало временем тревог и небывалых унижений для русских князей.

«Вообще же, как известно, русские князья ездили в Орду после каждого нового переворота. Так было и со вступлением на престол Бердибека, и с воцарением Кульпы (и со смертью великого князя Ивана Ивановича); только по прибытии в Орду князья Кульпы уже не застали: на престоле сидел Наврус; в 1360 г. Навруса сменил Хидырь, и в 1361 г. князья поехали в Орду снова» (248, 312).

В этой поездке (лето – осень 1361) князья оказались в самой гуще свирепой ордынской усобицы. Их жизнь и честь теперь не были защищены ни блеском ханской пайзы, ни законами восточного гостеприимства.

Отсутствие общепризнанной и сильной центральной власти, с одной стороны, создавало для русских князей большие проблемы, но с другой – приучало их безнаказанно вступать в бой с ордынцами.

«С наступлением периода “великой замятни” (1359 г.) золотоордынским правителям фактически стало не до Руси, так как в государстве шла непрерывная борьба за власть. В 60-е годы лишь отдельные феодалы, пытавшиеся обособиться и от Мамая, и от сарайских ханов, совершали грабительские набеги с собственными небольшими дружинами. При этом русские князья успевали немедленно принять против них ответные меры» (149, 208). Заметим, что сражения с этими «отдельными феодалами» были весьма полезны для русских, так как учили их преодолевать наследственный страх перед степняками и побеждать их в полевом сражении.

Чуждые степной пертурбации, русские князья в 1361 году оказались ее пленниками и жертвами. Андрей Суздальский на пути из Сарая на Русь встретил ордынского князя Аратехозю и был окружен со всех сторон. С боем пробившись через татарские полки, Андрей вернулся на Русь «здрав». Константин Ростовский, задержавшийся по своим делам в Орде, был до такой степени ограблен, что на нем и его людях не осталось даже «исподних порт»; они «нази токмо живы приидоша пеши на Русь». Дмитрий Суздальский пересидел «замятню» в Сарае и «цел сохранен бысть». Не в добрый час собравшийся с данью в Орду князь Василий Михайлович Тверской вернулся на Русь из поволжского города Бездежа, так и не доехав до Сарая (248, 311).

Никто не мог сказать, когда настанет конец череде дворцовых переворотов и порожденного ею паралича центрального управления. Выразив преданность одному хану и уплатив ему «выход», русский князь тотчас становился врагом его соперника. Но и отказ признать права на трон того или иного соискателя мог обернуться бедой, если этот соискатель все же получал верховную власть.

ИНЫЕ ВРЕМЕНА

Первым чувством, которое испытывали русские князья, узнав об очередном перевороте в Сарае, было злорадство. Орда явным образом распадалась на части и слабела. Ордынцы убивали друг друга в кровопролитных междоусобных войнах. Все это очень напоминало бедствия, которые испытала Русь перед нашествием Батыя. Теперь пришло время и завоевателям отведать горьких плодов усобицы.

Но время эмоций сменялось временем размышлений. И тут все было далеко не так однозначно. Верховная власть Орды над русскими землями была, конечно, тяжким испытанием, «вавилонским пленом», от которого все мечтали избавиться. Но нет худа без добра. Более полувека, прошедшие с окончания степной войны между Тохтой и Ногаем (1300) и ее «зеркального отражения» – усобицы сыновей Александра Невского, русские княжества жили спокойно. За исключением похода на Тверь зимой 1327/28 года, татары не предпринимали больших карательных экспедиций на Северо-Восточную Русь. Под благодатным покровом «великой тишины», сотканным Иваном Калитой и его сыновьями, страна жила мирной жизнью. В отношениях между князьями и Ордой действовали простые и ясные правила игры. Каждый Рюрикович занимал ту ступень власти и то место в русском пространстве, которые ему отвел хан.

Однако с кончиной «доброго царя» Джанибека (1357) для русских князей настали иные времена, потребовавшие отказа от прежних правил политического поведения. Великая Орда умирала, и возле ее смертного одра уже спорили и бряцали оружием многочисленные наследники. На смену эпохе мира пришла эпоха войны. И если раньше на рынке успеха пользовались спросом осторожность и хитрость, то теперь тугой лук и острый меч резко поднялись в цене.

