Крысолов

– А у меня отпуск, не могу уже больше в городе находится.

– Как я вас понимаю. Счастливого пути.

– Спасибо вам, товарищ майор. Всего хорошего!

Я тронулся и поехал дальше. Больше на моем пути постов не было. За окнами мелькал темный лес. Я видел краем глаза как в глубине его на меня смотрели угольки чьих-то глаз. Полыхали и сверлили меня на сквозь. Как же страшно! Всю дорогу мне казалось, что вот-вот из ниоткуда появятся преследователи и настигнут меня. Но никого не было.

На подъезде к Похьелле Сонька начала шевелиться.

Я остановился возле дома и снова усыпил ее хлороформом. Оглянулся вокруг, никого. Прислушался, тишина, только деревья меж собой переговариваются и где-то далеко плещутся волны. Я закинул Соньку на плечо и понес ее в дом.

Теперь я мог хорошо ее рассмотреть. Крупные глаза и полные губы, она была настоящей красавицей, что с ней было не так? Она была вся грязная и побитая, в порванной одежде, которую давно не стирали. Я привязал ее к табурету и пошел затапливать баню.

– Ты как себя чувствуешь? – спросил я Соньку, когда она пришла в себя.

– Выпусти меня, урод! – ее язык заплетался, и она совершенно меня не боялась, значит была еще пьяна. Я усыпил ее хлороформом и отнес в баню. Там я тщательно отмыл ее с ног и до головы. У нее было прекрасное тело, но меня это совершенно не волновало. Я смотрел на него как изысканно изготовленную вещь. Вещи ее я сжег в банной печи, а Соньку отнес в темницу и заковал ее в кандалы.

Спустя несколько часов она пришла в себя. Я слышал, как она покрывает меня проклятиями. Я отложил в сторону чашку с чаем и спустился на площадку для наблюдения.

– Где ты, урод?! – кричала Сонька – Покажись, ублюдок!

Я выкрутил вентиль с водой и с потолка струями побежала холодная вода. Узница продолжала кричать, но потом протрезвев от холодной воды зарыдала и забилась в истерике. Я выключил воду и спустился к клеткам.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я и предусмотрительно продолжил, повысив голос – И перед тем как ты начнешь орать, хочу тебя предупредить, что не сниму тебя с этого столба пока мы не поговорим спокойно.

Она вылупилась на меня во все свои голубые глазищи. Я увидел страх в ее глазах. Она не знала, что мне ответить.

– Будешь орать я снова тебя выключу и так до бесконечности. Возможно, ты даже умрешь на этом столбе от истощения. Поверь, мне этого совершенно не хочется. Одно условие, мы должны поговорить спокойно.

– Зачем? – дрожащим голосом спросила она.

– Я хочу знать, что с тобой случилось.

– Что со мной случилось? – переспросила она.

– Да, что с тобой случилось?! – меня начинало это злить – Скажи мне почему тебя молодую и красивую девушку избивает какой-то урод возле клуба, а всем все равно, потому что ты для них пустое место?! Почему ты ходишь в грязном рванье, пьяная и побитая? Скажи мне, что с тобой случилось?!

– Я, я, я – ее голос дрожал – Я не знаю.

– А ты подумай, я никуда не тороплюсь. И ты, поверь тоже.

– Я хочу домой, – она зарыдала.

– Тебя кто-то там ждет?

– Выпусти меня!

– Тебя кто-то там ждет?!

– Нееееет! – она завыла – Меня никто не ждет. Я никому не нужна. Все умерли, а я осталась совсем одна.

– Кто умер?

– Все! Родители и мой жених.

– Как это произошло?

– Машина, в нас врезалась машина. Мы ехали с дачи. Они погибли, а я провалялась в больнице больше месяца. Никого больше нет.

Я ввел Соньке инъекцию с успокоительным препаратом.

– И тебя это сломило? – спросил я и продолжил – Сейчас тебе станет лучше.

– Ты отравил меня? – спросила она и в голосе ее было полное равнодушие.

– Нет, сейчас ты успокоишься.

– Я не знаю для чего мне жить – ответила она и замолчала.

Мы провели в молчании больше часа. Сонька совсем размякла и равнодушно смотрела в пол.

– Ты ведь не отпустишь меня? – спросила она.

– Нет.

– Зачем тогда все это?

– Я просто хочу, чтобы ты понимала, что сейчас умрешь.

***

Она смотрела мне в глаза, когда я вспарывал ей живот и орала. Мне было все равно.

Когда она окончательно смолкла я вырезал ее внутренности и оставил тело висеть на столбе, чтобы сошла кровь, а сам пошел в баню, захватив по пути мешок с солью. Помывшись я взял самую большую ванную, в которой спокойно помещался сам и всыпал в него соль из мешка без остатка. Я стал наполнять ванную кипятком из котла, и когда ванная наполнилась, стал размешивать соль ковшом. Получился крепкий соляной раствор. Я оставил его, чтобы он остыл.

На утро я погрузил Сонькино тело в раствор, вложил в ее распоротый живот гирю для груза и оставил вымачиваться. Спустя два дня распятая на столбе Сонька сохла в темнице среди клеток. Можно было отправляться на поиски новых узниц. Сонькино тело мне было нужно лишь для устрашения. Ее жизнь не была нужна ни мне, ни ей, а ее смерть никто и не заметил, и не важно где бы она ее застигла, тут в моей темнице, или там на Думской в толпе пьяных людей.

Глава 6

Сонька совсем высохла, ее иссохшее тело висело на столбе и смотрело перед собой пустыми глазницами. Пустая жизнь и тихая смерть. Разве могло быть как-то иначе? Возможно, не будь той машины, не будь тех смертей и не будь меня тогда на Думской. Но слишком много “не будь” и слишком мало “будь”. Я не выстраивал каких-то философских систем вокруг своего ужасного поступка. Холодным умом непредвзятого судьи я понимал, что являюсь чудовищем и понимал, что не имел никакого права лишать ее жизни, но этот судья слишком быстро замолкал и исчезал в лабиринтах моего подсознания, которое требовало новой крови и новых смертей. Я просто убил ее. И пока ее тело высыхало и скукоживалось, я весь высыхал от страха быть пойманным. Да, меня успокаивало то обстоятельство, что земля эта, как и квартира в Выборге, была куплена по фальшивым документам и оформлена на другого человека, которого уже и в живых возможно не было. Но я боялся быть разоблаченным. Меня не пугало наказание, тот же судья внутри меня давным-давно приговорил меня к смерти и с вердиктом я был согласен, но не закончить начатое было никак невозможно, хуже любой пытки. И мысли о том, что кто-то остановит меня вонзались в мозг раскаленными иглами. Я просыпался в ночи весь в холодном поту и прислушивался, всматривался в темноту вокруг себя. Ничего, всегда ничего. Иногда в дверном проеме стояла Сонька и говорила: “Ты меня убил”. Я знаю, знаю, что убил, покойся с миром, – отвечал я и пытался заснуть.