Убейте Прохожего! Книга 4

Почувствовав в словах бывшей жены насмешку, Романов молча развернулся и, в сопровождении низко опустившего голову сына, прошел в прихожую. Оделся, достал из висевшего на вешалке полиэтиленового пакета коробку конфет – протянул Игорю. Похлопал его по плечу, поцеловал в лоб и, стараясь не глядеть ребенку в глаза, торопливо вышел за дверь.

28 февраля

Из телевизионных новостей:

«С обращением к избирателям Владимира Барыкина, убитого в ночь с 24 на 25 февраля, выступила его вдова Ольга. В память о светлом образе мужа, она призвала всех его сторонников отдать свои голоса на выборах губернатора области, первый тур которых состоится в воскресенье, второго марта, кандидату от КПРФ Егору Реве».

«Кандидаты на пост губернатора области: А. Дударев, Е. Борецкий и С. Заворуев выступили с протестом против того, чтобы сторонников выбывшего из предвыборной гонки Барыкина призывали голосовать за Е. Реву, мотивируя это тем, что тот в таком случае получит преимущество в предвыборной гонке за счет использованного В. Барыкиным бесплатного эфирного времени».

Романов сидел перед зеркалом. Смотрел на свое отражение и отражение гримерши Люды Смирягиной – молодой женщины с тусклым, как сороковаттная лампочка лицом, и думал о том, что старость, как и всякая гадость, приходит к человеку внезапно.

«Она приходит после того, как ты ловишь себя на мысли, что большинство половозрелых девушек, к которым чувствуешь влечение, годятся тебе в дочери».

– Скажите! – обратился к гримерше Люде. – Как, по-вашему, я еще могу интересовать молодых женщин?

Люда перестала втирать в его щеки желтый жирный крем из тюбика и после секундного замешательства спросила, чем вызван этот странный вопрос.

– Видите ли, в чем дело… С некоторых пор меня перестали любить те, кто мне нравится, – честно признался Романов. – А те, кому с нравлюсь, к сожалению, безнадежно стары.

Люда рассмеялась.

– Нет, я серьезно! – воскликнул Романов. – Мир с каждым годом катастрофически молодеет, а я остаюсь таким, каким был и год назад, и два, и пять, и десять!

– Что в этом плохого?

– Ничего! Уверяю вас: в этом нет ничего плохого, за исключением того, что молодые женщины не обращают на меня никакого внимания!

Люда приняла слова Романова за шутку. Она еще раз рассмеялась и сказала, что, по ее мнению, молодые женщины не обращают на него внимания не потому, что он стар, а потому, что он не является ни бизнесменом, ни банкиром, ни даже каким-нибудь захудалым депутатом.

– Что вы говорите! – ахнул Романов. – Неужели по мне это видно?

– Конечно! Не обижайтесь, Василий Сергеевич, но, глядя на вас, трудно не заметить, что вы слишком интеллигентны и тонкокожи для того, чтобы быть ими.

Чуть откинувшись на спинку кресла, Романов внимательно посмотрел на себя в зеркало. Мысль, высказанная Людой, ему понравилась. Сравнив себя с богатыми людьми, он готов был согласиться с тем, что многих из них, при всем уважении к их капиталу, действительно трудно заподозрить даже в такой малости, как знание основ этикета, без чего ни один человек, по его мнению, не мог считаться полностью интеллигентным. Однако после некоторого раздумья он вынужден был признать и факт существования немалого количества людей – больших знатоков этикета и других, крайне важных для настоящего интеллигента –в портмоне которых наряду с абонементами в оперу хранятся карточки Golden Visa и American-Express. И именно существование таких людей заставляло его усомниться в справедливости слов гримерши.

Проведя указательным пальцем по морщине возле рта, Романов спросил: действительно ли она считает его интеллигентом или это было сказано ради красного словца.

– Конечно, считаю! – без тени сомнения в голосе ответила Люда. – У вас правильная речь, умные внимательные глаза, приятные манеры…

– Но я иной раз бываю так вспыльчив! А это неинтеллигентно.

– Зато, как мне кажется, вы отходчивый.

– Да, это так… А еще я много пью. По крайней мере, так болтают у меня за спиной.

– И что с того? – фыркнула Люда. – У нас все талантливые люди пьют!

– Со мной, говорят, трудно ужиться.

– Это говорят те, кто не понимают вас!

– Я некрасивый.

– Это вы-то некрасивый? – искренне удивилась Люда. – Да таким тонким чертам лица любой Бельмондо обзавидуется!

– Мне уже сорок три года. У меня морщины, и виски седые.

– Седина портит женщин, но не мужчин!

– И на все-то у вас есть ответ… А еще я невысокий и худой.

– Вы не длинный и не толстый!

– Я не богатый и не депутат.

С тем, что Романов не богатый и не депутат, Люда спорить не стала. Она с готовностью кивнула и сказала: да, он – прирожденный интеллигент.

Романов еще раз повернул голову в сторону зеркала. Поднял подбородок и, скосив глаза, внимательно посмотрел на свое отражение. Решил, что именно в такой позе он больше всего похож на своего отца – профессора университета – человека, который не только к студентам, но даже к соседям-алкоголикам и их детям-наркоманам обращался исключительно на вы.

– А вы вообще-то знаете, кто такой интеллигент? – не поворачивая головы, спросил Люду.

Та пожала плечами. Сказала, что точного определения она, конечно, не даст, но думает, что интеллигент – это тот, кто разговаривает так, как разговаривает он – Василий Сергеевич, мыслит, как он и как он держится с людьми.

С этими словами Люда взяла в руки кисточку. Нежно провела по лбу Романова и спросила: сам-то он знает ответ на вопрос, который только что задал.

– Конечно, – ответил Романов. – Согласно словарю Ожегова, интеллигент – это работник умственного труда, обладающий специальными знаниями в различных областях науки, культуры, техники. А придумал это слово, если мне не изменяет память, писатель девятнадцатого века, теперь, к сожалению, уже порядком забытый, Владимир Баборыкин.

Люда недоуменно пожала плечами. Спросила: означает ли это то, что каждый работник умственного труда, обладающий специальными знаниями в различных областях, является интеллигентом.

Не отводя взгляда от своего отражения в зеркале, Романов отрицательно покачал головой.

– Нет, – ответил он, – не означает.

– Выходит, определение Ожегова не точное?

– Выходит, нет.

Люда обрадовалась. Довольная собой, она вытерла руки о тряпочку, лежащую на столе возле баночки с кремом, и сказала, что до тех пор, пока ей толком не объяснят: кто такой интеллигент и с чем его едят, свое определение она будет считать единственно верным.

Настроение у Романова стало портиться.

Окончательно же оно испортилось после появления в гримерной комнате Никиты Малявина.

С видом человека, у которого в запасе на всё про всё есть ровно одна минута, Малявин вбежал в комнату, обнял Люду за талию и смачно чмокнул в подставленную щеку.

Люда расплылась в улыбке, отчего свет ее лица поднялся до отметки в шестьдесят ватт, и попросила повторить то же самое, но уже с чувством.

– Не могу, – отказался Малявин.