Крысолов

Глава 2

– Виктор Павлович, что это значит вы выходите из дела?! Как?! Что это означает для нас? – руки Алисы Сергеевны делали нечто невообразимое в воздухе, а голос срывался, она очень нервничала, и поразительно, что это очень ей шло. Есть люди которым нервозность придает некоторый комичный шарм.

– Я продаю ресторан, Алиса Сергеевна, потому что больше не испытываю к этому делу ничего кроме отвращения. Такой специалист как вы без работы точно не останется, так же как и Сергей. С вашим умением управлять и его умением готовить, вас оторвут с руками и ногами.

– Но как, кому, когда? Что изменилось? Еще вчера вы были так счастливы и увлечены.

– Ничто не вечно под луной. Кому не знаю, но постараюсь все уладить в ближайшее время. А вы, Алиса Сергеевна, успокойтесь, а то я совсем скоро перестану понимать, что вы хотите мне сказать.

Она села за рабочий стол, налила себе воды и одним глотком выпила содержимое. Жадно втянув воздух, Алиса Сергеевна глубоко выдохнула.

– Может быть мы сможем купить ваш ресторан? – спросила она и голос ее звучал уже намного ровнее и спокойнее.

– Вам стоит обсудить это с Сергеем. Сумма внушительная и я не думаю, что вы осилите ее без кредита, а брать деньги в долг не самая разумная идея.

– Вздор! Если мы сохраним сотрудников, то сохраним и прибыль, а значит и деньги вернем достаточно скоро. Меня просто трясет от мысли, что это место достанется какому-нибудь идиоту с деньгами и он его похоронит. Я не могу этого позволить!

– Дело ваше. За 10 миллионов отдам все с оборудованием и посудой.

– Виктор Павлович, ваш ресторан стоит не меньше 20, вы сильно продешевите, продав его за 10.

– А вы плохо торгуетесь, Алиса Сергеевна. Давайте лучше подготовим документы.

– И куда вы теперь, Виктор Павлович? – спросила Алиса Сергеевна, когда мы закончили с документами.

– Куплю себе домик под Выборгом, буду выращивать картофель и кататься на лодке по заливу.

– Это на вас не похоже, куда же делась ваша воля к жизни?

– Была, да вся вышла. Да и кто говорит, что за пределами этой беготни и суеты жизни нет? Есть и еще какая! А природа там какая, Алиса Сергеевна, сказка! Уж неужто вы не были в тех краях?

– Была, конечно, но мне кажется это такое место, в котором хорошо провести пару дней и желательно летом. Страшно представить какая там тоска зимой.

– Значит истосковался я по тоске, простите мой каламбур. Я и квартиру с дачей уже на продажу выставил.

Алиса Сергеевна пристально всматривалась в меня во все время нашего разговора и будто бы решала в голове какую-то неразрешимую задачу. Что с этим человеком не так? – верно думала она и не могла найти ответа. Впрочем, спроси она у меня об этом напрямую я вряд ли бы нашел что ей ответить. Я и сам не знал, а только чувствовал, что теперь все будет по-другому, и от этой догадки было и страшно, и приятно.

– Виктор Павлович, так что все-таки случилось? – спросила она наконец, видимо устав мучать себя этим вопросом.

– Честно? Не знаю, но чувствую, что так более нельзя. Надоело мне все до чертиков, Петербург этот тесный, все эти хлопоты и тревоги, натурально тошнит от всего.

– А вы не боитесь, что это временно? Время нынче не спокойное, может у вас просто нервишки шалят, а потом жалеть будете.

– С одной стороны не жалеют только глупцы, а с другой, раз сам решил, то для чего жалеть. Мне порой кажется, что в наших порывах куда больше смысла и правды чем в долгосрочном планировании и тщательном обдумывании. Не знаю как объяснить, да и вряд ли смогу, мы с вами на разных языках сейчас поговорим и все равно друг друга не поймем.

***

Спустя полтора месяца Алиса Сергеевна стала новой владелицей моего ресторана. Даже трогательно, что она так прикипела к этому месту, что в каком-то смысле решила рискнуть ради его сохранения. А я продав всю свою недвижимость и прочий хлам, напоминавший о прошлой жизни, уехал жить в глухую деревню под Выборгом, где приобрел ветхий домик.

Вычеркнул все что мог, все эти квартиры, которыми владел сам и которые перешли мне в наследство от родителей. Собрал в горсть все воспоминания от малых лет и до того самого вечера как прочел письмо дочери, взял этот ворох и швырнул его в огонь, наблюдая как в языках его горит моя фигура, корчась и крича от страха и боли.

Но я уже знал, что будет впереди, знал к чему идти и поверьте, нет страшнее человека увидевшего цель и устремившегося к ней.

Глава 3

Первые полгода ушли на обустройство нового жилища, а если быть совсем уж честным, то на полное создания его, так как от старого дома осталась лишь земля на которой он стоял. Деревня, в которой я жил называлась Похьелла и была практически безлюдной, лишь на въезде в нее жила еще престарелая пара, которая, впрочем, довольно скоро ее покинула. Петр Борисович глава семейства приболел, и дети отвезли его в город. Так я остался в Похьелле совсем один. Другого мне и не нужно было, соседи лишь подозрительно меня изучали, чем сильно действовали мне на нервы. Бывало выходишь на разбитое крыльцо дома, а Петр Борисович стоит за изгородью и смотрит, чуть ли не на корточках стоит.

– Чего вам, Петр Борисович? – спрашиваешь его и улыбаешься.

