Ада

И правда – должна была. Скольким она была ему обязана, да?

– Как думаешь, что теперь будет?

– Понятия не имею, – он понизил голос, оглядевшись, взял ее под руку и повел к выходу с территории. Там, за задними воротами должна ждать машина. Он не был бы ее агентом-хранителем, если бы не умел предусматривать все на свете, и, в первую очередь, ее ссоры с мужчинами, которым полагалось ее подвозить. – И никто не знает. Наверное, назначат исполняющего обязанности, выборы начнут готовить… Только все это мне не нравится. Суета, толпа, хлопоты, непорядок. Так хорошо было, а теперь…

Она согласно кивнула. Бывало по-всякому, конечно. Но в стране все было хорошо. Никакого терроризма (почти), никаких кризисов (почти). Тихо. Можно жить.

– И чего ему вздумалось умереть… Хотя Дима твой мне говорил, что уже несколько лет, как налицо все признаки слабоумия, а в последние дни он был совсем плох, хоть и говорили, что идет на поправку… Но посмотреть на него – старая развалина, – он говорил совсем тихо, но она все равно вспыхнула, разозленная его словами, отдернула руку. Еще и не похоронили даже, а уже грязь – и такая опасная. Странно было представить, что даже такой циник как Дима стал говорить об этом с кем-то, кроме нее – а она обычно не слушала. Еще три дня назад не осмелился бы. И Арфов не осмелился бы слушать, не то, что повторять. Но сейчас все не так – в головах что-то переключилось. Даже у осторожного Ильи страх куда-то пропал, несмотря на его собственное недавнее предупреждение быть потише. А самое удивительное, он даже не понимал, даже не заметил, как перестал бояться повторять подобные гнусные сплетни. Как снег под ногами, память крошилась, таяла, пригретая солнцем. Вчерашние слезы и страхи сегодня ни для кого ничего не значили. Страна, очевидно, на всех парах неслась к катастрофе, масштабы которой не могло охватить даже воспаленное воображение Ады Фрейн.

Он придержал перед ней створку ворот, и она выпорхнула, стрельнув глазами по сторонам – профессиональная привычка, а вдруг и здесь притаились репортеры? Но никакой прессы, только вереница поджидающих вдоль обочины автомобилей, да серые лица службы охраны, следящей, чтобы никто из желающих попрощаться не проник на территорию без разрешения. Обернулась через плечо, напоследок.

– 

Больше таких глупостей при мне не повторяй! Неужели нельзя проявить хоть

немного уважения?

***

В машине было неожиданно тепло, видимо, Арфов знал о ее скандале с Димой больше, чем пытался показать. И предвидя возможность того, что везти Аду придется ему, позаботился о том, чтобы водитель не выключал двигатель во время ожидания. При нынешних ценах на электричество, это было если не крайней роскошью, то, во всяком случае, недешевым удовольствием. Ада блаженно потянулась, стягивая с плеч мнимо-меховую накидку, вытягивая ноги, насколько позволяло расстояние до спинки водительского сидения. Развалилась довольной кошкой, льнущей к теплу, вытащила сигареты, покосилась на Илью, занявшего сидение рядом с водителем, взглядом сообщая ему и о своей благодарности, чуть улыбнулась – он-то на нее не смотрел. По его немного расслабившимся плечам догадалась, что Илья в целом доволен ее поведением и в ближайшее время выговоров не предвидится. Все, что он собирался ей сказать, уже было сказано. Ада прильнула щекой к прохладному стеклу, на секунду закрыла глаза, наслаждаясь очередной сигаретой и несколькими мгновениями покоя. Вот сейчас, еще секундочку, и нужно будет снова встряхнуться, завести неприятный разговор, может быть, поскандалить, потому что за ним числился маленький должок, а его хваленая предусмотрительность, судя по всему, была ничем иным, как мерзким шпионажем, в котором она давно его подозревала, но никак не могла уличить.

Машина плавно тронулась, Ада открыла глаза, мягко улыбаясь плечу Арфова. Сколько она его знала, Илья всегда был страстным автомобилистом, но с некоторых пор за руль не садился, особенно, если предполагалось, что в машине с ним поедет его подопечная. Не доверял он и автопилоту, который мог бы вести автомобиль по кратчайшему маршруту до места назначения, но, во-первых, с удручающе медленной скоростью, а во-вторых, автоматика не могла бы свидетельствовать о том, что между ним и Адой ничего непристойного не происходит. Жена не давала ему покоя со своей бессмысленной ревностью, и он всегда старался обеспечить себе алиби, чтобы в любой момент иметь возможность доказать Майе их с Адой пристойное поведение.