Новая система отношений между Русью и слабеющей Ордой сложилась не сразу. Поначалу князья полагали (или предпочитали делать вид), что ничего особенного не происходит, а степные войны – всего лишь неполадки в жизнеспособной системе. Они, как и прежде, спешили в Орду с дарами к новому «генералиссимусу степей» (выражение Н. А. Заболоцкого) и прошением о выдаче заветного ярлыка.

В прежнее время деньги в Сарае решали многое. Теперь они решали все. Дмитрий Суздальский сильно потратился в поисках великого княжения Владимирского и к этому времени был почти банкротом. В связи с этим у Москвы появилась надежда тряхнуть мошной и при помощи золота вернуть своему князю-отроку утраченное великокняжеское достоинство.

«В лето 6870 (1362) князь Дмитреи Иванович Московьскыи и князь Дмитреи Костянтинович Суждальскыи сперъся о великом княжении и послаша кождо своих киличеев (послов. – Н. Б.) в Орду к царю Мурату» (43, 72).

Оба Дмитрия явно торопились, направляя послов к хану, который еще не был безусловным победителем в степной усобице. «В Сарае между тем появились одновременно два царя: во-первых, Амурат (Мурат. – Н. Б.), чеканивший монету в “Новом Сарае” и “Белад Гюлистане”; во-вторых, Кильдибек, выдававший себя за сына царя Джанибека и чеканивший монету также в “Новом Сарае”, а кроме того в Азаке (т. е. в Азове) и в Мокше (Пензенская губ.). Нет ничего удивительного, что русские князья в Орду сами не ехали. Невозможно было даже определить, кто из “царей” будет их сюзереном. Они послали в Орду только своих киличеев: осенью или летом 1362 г. Кильдибек начал наступление на Амурата с правой стороны Волги, был разбит и умерщвлен. Несколько ранее киличеи поехали в Орду, к Амурату. В Сарае от Амурата ярлык на великое княжение Владимирское получил московский киличей Аминь – для Дмитрия Ивановича» (248, 312).

МОСКОВСКОЕ КОНТРНАСТУПЛЕНИЕ

Рассказывая о событиях зимы 1362/63 года, Рогожский летописец сообщает: «Тое же зимы привез Аминь от Мурута (Мурата. – Н. Б.) ярлык на Москву на великое княжение и они съслали князя Дмитрея Суждальскаго с великаго княжениа» (43, 73).

В этом сверхкратком известии (которое в той же годовой статье Рогожского летописца – «в лето 6870» – повторено в пространном виде и в московской интерпретации) сквозит тверское настроение. «Они» – это московские бояре во главе с митрополитом Алексеем, «сославшие» – то есть выгнавшие, согнавшие – Дмитрия Суздальского с великого княжения Владимирского (302, 193). В этом деянии нет ни мира, ни справедливости. Отсюда начинается тема московского произвола, красной нитью проходящая через Рогожский летописец – тверскую переработку Общерусского летописного свода начала XV века.

Впрочем, тверской взгляд на московскую политику, естественно, грешит односторонностью. Иван Калита и его наследники всегда действовали осторожно и с оглядкой. Возможно, в этом проявлялось чувство религиозной ответственности за успех московского дела. Война с Ордой прежде считалась непозволительным риском. Но теперь у Дмитрия Московского был ярлык от действующего, здравствующего хана Мурата. Этот «живой» ярлык перекрывал ярлык уже умершего хана Хидыря, равно как и ярлыки других «краткосрочных» ханов, которые были у Дмитрия Суздальского. Ярлык на великое княжение Владимирское от правящего хана давал московским правителям полное право «сослать» суздальского князя с владимирского стола, который он занял «не по отчине, не по дедине».

Однако в позиции москвичей было одно уязвимое место. Судя по летописному тексту, ярлык от Мурата не имел обычного подтверждения в виде татарского «посла» с внушительным отрядом. В тревожной обстановке дворцовых переворотов хан не захотел отпускать от себя даже сотню преданных воинов. Московский боярин по прозвищу Аминь попросту купил у «отчаянно нуждавшегося в русских деньгах» Мурата ярлык и лично отвез его в Москву (266, 127). Московское золото оказалось тяжелее суздальского. Остальное мало интересовало увлеченного династической войной хана Мурата.

