Хедин, враг мой. Том 2. «…Тот против нас!»

За первой огненной атакой последовали другие, и вскоре уже пылал весь верх крепостных стен. Пламя вцепилось и в створки врат, протискивалось в мельчайшие щели, так, что вскоре горел уже весь контур створок.

Асгард молчал.

Огненный вихрь, в который обратилась Сигрлинн, первым устремился к воротам, когда створки их внезапно распахнулись, выхаркнув клубящееся пламя, посланное чуть раньше Ночными Всадницами.

Но волшебница была уже не той, что уступила огню своей собственной ученицы в последней битве на Хединсее. Ярящиеся жгучие языки раздались в стороны, размётанные тугим закрученным вихрем; и Сигрлинн была уже на пороге распахнувшихся врат Асгарда, когда крепость наконец ответила.

* * *

Хедин-наблюдающий вздрогнул. То, на что он взирал с некоторым интересом, уверенный в исходе и просто ожидавший, когда же те, кто скрывался за кулисами, наконец проявятся, – стремительно оборачивалось своей полной противоположностью.

Асгард извергал потоки силы. Невесть откуда налетевший жёсткий ветер сорвал клочья пламени с высоких стен, оставив там одну лишь копоть. По ветвям и листьям возвышающегося над крышами Иггдрасиля зазмеились голубоватые молнии – во множестве. Рядом с ним медленно поднималась исполинская спина чудовищного волка Фенрира; разожжённый пламенем Ночных Всадниц пожар угас, и даже Сигрлинн попятилась от разверстой пасти врат.

Четвёртый Источник щедро делился силой с новыми хозяевами.

Волк одним мягким прыжком перемахнул через стену. Упёрся в землю всеми четырьмя лапами, нагнул голову, зарычал. Оказавшиеся прямо против него Ночные Всадницы проворно рассыпались, рыцари Прекрасной Дамы сдвинули щиты, прикрывая немногочисленных арбалетчиков.

Голубые молнии, струясь по ветвям Иггдрасиля, ринулись вверх, к облакам, слагаясь в огромный молот, словно сотканный из миллиона коротких грозовых росчерков.

Молот Тора.

Из ворот появилась окутанная плотным дымом фигура, серые клубы рвались с её плеч, словно диковинный плащ.

– Поворачивай назад, волшебница Сигрлинн. Здесь тебе нечего делать. Мир меняется, и Древние Боги обретают прежнюю власть. Я, Гулльвейг, Мать Ведьм, начавшая первую войну в Хьёрварде, пришла сюда, чтобы закончить последнюю.

Огненный вихрь не ответил. Рыцари проворно перестраивались, готовясь отразить бросок чудовищного волка; сама же Сигрлинн медленно начала приближаться к Гулльвейг, облачённой в вычурную чёрно-золотую броню.

– Я лишь глашатай, – поспешно объявила Мать Ведьм. – Меж мной и тобой нет распрей, чародейка Сигрлинн. Ибо я была задолго допрежь тебя и буду здесь по-прежнему, когда ты давно уже обратишься в пыль.

Огненный вихрь на сей раз не стал отмалчиваться. Бешено крутящаяся спираль внезапно развернулась, пламенный бич хлестнул по надменно подбоченившейся Гулльвейг.

Взметнулись клубы дыма, сшиблись с огненной плетью; Сигрлинн откачнулась назад, словно получив удар незримым тараном, но и Гулльвейг швырнуло об угол каменных врат, так, что застонала броня, от доспеха отлетел сорванный наплечник с погнутыми и частью обломанными остриями.

Мать Ведьм не удержалась на ногах, сползла вниз.

Сигрлинн вновь надвигалась на неё, медленно, словно прощупывая каждый шаг.

Взвился в воздух Фенрир.

Ночные Всадницы дружно вскинули огнетворные чаши.

Прямо перед волком в единый миг вспыхнула пламенная сеть, перекрывшая ему дорогу.