Пепел упал прямо на обивку, но Арфов ничего не заметил, и Ада постучала по сигарете, надеясь, что еще что-нибудь упадет. Нужно еще понять, с кем он успел поговорить. С Димой? Это было бы весьма плохо, так как меньше всего она хотела, чтобы ее мужчины нашли между собой общий язык. Или с Норой, приходившей убирать ее квартиру? Еще хуже, от любовника она устала куда больше, чем от домработницы и расстаться с ним ей было бы куда легче. Но не успела она открыть рот, чтобы привлечь к себе внимание, не успела толком разозлиться, как Илья потянулся к панели, и на спинке впереди стоящего кресла вспыхнул экран.

Хорошенькая дикторша, сидя за столом, беззвучно шевелила губами, а за ее спиной шли кадры, которые вся страна безостановочно смотрела последние три дня. Новости и развлекательные программы, которыми славилось телевидение, стыдливо уступили место пространным рассказам о том, как много сделал для страны покойный. Видимо, чтобы благодарный народ не забыл своего вождя и его заслуги неприлично быстро.

– Сделай громче.

– Не наслушалась еще? Подожди, доедем, речей будет предостаточно…

– Я сказала, сделай громче, – потребовала снова. Злость, отогревшаяся в теплой машине, вроде бы стихшая, снова заледенела в голосе. И Арфов, свернувшаяся в панцире улитка, покачал головой, подчинился.

«…начало века было омрачено не только многочисленными экономическими кризисами, сотрясавшими государства, располагавшиеся на территории нашей великой страны. В то время евразийцы ошибочно полагали, что экономического объединения достаточно для того, чтобы противостоять многочисленным угрозам, идущим с Востока и Запада. Оказавшись между двух великих игроков, – речь о США и Китае, – Евразия сотрясалась от местных, локальных конфликтов, вызванных нашествием эмигрантов из арабского мира и стран Африки, а так же бедственным положением, в которое попало коренное население благодаря притоку дешевой рабочей силы. Белый человек, поставленный в положение вечно извиняющегося экс-рабовладельца в США, уничтожаемый и унижаемый мусульманским миром, не мог найти свой кров и на собственной Родине, в Европе и европейской части России. Белый человек должен был быть уничтожен, стерт с лица земли иными расами, и наша великая история, великая культура должны были быть поглощены благодаря гнусной политике мультикультурности, пропагандируемой продажными политиками Европы и, в меньшей степени, на территориях бывшего Советского Союза».

Ада знала это место наизусть. Так начинался один из трудов покойного президента, не то его автобиография, не то его исторические сочинения, она никогда не обращала внимания на источник. Скорее автобиография, он ведь никогда не отделял свою личную жизнь от жизни страны, которую создал, свою историю от истории века, с которым родился почти одновременно. Так и нужно, думала, только так и нужно – что мы, если не иллюстрации, не микро-повторения глобальных процессов? Мы только соль, растворенная в море, и каждый наш шаг вершит историю, и каждый вздох истории вершит наши судьбы. Где она почерпнула эти мысли? Родились ли они в ее собственной глупой голове? Не нужно, не нужно об этом думать, и она достала зеркальце, принялась прихорашиваться – как здорово, что удалось все же поспать накануне, хитрые косметические приемы уже почти не помогали от черных кругов под измученными глазами…

«Вооруженный конфликт, разгоревшийся, когда мне едва исполнилось пятнадцать лет, и получивший позднее название Третьей Мировой Войны, поставил перед евразийцами роковой вопрос – стоит ли продолжать бороться за то, что народу Евразии не нужно и никогда не было нужно. Действительно ли белому человеку необходимо принимать участие в войнах между почти полностью поглощенными негроидами Соединенными Штатами, относящимися к нам с презрением азиатами, постепенно объединяющимися под игом Китая, и разобщенным, но крайне опасным мусульманским миром? Я никогда не утверждал, что одна раса лучше другой, что одна культура важнее другой, но факт состоит в том, что с эволюционной точки зрения белый человек почти не имеет шансов сохраниться как вид, потому что и негры и азиаты естественным образом будут доминировать над нами генетически и фенотипически. Речь шла уже не о националисических идеях, не о ксенофобии, но о борьбе за то, чтобы Венера Боттичелли не казалась нашим внукам как женщиной с другой планеты. Что касается мусульман, то их религиозный фанатизм, их сжирающая все на своем пути культура, их агрессия – в арабских странах шли нескончаемые вооруженные столкновения, а расцветший буйным цветом терроризм распространился по всему миру – заставляли предполагать, что они объявили войну всему человечеству».

