– Нам надо подумать, как облегчить жизнь красноармейцев. Изнурительная работа, отсутствие бытовых условий, – советовался с Туровым Руднев.
– Загнали мы их окончательно. Работают и день и ночь.
– Что можно сделать в местных условиях, чтобы они могли расслабиться? Банька, спорт, танцы, кино, прогулки. Что еще для молодежи надо? Сам понимаешь. Молодой.
– Нас так загнали, что только о работе и думаем, – сказал командир дивизиона.
– Ты женат? – спросил Семен Васильевич.
Туров улыбнулся:
– Я познакомился со своей Валентиной не на танцах, не в кино, которого у нас нет. Валя, дочь рабочего Путиловского завода, в числе других инженеров, техников и строительных рабочих приехала из Ленинграда. Работала в управлении начальника работ. Она была чертежницей, возглавляла комсомольскую организацию.
– Без тяжелой артиллерии не обошлось? – улыбнулся Руднев.
– Откуда знаешь?
– Сам такой.
– Она мне сразу понравилась. Заговорил. «Я не затем приехала сюда, чтобы шуры-муры крутить» – ответила. В общем, поначалу отказала в ухаживании. Действительно, пришлось применить тяжелую артиллерию. Недавно расписались.
– Как живете?
– Нормально. Дали нам комнатку в домике недалеко от штаба. Валя стойко сносит неустроенности быта. Она принадлежит к тому поколению советской молодежи, которое строило Магнитку и Днепрогэс, Комсомольск-на-Амуре, первые тракторные и судостроительные заводы. Она все личное считает второстепенным.
Семен Васильевич все это пережил. Он был свидетелем, как молодые люди ехали из Москвы и Ленинграда, других городов за романтикой, за туманом и за запахом тайги. Верили зажигательным речам комсомольских работников, статьям в «Комсомольской правде» и других изданиях. Но на месте ничего романтического не находили. Добровольцев ждал тяжелый труд и отсутствие всякого быта. Комнаты в общежитии на несколько человек или в приспособленных помещениях, беспорядочное питание. В основном, лишь запах тайги.
Молодежь рассматривалась вокруг, думала, что она здесь забыла. При первой же возможности уезжала обратно домой. Валя не растерялась в этих условиях. Вышла замуж за Турова, то есть связала свою судьбу с военным со всеми вытекающими из этого последствиями. С кочевой жизнью, неустроенностью и прочими прелестями жены военного. Уже это располагало комиссара к молодой женщине, которую он еще не видел.
– А мы с Нёмой более десяти лет по гарнизонам мотаемся. Иногда мне жалко ее. Преподавала бы детишкам в Кадиевке. Вышла замуж за местного. Вот оно – женское счастье.
– Валя рискованная. Не только потому, что приехала сюда. Что связалась со мною. Жила б в Ленинграде припеваючи.
– Нёма мне сына родила. Тоже постоянно с нами…
– Беспокойная у нас судьба, Семен Васильевич. Хорошо, что японцы притаились. Боятся сунуться. В противном случае и женщинам, и детям пришлось бы вкусить. Не только нам.
Мужчины попали к родным поздно вечером.
3
.
На следующий день Семен Васильевич опять был у Барановского. Комдив наставлял двух красноармейцев, которые жаловались на зубы. Болят, шатаются, а санчасть мер никаких не принимает. Руднев внимательно посмотрел на молодых ребят, которые жаловались на здоровье, но ничего не сказал.
Барановский пообещал им разобраться и принять меры. Но, как показалось комиссару, его мысли были всецело заняты другим.
Семен Васильевич хотел обратиться по уставу. Петр Григорьевич махнул рукой:
– Докладывай, что там у тебя.
Руднев высказал первые впечатления от укрепрайона. Стройка большая. Работы много. Сразу перешел на конкретику:
– В дивизионе Турова артиллеристы не дали проходу: нужна лесопилка.
Командир посмотрел на него внимательно и сказал:
– Поди ж ты. Семен Васильевич, ты взялся не за свое дело. Технические вопросы у нас другие службы решают, начальник политотдела должон заниматься политическими. Партийные и комсомольские организации, лекции, беседы.
– Не разграничивал бы технические и политические вопросы. Они взаимосвязаны.
– Каждый должон выполнять свои обязанности.
– Не скажите, Петр Григорьевич. Я буду болтологией заниматься, а красноармейцы как пилили, так и будут пилить вручную бревна. Грош цена такой политико-воспитательной работе.
Петр Григорьевич встал из-за стола. Зашагал по кабинету. Он прокручивал сказанное Рудневым в своей маленькой уже начинающей лысеть голове. Мол, что он чушь несет, этот замполит. Испокон веков сапожник точил сапоги, а портной шил одежду.
А, может, появились новые установки, которых он не знает? Вроде ничего подобного не было. Петр Григорьевич в раздумье сказал:
– Впервые встречаюсь с таким замполитом. Другой бы на твоем месте перекладывал бумажки из одного ящика стола в другой. Посещал парторганизации частей. Давал ценные указания.
– Бытие определяет сознание. Сколько не пой о прекрасной жизни, как соловей, люди не поймут. Станут смеяться. Я в своей деятельности всегда старался принести пользу личному составу. В то же время повышал требовательность к рядовым и командному составу за выполнение поставленных задач.
– И как?
– Такая тактика всегда давала положительные результаты.
– Уговорил. Если есть желание заниматься лесопилкой, действуй. Нам без нее, как без рук. А механики не чешутся. Я бы этих технарей в карцер пересажал.
– И механиков прижмем. Заслушаем отчеты на партийных собраниях.
– Во! Правильно мыслишь.
Семен Васильевич уже увлекся, не в состоянии был себя остановить. Хотя понимал, что скинул на голову комбрига достаточно информации. Вряд ли тот ее переварит с первой подачи. Сказал после некоторого молчания:
– Нельзя забывать о досуге и быте красноармейцев. О полноценном питании. Суворов недаром говорил, что путь к сердцу солдата лежит через его желудок.
– Поди ж ты. О досуге и быте! Опять тебя заносит, замполит. Какой досуг? Какой быт? Крепость строить надо!
– Согласитесь со мною, что голодный, немытый, небритый, истощенный красноармеец – плохой строитель.
– Поди ж ты! Против этого тоже ничего не попрешь. Ты и здесь прав, замполит.
– Нужно не только военные объекты строить, но и казармы, и медсанчасть, и школу, и столовую, и магазин, и Дом красной армии и флота.
– Нужно. Понимаю, что нужно. Все это есть в планах. Но в первую очередь крепость надо строить. А у нас ни людей, ни техники, ни материалов.
– Проблем много. Будем прорываться, – успокоил комбрига Руднев, закуривая.