– Да я ничего, я ничего, – недовольно кряхтел он и спешно удалялся на сколько позволяла его старческая немощь, бурча себе под нос – занесло же его в нашу глушь. Дурной человек, ой дурной человек!

И супруга его была такой же мнительной женщиной, единственное возле дома моего не стояла и не выжидала ничего, но при встрече со мной чуть ли не плевалась всегда.

– Мado! – фыркала она и удалялась.

Вечерами в Похьелле было совсем тоскливо и я часто уезжал в Выборг. Я любил этот город в прошлой жизни, полюбил и сейчас. Маленькие, тихие улочки, стены домов дышащих стариной и безумно красивый Монрепо – парк в котором я мог пропадать часами, прогуливаясь по утесам среди сосен. В этой скупости северной природы сосредоточено столько молчаливого достоинства, что ты невольно чувствуешь себя невероятно маленьким. Но я был здесь на своем месте. Я со своей жизнью внезапно вытянувшейся в одну простую линию, сливался с линиями скал и стволов и тихо стремясь к своей цели плескался волнами Финского залива.

Но злоба, кипящая внутри отравляла этот праздник тишины и созерцания, запрещала его и подгоняла меня к работе. Впереди были долгие месяца кропотливого и мучительного труда, изнурительного и в конечном счете совершенно бессмысленного. Я понимал, где-то там глубоко в подсознании, что все это время я упорно и скрупулёзно буду рыть себе могилу, глубокую и комфортную.

Почва в Похьелле была ужасной – сплошь камни да валуны. И сперва, как только начал рыть землю, я не верил, что в конце концов добьюсь конченой цели, проклинал свою одержимость, но понятное дело не мог остановиться. Но потом дело пошло на лад. Весь день я рыл, ломом дробил камни, а ночью вывозил мусор на побережье и скидывал его в залив. В этой работе я совершенно потерял себя и все что происходило вокруг, моей реальностью были лом, лопата и земля. Каждый день я сантиметр за сантиметром углублялся в эту ужасную каменистую почву, приближаясь к своей цели настойчиво и упорно. Я не обращал внимания ни на разбитые руки, ни на голод и жажду, я мог только рыть и желал только этого.

Спустя какое-то время, не знаю сколько прошло дней, недель или месяцев, я совершенно случайно обнаружил в отражении ужасающего своей худобой человека, совершенно обросшего, в грязной одежде и с растрёпанной в разные стороны бородой. Нельзя так, – промелькнуло в голове. Как будто пробудившись ото сна я пошел к яме, которую рыл и измерил ее рулеткой. 3 метра вглубь и 3 метра вширь. Удивительно, как много я уже выкопал.

Я подошел к окну. С неба сыпал снег, впереди зима, она пахнула на меня сквозь стекло своим ледяным дыханием. Долгая и холодная зима. Время, когда мне совсем будем нечем заняться, возможно даже копать нельзя будет если почва промерзнет, но это нужно проверять, я уже ушел довольно глубоко. Сколько времени?

Я собрался и поехал в Выборг. В моей скромной лачуге совсем ничего не было, ни еды, ни даже куска мыла. Я настолько увлекся выкапыванием земли, что совсем забыл про обустройство своего жилища. Было еще не очень поздно, когда я приехал в город и мне удалось заселиться в гостиницу. Я принял горячую ванную и побрился, посмотрел в зеркало и стало как-то спокойнее на душе.

– Простите, – окликнула меня девушка на ресепшн – когда я собирался выйти и прогуляться по ночному городу. Я подошел к ней.

– Я хотела сказать, что мы не сможем вас разместить дольше чем до завтрашнего дня. Бронь, о которой я вам говорила при вашем заезде, подтвердилась и у нас совсем не остается свободных номеров.

– Ничего страшного, я как раз собираюсь завтра уезжать.

Я вышел к набережной и закурил. Надо мною растянулось темное северное небо с далекими и холодными звездами. Обреюсь завтра наголо и поеду обратно, зима совсем близко, а я с ума сойду если не смогу зимой работать, не от скуки, а от нетерпения.

Я поужинал в ресторане и пошел в свой номер. С непривычки заныло в животе, давно я не ел так много. В одержимости своей я забыл про пищу и сон, обо всем на свете забыл, а сейчас получив эти простые земные блага уснул как убитый.

По утру меня разбудили, пора было выселяться. Я как и хотел обрился наголо, набрал бритвенных принадлежностей, зашел на рынок за вкусным финским сыром, которым торговали из-под прилавка и поехал в Похьеллу. Снег бил в лобовое стекло, нужно было торопиться.

***

Необходимо уйти вглубь еще на три метра и потом пойти вширь. Сейчас не было никакого смысла расширять уже готовый участок, возможно в будущем при оформлении спуска. Когда я пройду еще три метра вглубь мне необходимо будет пойти в стороны и обозначить площадку прямоугольником. Пятнадцать метров в длину, шесть в ширину и два в высоту. Думаю, мне должно хватить. Самым сложным будет монтирование вентиляционных путей, чтобы в помещении всегда было достаточное количества воздуха. Впрочем, то обстоятельство, что я был в Похьелле совсем один немного облегчало эту задачу.

Еще три метра вглубь. Я взял инструменты и спустился в яму.

Глава 4

Мы должны были приехать сюда буквально на день, переночевать и вернуться обратно в Петербург. Нам нравилось отдыхать тут, в Выборге, в тишине и легкой лирической задумчивости. Даже летом, когда на улицы высыпали туристы здесь было как-то спокойно по сравнению с вечно спешащим и душным Петербургом, в котором к слову туристов было еще больше.