Пуховка мягко прошлась по светлой коже – лето впереди, холодное, мутное евразийское лето, с его туманами и дождями, но, если выдадутся солнечные дни, нужно побеспокоиться о защитных масках, не хватало только загореть. Уже много лет только совсем светлая, молочная кожа считалась признаком здоровья. От природы Ада была скорее склонна смуглеть, и с этим небольшим недостатком приходилось бороться не на жизнь, а на смерть.

«Глобальные катаклизмы сопровождали этот ложный путь истории человечества. Многочисленные землетрясения и цунами в Японии, перераставшие в техногенные катастрофы, сделавшие острова непригодными для жизни, поставили под угрозу интересы Китая и США – так начался первый в череде конфликтов первой половины века. Азиатам не хватало территорий, места для жизни, США не хватало денег и рынков сбыта, арабским странам не хватало крови, и только обделенный Белый нуждался в доме. В семье. В теплых летних вечерах на своей, пропитанной историей земле. И тогда мы решили, что пора бороться за то, чтобы каждому нашлось место на земном шаре. Пора бросить притворство. Пора дать отпор всем тем, кто, подобно древним гуннам пытался уничтожить цивилизацию, не желая, в отличие от прежних варваров, ассимилироваться, принимать правила игры, которые были установлены здесь веками».

В зеркальце отразились глаза, правый, левый, стрелки были нарисованы идеально ровно. Ада сощурилась по-кошачьи, репетируя свой фирменный, томно-лукавый взгляд. Ее классические черты были бы скучны, она сама это знала, если бы не эта неожиданная вспышка серо-голубой радужки, при определенном освещении приобретавшей фиолетовый оттенок. Выражение ее глаз было приручено, как бывают приручены мелкие животные и птицы, оно никогда не принадлежало ей полностью, но часто оказывалось послушно ее желаниям. Она чуть улыбнулась, обновляя блеск на красиво очерченных губах. Удовлетворенная, вздохнула, захлопнув зеркальце. Она была красавицей, так говорили все, она и сама это знала, но, чтобы не забывать об этом ни на секунду, все еще требовались усилия. В ее семье, когда-то давно, ее убеждали, что важна не внешняя красота, а ум, эрудиция, принципиальность – то, что молодой женщине, как она теперь знала доподлинно, не нужно совершенно. И понадобились годы, годы и потоки слез, чтобы научиться отделять зерна от плевел, чтобы научиться видеть себя такой, какой ее создал Господь.

Дикторша переводила дух, пока на экране шли кадры старой съемки – голодные, измученные лица людей, изуродованные, разрушенные города, глаза детей, граффити на грязных улицах. Теперь такого нигде не увидишь – надо всем господствует чистота и порядок, ровный светло-серый цвет домов и темно-серый цвет асфальта, а еще стекло, очень много стекла. «Старые города разрушили, новые города построили. В новых городах здания были выше, площади шире, парки больше, монорельсовые вагоны бежали в них быстрее, но ходили реже», – вспомнилась ей цитата – и снова из какой-то много лет назад прочитанной книги. Вот и вся суть их новой жизни в двух предложениях, и как все-таки здорово умели некоторые писатели предсказывать будущее. А все же ни один из них так и не угадал, как им будет житься в этой новой реальности.

Предсказывали, предсказывали катастрофы, ущемление личности, господство технологий, потерю души – и не сбылось, технологии топтались на месте, катастрофы, хоть и случались, не носили такого уж разрушительного характера, и разве где-нибудь хоть кто-нибудь молился богу так организовано, как это делали граждане ОЕ? Прекрасна была их жизнь в дивном новом мире, прекрасна, и надо не забывать оптимистично улыбаться, поддерживать тех, кто тащит страну в светлое завтра на своих сильных плечах. В ОЕ же их стараниями, несмотря ни на что, порядок, покой и уверенность, что завтра будет ничем не хуже, чем вчера. И ничего, что с транспортом сейчас так трудно – ходить пешком полезно, дышать свежим экологически чистым воздухом – полезно.