Фенрир влетел в неё мордой, завизжал, покатился по земле, отчаянно пытаясь сбросить жгучую ловушку.

Зависавший над золотыми крышами призрачный молот, сотканный из множество молний, сорвался с места, крутясь, обрушился на строй рыцарей Прекрасной Дамы; Сигрлинн, по-прежнему в облике огненного вихря, преградила ему дорогу, в единый миг оказавшись посреди строя своих.

Огонь и молнии сшиблись, в разные стороны рванулись потоки чёрно-рыжего пламени и ослепительно-голубых разрядов. Призрачный молот обратился в ничто, но и огненный вихрь почти что вбило в землю.

Почти что, но именно что «почти».

Земля впитала в себя молнии, молот расточился, как и не бывало; огненный вихрь, чуть более бледный, чем раньше, вновь упрямо двинулся к воротам.

Ночные Всадницы меж тем пытались окончательно опутать и спеленать Фенрира огненными сетями.

Рыцари рысью спешили за Сигрлинн.

Битва за Асгард разгоралась.

* * *

Он должен выбраться. Он должен выбраться.

Мысль повторялась, ходила по кругу, ударялась об один висок, отскакивала к другому и так без конца.

При том, что никаких висков у Познавшего Тьму сейчас и в помине не было.

Он притянул уже к себе множество душ, он внимал их шёпоту благодарности. Он почти не сомневался, что Неназываемый как-то воздействует на них тоже – взлёты и падения шёпота душ чередовались явно не хаотично, но извлечь смысл из этого не удалось бы даже и самому Духу Познания.

Так или иначе – прочь отсюда. Уйти, оставаясь. Но делиться больше на странные и, если честно, пугающие своей… альтернативностью ипостаси Познавший Тьму не мог и не хотел.

Он должен был уйти отсюда таким, какой есть.

И таким же остаться.

Подобно тому, как он уже преодолевал непреодолимый, казалось бы, барьер, отправляя себя-действующего обратно в Упорядоченное.

Ничто, кроме неделимой души и сути его, Хедина, не смогло бы прорваться обратно. Тогда он использовал слепок, пустое место в пустоте, заполнил его как бы собой, но именно что как бы.

Теперь же мощь самого Неназываемого должна была помочь Познавшему Тьму создать собственного двойника.

Это – и ещё души.

Материальное гибло здесь, гибли сами время и пространство, уцелеть могло лишь невещественное, как души или его собственная суть, намертво сплавленная с имманентно присущей Великому Пределу силой.

И это невещественное, то живое, что вдохнуло в Хаос жизнь, Пламя Неуничтожимое, оставалось, оказывается, даже здесь, в пределах Неназываемого.

Но нельзя просто сказать своей сути – «перейди», чтобы она перешла. Нельзя, потому что двигаться здесь сознание Хедина вообще никуда не могло. Вещественность сброшена, но вместе с ней сброшено и то, что способно взаимодействовать с вещественным.

Облако душ, сгустившееся вокруг Познавшего Тьму, становилось его новым телом. Вернее, тем, что способно действовать здесь, где, кроме воли Неназываемого и его же запасённой силы нет больше вообще ничего.

Но душами повелевала именно воля Хедина. На них она действовала сильнее, чем всеобщее разрушение, бывшее сутью Неназываемого.

Быть может, сам Познавший Тьму втайне надеялся, что здесь он встретит сознание. Сколь угодно чужое, но сознание. Надежда его как будто бы сбывалась, но объясниться с этой сутью, враждебной всему в Упорядоченном, Хедин не мог.

Шёпот душ, взмывающий и опадающий, накатывающийся волнами, – нет, не понять.

Вытягивающийся рукав из шепчущих, шепчущих, шепчущих душ. Сквозь сплошную тьму и то, что темнее тьмы. Он двигался и быстро, и медленно, и каждое его движение порождало изменения и там, с внешней стороны чёрной глобулы.