За краем мира

Та-ак… 80 снарядов… 6? фунта… это, конечно, морская лёгкая двухсчетвертьюдюймовка. На огромном «Геркулесе» таких пушек шесть в одноорудийных башенных установках, максимальный угол возвышения… тьфу! У меня ж совсем не это спрашивают!

А двенадцать с лишним фунтов – это, само собой, классическая трёхдюймовка, самое распространённое орудие на лёгких дестроерах, миноносцах и прочей мелкоте. На «Геркулесе» таких четыре. Его основной калибр – тяжёлые гаубицы в семь с половиной дюймов, а трёхдюймовки и прочее – чтобы варвары даже и не мечтали бы подобраться к полотну.

Молли в два счёта решила лёгкую задачку, аккуратно вывела оба уравнения, расписала – она такое щёлкает в уме, но в школе требуют «должного оформления». И мама, когда смотрит на её уроки, первым делом проверяет, чтобы не было клякс.

Ну да, 50 снарядов в 2? дюйма и 30 – трёхдюймовых. Невольно перед глазами Молли возник белый заснеженный лес и чёрная колея железной дороги, и громадная туша «Геркулеса» в зимнем камуфляже, и облака густого дыма над трубами, броневые башни, повёрнутые в сторону леса. Пламя, вырывающееся из орудийных стволов. Задранные к серому небу жерла гаубиц. И взрывы, взрывы, один за другим, снаряды, рвущиеся на краю леса, снопы осколков, летящие щепки от терзаемых осколками сосен.

Вся артиллерия «Геркулеса» вела беглый огонь.

Там, среди стволов, среди вздымаемой разрывами земли и размолотой в пыль древесины, метались какие-то фигурки. Падали, вскакивали, перебегали, укрываясь в источающих сизый дым воронках. Иные так и оставались лежать – в нелепых белых накидках, испятнанных красным.

«Геркулес» громил и громил лес прямой наводкой, извергая снаряд за снарядом.

Тридцать и пятьдесят, мутно подумала Молли, не в силах оторваться от картины, необычайно яркой и настолько правдоподобной, что куда там снам!

Фигурки в белых накидках, несмотря ни на что, не отступали. Упрямо и упорно они ползли по расчищенному предполью, самые ловкие или удачливые подобрались уже к самой колючей проволоке, протянутой в три ряда по низу насыпи.

На «Геркулесе» затараторили митральезы. Правда, одна из них, торчавшая прямо из бронированного борта переднего вагона, неожиданно заглохла. Молли слыхала – папа упоминал, – что блок вращающихся стволов часто перекашивает, отчего заклинивает всё устройство.

Сразу несколько белых фигурок бросилось через непростреливаемое пространство. Двух или трёх скосило очередью с другой митральезы; ещё двое упали – из-за спешно отодвинутых бронезаслонок в них стрелял экипаж из ружей и револьверов.

Добежал только один.

Добежал и прижался всем телом к размалёванной грязновато-серыми разводами броне, испятнанной круглыми шляпками заклёпок.

Молли затаила дыхание. Она не могла понять, спит ли она, грезит ли наяву и где вообще находится – всё происходящее она видела с высоты птичьего полёта.

Фигура прижималась к броне всё плотнее и плотнее. Кто-то из экипажа «Геркулеса», выгнув изо всех сил руку, выстрелил из револьвера, попал человеку в бок – тот даже не дёрнулся.

А потом от рук и плеч фигуры в белом повалил густой дым, такой же белый. Тускло засветился багровым вмиг раскалившийся металл брони; Молли увидела, как в противоположном борту броневагона распахнулась дверца, как через неё стали выбрасываться один за другим люди в форме, в чёрных комбинезонах и черных машинистских шлемах.

Прижимавшаяся к броне фигура совсем скрылась в белых клубах. Осталось только яростно пылающее пятно раскалённой стали, быстро расползавшееся по броне и вправо и влево. Молли с ужасом поняла, что нос броневагона стал вдруг оседать, словно таять, оплавляться.

Этого не могло быть! Это сон, просто сон…

А в следующий миг вагон «Геркулеса» взорвался.

– Молли!

Она подскочила. Сердце лихорадочно колотилось, дыхание сбито. Что такое, почему?.. Она, конечно, задремала над учебником – а мама тут как тут, но всё же…

– Милочка, что это за отношение к школьным заданиям?