ВЛАДИМИРСКИЙ ТРИУМФ

В древности торная дорога из Москвы во Владимир и Суздаль шла через Переяславль Залесский и Юрьев Польской. На участке от Москвы до Переяславля ее так и называли – Переяславской дорогой. Этой дорогой «шел сквозь вятичи» Владимир Мономах. Этой дорогой ездили Юрий Долгорукий и Андрей Боголюбский, Всеволод Большое Гнездо и Александр Невский. Теперь по этому затерянному в лесах древнему пути предстояло пройти с московскими полками выступившему в поход против Дмитрия Суздальского князю-отроку Дмитрию Московскому.

Первым делом московские полки нацелились на Переяславль Залесский. Кроме всего прочего, это был и вопрос престижа: захваченный Дмитрием Суздальским город москвичи считали своим еще во времена князя Даниила Александровича – родоначальника московской династии.

Для похода были собраны воедино все боевые силы Московского княжества. Рогожский летописец, на страницах которого сплетаются различные летописные традиции, сообщает об этом походе с пафосом, обличающим московского патриота.

«Тое же зимы (1362/63 года. – Н. Б.) князь великии Дмитреи Иванович (в возрасте двенадцати лет. – Н. Б.) съ своею братиею съ князем съ Ываном Ивановичем (в возрасте “дитя”. – Н. Б.) и съ князем Володимером Андреевичем (в возрасте девяти лет. – Н. Б.) и со всеми боляры и собрав воя многы своея отчины и иде ратию кь Переяславлю, князь же Дмитреи Костянтинович Суждальскыи не стерпе пришествиа его и убояся нахожениа его, паче ратнаго духа, сдрогнуся и, уразумев свое неизволение, сбеже съ Переяславля въ Володимерь и пакы бежа из Володимеря в свои град Суждаль, в свою отчину. Князь же великии Дмитреи Иванович, прогнав его съ Переяславля и сам седе в Переяславли съ своею братьею и з боляры и съ своею дружиною» (43, 72).

Очевидно, что этот «поход детей» был проведен боярами, за спиной которых стоял митрополит Алексей. Вся московская боярская корпорация объединилась и выступила в поход во имя возвращения Переяславля.

В древнем Спасо-Преображенском соборе, выстроенном из белого камня Юрием Долгоруким, князь-отрок Дмитрий принял присягу на верность от жителей Переяславля Залесского. Кажется, это была первая в его жизни крупная победа. Почтительно склонив головы, вокруг трона двенадцатилетнего великого князя стояли кузнецы этой бескровной победы – московские бояре…

Со школьной скамьи слово «бояре» вызывает у нас какой-то кисловатый привкус. Боярин – это враг прогресса, тугодум и скопидом. Его лицо наполовину скрывает длинная борода. В июльскую жару он носит нелепую шубу с длинными рукавами и меховую шапку в форме ведра. Собравшись в количестве семи, бояре образуют «семибоярщину» – правительство национальной измены. Петр сначала обрезал боярам бороды, а потом вообще ликвидировал их как класс…

Бедные, бедные бояре… Как не повезло вам в лотерее истории! А между тем вы заслужили гораздо лучшую память. И вместо того чтобы на каждой площади ставить памятники государям, не лучше ли хотя бы на одной площади поставить памятник тем, кто служил надежным пьедесталом для этих государей?

Итак, бояре Дмитрия Донского. Те, кого он будет так искренне благодарить в свой смертный час и так горячо просить позаботиться о будущем династии…

Это была мощная когорта, вознесшая князя Дмитрия к победам и бессмертию. Отцы-основатели Московского государства… Историки давно присматриваются к этим людям. Но что можно сказать о тех, от кого – если не считать их общего великого дела – не осталось ничего, кроме тяжелых, как валуны, имен? Почти все они были эмигрантами, перебравшимися в Москву из других земель, спасаясь от безнарядья и нападений чужеземцев. Каждый знал себе цену и требовал за службу достойное вознаграждение. Каждый готов был сложить голову на поле ратной славы.

