Вдохновения родник животворящий

Но никто его не услышал. Лазурное небо безразлично взирало на увядающие листья, солнечные лучи равнодушно обжигали умирающие лепестки. А дурной воробей, неудачно севший на иссушенный жаждой стебель, сломал его и был таков.

Ах, какое же это грустное зрелище – выжженные солнцем цветы в саду, те, что в цвету лишь до первой засухи…

Кузнечик-музыкант

Жил-был один глубоко погружённый в себя кузнечик-музыкант. Никто никогда не слышал, как поёт и плачет его душа, как переливаются всеми цветами радуги все её грани в лучшие дни, и как под чёрным покрывалом худших дней безмолвствует и печалится она. Всё потому, что носил наш музыкант непроницаемый хитиновый покров на теле своём и застывший экран на глазах своих, что не только сберегало душу от расхищения, но и не позволяло отогреть скованное холодом чужое сердце.

Но случались такие чудесные дни, когда душа, истомившись от одиночества, выходила прогуляться по струнам его скрипки и всегда слышали все, как поёт и страдает скрипка от прикосновения его трепетных пальцев. Всё всегда внимало ему: и травы, и цветы, и застывшая в изумлении на цветах бабочка. И струны зажигали сердца, что стучали в резонанс с дивной мелодией одухотворённой скрипки. Дурман звуков кружил голову и крылья молитвенно складывались в призыве разделить чувство, рождённое зовущей в мир грёз прекрасной мелодией.

Но к сожалению, всему приходит конец. Лишь пала усталость на веки скрипача, замерли звуки, замолчала скрипка, душа музыканта покинула струны и вернулась в своё земное заточение. Безмолвие безжалостно сковало холодом сердца слушателей. И, как опавшие листья, порывом ветра уносит с пёстрого луга сорванные и смятые крылья бабочки. Она ещё так недавно, затаив дыхание, внимала музыке души скрипача и, вняв им всем своим трепетным сердцем, осталась без крыл.

Деловой ёжик

Жил да был один деловой ёжик. Лучше всего видел он то, что было у него под ногами, что могло так или иначе пригодиться в пищу или согреть его. Это его замечательное свойство способствовало тому, что был наш приятель физически здоров и не знал печали, если бы не свалилась на него однажды сосновая шишка; и ёжик наш посмотрел вверх… и замер. На ветке, среди изумруда зелени, пылал и искрился великолепный рыжий хвост, приложением которому служила и сама хозяйка хвоста – рыжая белка.

– Ай, – воскликнул ёжик, вздохнул и подумал по себя, – наверное, как приятно завернуться в такой мягкий и красивый хвост, лучше всякого мха будет и уснуть, теплее и уютнее одеяла не сыщешь, не то что у моей ежихи. Да и дом у белки, должно быть, необычный, коли живёт она так высоко.

– Эй! Милая! – позвал ёжик. – Должно, скучно тебе одной быть обладательницей такого чудесного хвоста, а как бы я хотел утонуть в его рыжем опушении на всю оставшуюся жизнь.

– Как я погляжу, – ответила белка, – пригож ты, ёжик, да больно колюч, колко будет и дружбу с тобою водить.

– Ай, да не страшно, милая, я песни так петь умею, что забудешь, что я колюч.

От удивления и подружилась белка с ёжиком (поющие ёжики очень редко, говорят, встречаются). А ещё, в тот вечер, так случилось, изумительно пел соловей в соседней роще, заслушалась наша белка соловья, загрустила, и пригрезился ей в сумерках поющий, необыкновенный ёжик. Ну, а ёжик, как ни печально, оказался обыкновенным. Лишь заиграли лучи солнца в просветах листьев, засобирался наш ёжик обратно, в свой дом.

– Хороша ты, белка, да дом твой что-то нехорош, непривычен он для меня, не по мне качаться на ветвях, да к тому же и маленький хозяин ждёт меня дома, а я с ним не стану разлучаться из-за тебя. Прощай, милая.

– Прощай, – ответила белка и грустно вздохнула.

Таковы вот у ёжиков песни.