На экране снова появилась дикторша с сияющими глазами – энтузиазм был профессиональным требованием. Дальше, Ада знала, конкретика уступит место лозунгам, формулам, патриотическим воззваниям – период Третьей Мировой войны был одной из самых плохо изученных эпох в мировой истории, словно темные века – и таким же было это место в биографии их покойного президента. Никто не брался за то, чтобы пролить свет на те события. Клио больше не была игрушкой в руках спекулянтов, история Евразии была известна здесь каждому и не допускала переосмыслений. Это было то прошлое, которое разрешалось помнить, то прошлое, о котором постоянно напоминали. Первые десятилетия – вспыхивали в голове строчки учебника вслед за словами дикторши, причины, поводы, следствия, хроника событий, она даже помнила как сверстан был текст, но об этом никому не следовало знать – холодная война, грозившая вот-вот перерасти в вооруженный конфликт. Пытаясь противостоять растущей численности азиатского мира, США изобретали все новые и новые супервирусы, работу над которыми не скрывали. Китай отвечал точечными бомбардировками Японских территорий, ставших непригодными для жизни, но продолжавших считаться зоной влияния Штатов, и намекал на то, что ему вполне под силу обрушить подобные удары на Вашингтон. Страны исламского мира переживали одну за другой революции, в результате которых к власти приходили агрессивно настроенные фундаменталисты. Для того, чтобы не допустить создания крупной мусульманской формации, США и Китай спонсировали, в зависимости от конкретных задач, то официальную власть, то оппозиционеров, то и тех и других, не позволяя затихнуть тлеющему пламени войны. Уже не игравшие никакой особенной роли на мировой арене, Европа и Россия старались просто выживать. К тридцатым годам Россия раскололась вдоль Урала, потеряв Сибирь со всеми ее ресурсами и все южные теорритории. Вначале Сибирь объявила о своей автономии, но вскоре была взята под контроль Китаем, что было, разумеется, негативно воспринято Соединенными Штатами и вызвало новый всплеск напряжения, что в конечном итоге привело к введению миротворческих сил, вооруженных по последнему слову техники, на территорию России. ООН была расформирована, но большинство европейских стран находилось в таком глубоком экономическом кризисе, что это принесло Европе скорее облегчение. Европейский Союз сохранялся только формально, национальные валюты европейских стран снова были введены в оборот, а границы закрыты.

И постепенно зрело внутри разорванной Евразии понимание, что дальше молчать невозможно, что эта почти феодальная раздробленность приведет, в конечном итоге, только к тому, что Евразия будет растащена на кусочки, захвачена более сильными странами, что противостоять хаосу может только объединение. К сороковым годам отдельные группы внутри Европы и России уже активно вели пропагандистскую работу, которую, как сейчас считалось, чуть ли не полностью инспирировал и возглавлял человек, которому в будущем предстояло создать новую страну. Последней каплей стало решение США обрушить ядерный удар на Сибирские территории, чтобы показать Китаю, насколько серьезные последствия ждут азиатов, если они не умерят свои аппетиты. К этому времени Европейские страны уже снова слипались в единое государство, как мокрый снег, и несмотря ни на какое сопротивление, группе молодых политиков удалось казалось бы невозможное – спаять крепкое государство, взять под крыло остатки России и не позволить ни одной из враждующих сторон оказать свое влияние. На карте мира родилась новая империя, и ни у истощенных Штатов, ни у перенаселенного Китая, ни у вымирающей Африки, ни у огромных финансовых корпораций, ни у воинствующего ислама не оказалось сил ничего противопоставить этой новой формации. Тем более, что кроме экономического и политического единства, Союз Европейских стран и России, который постепенно стали называть просто Объединенной Евразией или ОЕ, крепче крепкого спаяла единая идеология, единая мечта. В какой-то момент белый человек, наконец, понял, что будь он англичанин или поляк, француз или русский, он остается представителем одного вида, одной культуры. Христианство, со всеми его ответвлениями и ересями подало пример, когда Папа Римский и Патриарх Русской Православной Церкви обнялись как братья, и было осознано, что Христова вера, если не будут раздирать ее внутренние противоречия, может стать мощным оружием против религиозных влияний других стран. Раскинувшаяся от побережья Атлантического океана до Уральских гор, включившая в себя Скандинавские страны и Великобританию, сформировавшая на юге зоны влияния, не включенные в состав ОЕ только по той причине, что южные народы едва ли полностью соответствовали понятию «белый человек», Объединенная Евразия подняла голову и гордо оглядела разрушающийся мир. Сплоченность стала их идолом, Свобода – лозунгом, Вера – путеводной звездой, а расовая принадлежность – отличительным признаком, границей, основанием их прав. «Право белых» – так называлась доктрина, рожденная почти одновременно с самой Адой, в середине века, право белого человека на жизнь, культуру, развитие, счастье. Это означало, что на территории ОЕ больше нет места мусульманам и буддистам, арабам, неграм и азиатам, всем тем, кто не подходил под определение «исконного европейца», определение весьма смутное, но достаточное для того, чтобы выгнать из страны всех, кто вызывал хоть малейшее подозрение в нечистокровности или религиозной распущенности. Иудаизм признавался постыдным, но не наказуемым заблуждением. В остальном свобода совести упразднялась.