«Это небольшое количество родов, едва достигающее двух десятков, образует очень сплоченный круг лиц, связанных с князьями и между собой узами родства и свойства, – писал историк С. Б. Веселовский. – Даже отрывочные сведения, дошедшие до нас, дают очень выразительную картину. Микула Васильевич Вельяминов и вел. кн. Дмитрий были свояками, т. к. были женаты на родных сестрах, дочерях суздальского князя Дмитрия Константиновича. Дочь Микулы выходит замуж за Ивана Дмитриевича Всеволожа. Кн. Петр Дмитриевич Дмитровский, сын Дмитрия Донского, женится на дочери Полиевкта Васильевича Вельяминова. Федор Андреевич Кошка выдает свою дочь за кн. Федора Михайловича Микулинского. Иван Федорович Собака Фоминский был сыном несчастной кн. Евпраксии Смолянки, разведенной жены вел. кн. Семена Гордого. Брат Свибла Иван Андреевич Хромой, Александр Андреевич Белеут, Семен Мелик и Иван Толбуга, двоюродный брат боярина Ивана Собаки, – все были женаты на родных сестрах, дочерях боярина Д. А. Монастырева. У третьего сына Ивана Мороза, Дмитрия, одна дочь – замужем за Иваном Семеновичем Меликовым, а другая – за Юрием Степановичем Бяконтовым, митрополичьим боярином, племянником известного боярина Данилы Феофановича. Дочери боярина Константина Дмитриевича Шеи Зернова были замужем: одна – за Федором Кутузом, другая – за кн. Александром Федоровичем Ростовским.

Представители этих родов при дворе вел. кн. Дмитрия все были наперечет, все на виду. В такой среде сложился, как средство самозащиты от инородцев и пришельцев, как принцип внутренней дисциплины и порядка обычай местнических родовых счетов, который одинаково связывал как великого князя, так и его слуг. Если соотношение родов между собой и положение того или иного лица в роде связывали в известной мере князя и давали право каждому лицу претендовать на соответствующее его происхождению место, то, с другой стороны, они обязывали каждого родича отстаивать свое положение и честь рода, т. к. даже если бы он не желал этого по тем или иным причинам, его заставили бы это делать остальные родичи.

Позже, с наплывом новых родов, в зависимости от роста государства, с разветвлением размножившихся родичей старых родов, с усложнением всех отношений вообще этот строй начинает расшатываться. Непоправимо тяжелые удары наносит ему самодержавная политика вел. кн. Ивана III и в особенности царя Ивана. В XVII в. местнические счеты – уже уродливый анахронизм, благодарная, но едва ли разумная пища для презрительных насмешек Котошихиных и историков, которые описывают местничество “по Котошихину”.

В связи с местническим родовым счетом стоит право выкупа родовых вотчин как средство сохранения за родом основы его могущества – земли.

Это родовое строение служилого класса, особенно отчетливое и последовательное в его верхах, в боярстве, составляет очень существенную черту XIV в., и этим явлением объясняется то, что в течение двух следующих столетий старые роды, несмотря ни на что, занимают в правящем классе первое место» (112, 499).

Московское войско встало на холмах, окружающих Плещеево озеро. За два года своего правления Дмитрий Суздальский не успел «пустить корни» в Переяславле и не надеялся на поддержку горожан. Да и сражаться с обладателем действующего ханского ярлыка (хотя и не сопровождаемого ханским послом) ему явно не хотелось. Узкой зимней дорогой Дмитрий Суздальский отступил из Переяславля на Юрьев Польской и далее на Владимир.

Первый успех воодушевил москвичей. Преследуя отступавшего суздальского князя, они направились к Владимиру. И здесь Дмитрий Московский не встретил никакого сопротивления. Его вступление во Владимир было триумфальным шествием.

«Тое же зимы перед Крещением князь Дмитреи Иванович съ своею братиею съ князем Иваном и Володимером и съ всеми бояры в силе велице тяжце въехав в Володимерь и седе на великом княжении на столе отца своего и деда и прадеда (прадед Дмитрия князь Даниил Московский некоторое время занимал владимирский трон. – Н. Б.), и стоя въ Володимери 3 недели и поеха на Москву и воя (воинов. – Н. Б.) распусти кождо въсвояси» (43, 73).