Звёздный мальчик

Тихой звёздной ночью – звезда упала, но не канула в непроглядной тьме ночного неба, и не разбилась о землю в тысячу сверкающих брызг, а вылилась в светлый образ любви. Дрогнула, зазвенела в сердце струна в резонанс со звёздной мелодией, наполняющей душу тихой, светлой, щемящей болью рождающегося чувства. Сомкнулись сосны над костром, оберегая светлое чудо любви от стороннего взгляда.

Зашептались звёзды в тишине, – «Тише, тише, не вспугните великое таинство рождения чувства, не вспугните синюю птицу счастья, она так ненадолго осенила своими крылами двух затерявшихся в пространстве, сидящих у костра на берегу бездонных вод, под куполом бездонного неба, двух тонущих в бездонных глазах друг друга».

Огненный цветок костра озарил светлую сказку двух сердец, рванулся вверх к верхушкам сосен, радостно приветствуя праздник любви. Осветил их лица и губы, пьющие медвяную росу из уст друг друга, их трепетные руки, что так нежно слились в общем объятии любви, их сердца, их души, переполненные тихим восторгом от чувства полного слияния с мечтой. И всё поплыло и смешалось в расплавленном потоке чувства, отошло далеко, и только, набирая силу, всё звонче и радостней поёт струна, поёт во имя светлой радости, сошедшей на землю в образе упавшей звезды, поёт наперекор неизбежности, неизбежности разлуки завтрашнего дня.

Н улетай так скоро, синяя птица, молю тебя – не улетай!

А рассвет неизбежно начинает разливать свои краски над просыпающимся заливом. Отблеск розовой зари затрепетал на крыльях у пролетающей чайки. Сосны распрямились разом, исчезло волшебное видение шатра, звёзды, сонно мигая, растворились в свете пронзительных лучей восходящего светила. Ах! – утро! Знало бы ты, не наступило бы! Седые холодные росы в поле по ногам уходящих, серый седой пепел костра, оставленный на берегу, – пепел наших воспоминаний, а впереди – разлука и неизбывная тоска.

Ах, синяя птица, как больно ранишь ты сердце.

Светило взошло, а в душе затмение, неизбежная разлука заслонила непроницаемым полотном светлый образ лучистой ночной звезды, свет дня убил её. Замолчала струна, осиротело чувство, померкли краски. Лишь звёздный след, след светлых воспоминаний, будет теперь оживлять душу. Как коротко свидание с тобой, мой звёздный мальчик. Прирученная тобой рыжая девчонка каждую ночь будет смотреть, погрузив глаза в бездонное небо с мириадами звёзд. Она знает, что ты её ждёшь в созвездии, но каком? Как ты обещал. Надо лишь разорвать путы земного притяжения, и душа воспарит в мир сказки – навстречу свиданию с тобой, мой звёздный мальчик.

«Восхищенья тот достоин…»

Восхищенья тот достоин,
Кто в тяжёлую годину
Силу духа проявил,
Кто боролся выше сил —
Был в миру духовный стоик.

«Кто не сломался в юности…»

Кто не сломался в юности,
Тот долго проживёт.
Хоть и судьба его гнетёт,
Но дух стоический не дремлет,
Предназначенью в жизни внемлет.

«Цвет глаз людей…»

Цвет глаз людей,
Что в поле разнотравье, цветом удивляет:
Цвет голубой под стать
Той веронике кроткой нежной,
Что на лугу оттенками цветов играет.
А чёрные глаза под стать тюльпану чёрному,
Что источает живость, силу;
Цвет фиолетовый —
Редчайший цвет волшебных глаз —
Застенчивой прелестнице фиалке подобает.
Но глубже в сердце смотрят всё ж не те глаза,
Что цветом покоряют,
А те, что больше всех их плакали в миру.

К Саади

Жизнь драгоценная прошла в заботах —
Что буду летом есть и что зимой носить.
О жадный! Удовольствуйся же хлебом —
Не будешь гнуть спины перед другими,
И время будет с философией дружить.

«Бывает, выпадает гениальности…»

Бывает, выпадает гениальности
Удар судьбы держать,
Как гром с небес,
Удар как по железу кремнием —
Столь неожиданно и быстро, —
При этом высекающий
Божественную искру.

«Возможно, по сравнению с бездонностью Вселенной…»