Поначалу всем желающим уехать предоставлялась такая возможность, мулатам же предписывалось переселяться в южные районы, где они могли работать на благо Евразии и не надеяться когда-либо увидеть Столицу или какой-нибудь из крупных Евразийских городов. Евразия не хотела участвовать в войнах, хотя позже, когда и Штаты и Китай поняли масштаб угрозы, на границах стало неспокойно. Евразия не хотела чужого. Но Евразия и не принимала чужаков. В рамках новой доктрины было признано необходимым увеличение численности населения, и бездетные семьи облагались специальным налогом, разводы осуществлялись только с разрешения Церкви Христовой, получить которое было почти невозможно, гомосексуальные связи объявлены вне закона. Экономика причудливо смешивала капитализм и плановое производство товаров потребления, и во главе встала «Белая партия», различные отделения которой время от времени принимались конкурировать между собой, что создавало вполне достаточное политическое напряжение, не позволяя стране свернуть с выбрано курса вне зависимости от политических дрязг. Президента выбирали, но так как раз за разом на выборах побеждал Олег Горецкий, ему, в конечном итоге, было предоставлено уникальное пожизненное назначение, которое, которое…

Которое подошло к концу три дня назад. Ада, почти задремавшая с открытыми глазами, вдруг встрепенулась. Дикторша на экране перешла к главе, в которой подробным образом обосновывалось превосходство белой расы, а так же содержалось значительное количество выпадов против сексуальной свободы, которую Горецкий не одобрял. Слушать про внебрачные связи, гомосексуализм и прочие извращения для Ады было невыносимо. Прошлое наползало грозовой тучей – притворяйся не притворяйся, а все равно наталкиваешься на одно и то же, все равно не можешь не вспоминать.

– Остановите, – резко приказала она и коленом ударила по спинке водителя, когда тот не выполнил ее требование. Она почувствовала внезапно подкатившую тошноту, и сладкий голос дикторши вдруг показался ядом, залитым в уши доброго короля. Ада судорожно начала натягивать накидку на плечи, помнила, на улице холодно и мокро, и нужно ни в коем случае не простудиться. Умнее было бы не останавливаться, не смотреть, спокойно ехать дальше, может быть, просто отключить звук, если уж так невыносимо опять, все это…. Но она чувствовала, ее уверенность, оптимизм и энтузиазм дают какой-то странный крен, трещину – строчки учебника так и прыгали перед глазами, намекая на неустранимое противоречие между постулируемыми идеалами и их реальной прекрасной жизнью. А такого быть просто не могло, такому нельзя позволять происходить – иначе так и не будет в жизни покоя и порядка. Еще не осознаваемая ошибка закралась в ее мысли, и, чтобы выбросить эти глупости из головы, нужно было выйти, нужно было вдохнуть чистый, светлый воздух ее родной страны, нужно было оглядеть прекрасный блестяще-серый город, кое-где тронутый красно-черными пятнами приспущенных государственных флагов. Нужно было снова влюбиться в привычные идеалы, чтобы заглушить мысли, которые лезли и лезли в ее глупую голову, вопросы, на которые никто никогда не мог дать ей ответ.