– Я… – сердце у Молли по-прежнему бешено стучало, ладони и лоб покрылись потом, язык совершенно не слушался, – я сделала задание, мама… и написала… вот…

– Хм-м… – поджала губы мама, придирчиво глядя на аккуратные строчки. – Действительно. Что, это всё с математикой? На понедельник?

– Н-нет…

Молли ожидала выволочки, но мама лишь погрозила пальцем.

– Доделывайте, милочка. И покажете мне. Иначе рискуете остаться без сладкого.

– Да, мама, – поспешно пролепетала Молли, радуясь, что дёшево отделалась.

…Бронепоезд «Геркулес» успел выпустить 50 двухсчетвертьюдюймовых снарядов и 30 трёхдюймовых…

Молли сидела, невидяще глядя в задачник.

Ей, конечно, всё это приснилось. Но почему так ярко, почему она помнит всё до мельчайших деталей? Камуфляжные разводы на бортах «Геркулеса». Круглые заклёпки. Тяжёлые броневые люки. Их петли. Клубы дыма над трубами паровозов.

Что с ней случилось?

А что, если она…

Тут Молли сделалось совсем дурно. Вечный страх подползал ледяной змеёй, обвивался вокруг ног, спутывал щиколотки и колени.

А что, если это – магия? Если страшная магия тянет к ней свои холодные лапы? Вдруг вот она спустится к файф-о-клоку, а по улице, несмотря на холод, снег и ветер, помчится мальчишка-газетчик, выкрикивая осипшим голосом: «Срочные новости! Экстренный выпуск! Тяжкие повреждения бронепоезда «Геркулес»! Атака варваров отбита! Покупайте, покупайте экстренный выпуск! Читайте – бронепоезд повреждён, атака варваров отбита!»…

За окнами раздался какой-то шум, крики, и Молли чуть не подскочила. Бросилась к окну, прислушалась.

Нет, это не мальчишка-газетчик и не специальный локомобиль с глашатаем и рупором, через который возвещались совсем уж срочные и неотложные известия. Просто констебль тащит в участок какого-то упирающегося бродягу, наверное, явившегося в приличный район побираться.

Ф-фух. Молли прижалась лбом к холодному стеклу. Нет-нет, я просто испугалась. Просто… слишком яркий сон. Ничего больше.

…Но спросить, не случилось ли чего с «Геркулесом», всё-таки следует. Ну, чтобы не мучиться.

В эту очень длинную субботу папа вернулся домой совсем поздно, но спать Молли всё равно не могла. Вертелась, крутилась, то накрывалась одеялом с головой, то сбрасывала совсем, хотя радиаторы рачительная Фанни на ночь всегда «укручивала», как она выражалась.

Наконец, не выдержав, Молли, как была в длинной ночной сорочке до пят и тёплых носках, поскакала вниз. Из гостиной доносились голоса, папа и мама разговаривали.

Мимоходом Молли позавидовала младшему братцу – спит себе, как сурок, и никакие «Геркулесы» его не волнуют.

– Молли! – Мама аж привстала из-за чайного стола, сурово сводя брови. – Как вас понимать, мисс? Почему не в постели?

– П-простите, мама. – Молли поспешно сделала книксен. – Я только спросить… спросить у папы…

– Не сердись на неё, душа моя, – примирительно сказал папа. – В конце концов, дети должны видеть отца хоть изредка, и дома, а не на работе…

Мама недовольно поджала губы, и Молли поняла, что эта дерзость будет стоить ей лишнего часа рукоделья воскресным вечером, но остановиться всё равно уже не могла.

– Я только хотела спросить, папа… «Геркулес» не вернулся? С ним всё в порядке?

– «Геркулес»? – нахмурился папа, и сердце у Молли заколотилось где-то в самом горле. Нет-нет-нет, только не это, только не это, ну пожалуйста, только не это…

– Насколько я знаю, с ними всё в порядке. – Папа принялся протирать свой знаменитый многолинзовый монокль. Дело это было трудное, требовавшее как неспешности и аккуратности, так и специальной замшевой тряпочки. – Они телеграфировали с разъезда… я справлялся, нет ли раненых, обмороженных – в предгорьях ударили вдруг лютые холода… Были какие-то мелкие стычки, «Геркулес», как всегда, разогнал варваров одним своим видом…

Молли облегчённо вздохнула. Даже не вздохнула – выдохнула, словно после долгой и донельзя трудной контрольной. Ноги у неё, правда, предательски подкосились, так что ей пришлось плюхнуться в ближайшее кресло, не спросив разрешения.