– Что такое? Нехорошо? – Обеспокоенно спросил Арфов и – она по тону почувствовала – испугался. Наверное, думает сейчас, не беременна ли она, не подхватила ли какую-нибудь другую заразу. Волнуется как всегда за нее, за работоспособность.

– Просто, остановите, – и едва машина встала у обочины, у высоких перил эстакады, возвышавшейся над дорогой, ведущей к крематорию, выскочила, подошла к краю, широко раскрытыми глазами посмотрела вниз. Там были электромобили – сотни, тысячи машин, столпившиеся в пробке – она легко вспомнила это слово, хотя не слышала его уже больше двадцати лет. И не видела подобного столько же – с тех пор, как в тринадцать лет уехала из своего родного города и перебралась в Столицу.

«Столица строится с расчетом на насыщенное движение. Широкие проспекты, многоуровневые развязки, почти полное отсутствие светофоров – все сделано для того, чтобы в новом городе никогда не возникло проблемы удушающих многочасовых пробок, от которых страдали города прошлого», – вспомнила дословно слышанное в раннем детстве. Даже догадаться не могла, сколько ей было лет – но кухонный стол тогда казался очень высоким, а папа – просто великаном. Она, наверное, и говорить тогда толком не умела, потому что о ее феноменальной памяти в доме еще не знали. И стала внезапно – тот, очарованный, восхищенный ребенок – смотрела на непривычное зрелище. В Столице до этого дня никогда не бывало пробок, то ли в силу грамотного устройства движения, то ли из-за неимоверно высокой цены на электричество, сделавшей личный электромобиль редкой роскошью.

Но сегодня весь город, нет, вся страна, кажется, собрала последние гроши, чтобы добраться до крематория, чтобы хотя бы приблизиться к нему, чтобы водители сами увидели… хотя бы издали… дым. И почувствовали запах гари.

– Ты когда-нибудь видел подобное? – Осторожно, чтобы не испачкаться, она положила руку на ограждение, когда Илья подошел к ней. Провозглашенный курс разумной экономии, оправдывавший ходьбу пешком, был послан к черту, да? Все из-за того, что он умер.

– Видел, – он покачал головой. – Но не думал, что увижу снова. Перестройка городов почти закончена, еще пара лет и такого не останется больше нигде в Евразии.

Когда население начало неуклонно расти, и оказалось, что не хватает еды, не хватает места, не хватает занятий, началась массовая перестройка городов. «Люди важнее камней», – говорил президент Горецкий, приказывая разрушить очередной городок с вековой историей и возвести на его месте огромный блестящий белый город, подобный всем остальным городам Объединенной Евразии. «Каждая семья имеет право не ютится в землянке, а жить в комфортной современной квартире» – и почти каждая семья спустя всего пару десятилетий это право релизовала. Сохранились только самые известные памятники архитектуры, достопримечтальности, но и они мало-помалу приходили в упадок, а потом оказывалось, что реставрировать эти развалины слишком дорого – и исчезали с лица земли величественные соборы, роскошные особняки и дворцы прежних властелинов мира. Единообразие правило всем – и было это хорошо – но вот только с людской памятью что-то происходило. И еще у Ады не укладывались в голове Венера Боттичелли и эти прекрасные, блестящие небоскребы, такие комфортные, но такие одинаковые. А никто словно не замечал этого противоречия, и она думала – это с ней что-то не так или слишком она глупа, чтобы понять. Спрашивать стеснялась – да и кого? Кто был близок настолько – и при этом достаточно умен, – чтобы не посмеяться над ней, а объяснить?

И потому Арфова она спросила о другом.

– А утром мы почему не застряли так?

– Так мы ехали по выделенной трассе для приглашенных, об этом не забыли позаботиться, – он улыбнулся, равнодушный к заключенным в жестяных коробках, застрявших под их ногами.

«А о снеге забыли», – она нахмурилась, но ничего не сказала. Запахнулась плотнее, почувствовав, какой тут сильный ветер, отвернулась, пошла к машине. Эта пробка – просто еще один звоночек, что что-то разваливается прямо на глазах, что-то идет не так. И теперь так будет всегда? Еще долго уж точно. Пока не появится кто-то, кто наведет порядок, может быть, прежний, может быть новый. Но так, как было, уже не будет никогда. Она вдруг вспомнила о самоубийстве мужа. Но об этом тоже не решилась заговорить.

***

В хорошо освещенном зале собрались только лучшие из лучших, богатейшие из богатых, известнейшие из известных – все в черном. Она поискала глазами Диму, но не нашла и сразу отправилась к столу с напитками, как ни косился на нее Арфов. К счастью, он не мог ей помешать – был занят очередным выяснением отношений с Майей, которая прибыла на праздник раньше них и, едва они рука об руку вошли в зал, встретила холодными злыми глазами и словами, яда в которых содержалось так много, что его можно было сцеживать. Ада лучезарно улыбнулась, поправляя чуть растрепавшиеся темно-каштановые волосы жестом, который она когда-то заимствовала у самой Майи. Они были ровесницами и некогда даже числились в лучших подругах. Было это так давно, что и вспомнить смешно, но они обе помнили – судя по тому, какой ненавистью искажалось лицо высокой блондинки. С удовольствием Ада отметила про себя, что Майя стареет немного быстрее нее самой – вот таких морщинок в уголках глаз у самой Ады еще не было, и веки еще совсем не так отяжелели, несмотря на то, что ее жизнь и жизнь Майи даже близко нельзя сравнить. Майя ничем не занимается, только изводит Илью бесконечными сценами, а Аде приходится работать как проклятой, чтобы оставаться молодой, привлекательной и успешной, чтобы не потерять так быстро завоеванное звание самой знаменитой молодой актрисы ОЕ.

Это соперничество началось так давно, что стало частью их жизни, необходимой деталью. Вместе они формировали треугольник, самую устойчивую фигуру на свете – ее агент, ее друг, которого она в глубине души боялась и не любила, и его жена, с которой их связывала взаимная неприязнь, подпитываемая некогда самой искренней дружбой. Две женщины вечно делили Арфова, и сейчас, мучаясь ревностью, жена допрашивала его, почему именно он вез Аду и почему они ехали так долго. Как будто за несколько минут, проведенных на мосту, она могла бы его соблазнить… могла бы теоретически, но только лет десять назад, когда он еще не был женат, а она не была его актрисой. Теперь же, когда они работали вместе, когда он привык к ней, это было почти невозможно. Аду это не беспокоило, но какое же удовольствие она испытывала, чувствуя, что все еще вызывает в женщинах ревность.

Она сделала большой глоток красного вина, наслаждаясь вкусом дорогого напитка, из тех, что нечасто выходит попробовать – на черном рынке такого не достанешь. Раньше было не достать, поправила себя, может быть, теперь…

Дима нашел ее легко – за несколько месяцев их романа он уже прекрасно изучил ее и знал, где искать. Она следила издали, как он приближается, с тоской думая о том, что сейчас все начнется – удушающая забота, опека, самодовольство, притворство. Он нравился ей когда-то, такой правильный, такой дотошный, такой успешный. В свои тридцать с небольшим уже главный ассистент крупнейшего хирурга… кардиохирурга? или нет?.. она так хорошо запоминала то, что слышала, что в последние годы ей пришлось научиться не слушать.

Он был моложе нее – его самый главный недостаток – всего на три года, но для Ады это было действительно важно, Словно она расписывалась в собственной старости, когда замечала, что привлекательный мужчина может быть младше нее. Еще немного и они все будут младше. И хотя об этом не судачили, ведь он старался выглядеть старше своих лет, а она – моложе, это ничего не меняло. И только вопросом времени было, когда этот диссонанс, когда ее неизбежное старение бросится в глаза окружающим.

Дима подошел, неодобрительно глядя на стакан в ее руке и гадая, который он по счету за этот вечер. Она скривилась, чуть отвернув голову, так что его легкий поцелуй лишь мазанул ее по щеке. Они старались не афишировать.

– Дорогая, как ты? – Осторожно спросил, без боязни, но с напряжением.

– Расстроена. И замерзла. Ты давно здесь? Я хотела сразу поехать домой, – пробормотала, делая глоток. Это было бы, конечно, ошибкой, она теперь понимала, ей необходимо быть здесь. Но верному рыцарю следовало оказаться рядом, разве нет?