Мальчик с девочкой дружил… Трактат первый

Парень неуверенно улыбнулся.

– А я Денис. Из девяносто пятой. Тоже десятый "А".

– Очень приятно, Денис из девяносто пятой. Желаю тебе впредь в неприяности не попадать.

Лорд глухо тявкнул, тем самым выражая полное согласие со словами хозяйки.

"Он тебя разыщет, – шепнул Насте внутренний голос, когда она уже входила во двор дома, где жила вдвоем с отцом – профессором физико-математических наук Воронцовым, – Ибо хоть настоящего имени не знает, ты ему назвала номер гимназии. И что ты тогда будешь делать?"

"Придется его отшить, – хладнокровно ответила Настя себе самой, – Тут уж ничего не поделаешь."

* * *

Отступление второе (не слишком жесткое потрошение)

… Бил Стрельцов. "Вульф" сказал, что не желает марать руки об эту мразь. В действительности некий внутренний барьер в его сознании попросту не позволял переступить грань, за которой цивилизованный человек превращается у неуправляемого подонка, для которого все равно, кого "потрошить" – зрелого мужчину, подростка, старика… или молодую привлекательную женщину.

Впрочем, слухи о привлекательности Люсьены Б., в чем "Вульф" воочию убедился, были сильно преувеличены.

…В квартиру они ворвались в масках. Банальных "лыжных" черных масках с прорезями для глаз и рта, отчего-то неизменно вызывающих ужас у обывателей.

Малолетнего брата Люсьены Б. пришлось-таки связать, вдобавок воткнуть в рот мягкий кляп, чтоб тот не визжал.

Сама Люся получила удар в челюсть и еще один, без замаха, в солнечное сплетение (от не столь щепетильного, как "Вульф", Стрельцова) и была тоже связана по рукам и ногам.

После чего "Вульф", снова преодолевая некий внутренний барьер, извлек из специального футляра пару шприцев (уже наполненных препаратами) и очень удачно, с первого раза, ввел препараты (с интервалом в десять минут) в вену близко к локтевому сгибу тощей руки девицы.

Стрельцов включил диктофон. "Сыворотка правды" (амитал натрия) – по сути наркотик. И человек, чья центральная нервная система искусственно расторможена, фактически лишается силы воли и лгать уже неспособен (ибо любая ложь – это напряжение воли и интеллекта).

…Полученная информация вряд ли ужаснула "непробиваемого" "Стрельца", но для "Вульфа" она явилась жестоким ударом. Из того, что они узнали, следовало одно – трибунал. Трибунал для Игоря Горелого, регулярно (и совершенно бездумно) сливавшего сверхсекретные сведения своей любовнице, которая, в свою очередь, за относительно небольшую плату (и относительно недорогие подарки) переправляла их некоему "мачо", к которому питала, определенно, более теплые чувства, нежели к тому, кто отчаянно не желал верить в ее измену…

…Уходя из квартиры Люсьены Б. (девица под действием введенного ей снотворного уснула, малолетнему пацану они тоже вкололи транквилизатор), "Вульф" внезапно ощутил тошноту. Любопытно, каково было бы ему самому, если б его Ли…

* * *

Его Ли

…Хрупкая, нежная, экзотически привлекательная Ли… В ее внешности смешались черты азиаты и европейки, посему раскосые, приподнятые к вискам, длинные глаза имели зеленовато-голубой оттенок, а припухшие губы можно было в равной мере счесть и азиатскими, и семитскими.

Впрочем, "Вульф" знал, что у Ли не было семитских корней.

Она являлась особенной. Таких именуют "яркая индивидуальность". Даже называть ее Ли было его идеей. В действительности она была (по паспорту) Анжеликой. Что тут же наводило на ассоциации с вульгарной крашеной блондинкой с наклеенными ресницами и силиновой грудью – героине пошлых французских романов и еще более пошлых фильмов.

Ли не была блондинкой. Она являлась темной шатенкой. И вульгарности в ней было столько же, сколько вульгарности в полевом васильке, апрельском дожде, первом снеге… или лесной белочке.

Внешне Ли напоминала актрису Самойлову в ее знаковой роли в фильме "Летят журавли". Правда, по мнению "Вульфа", Ли все-таки была на порядок красивее.

Ли часто бывала задумчива. Поэтична. Она прекрасно рисовала – но только простым карандашом. И только городские пейзажи.

"Вульфа" она называла Сержем, иногда Сергеем и никогда – Сережей.

"Ты не тот. Ты жесткий. Я не могу представить тебе ребенком. Есть женщины – и их много, – который просто обожают мужчин-мальчиков. Но ты не мальчик. Сомневаюсь, что ты вообще когда-то был мальчиком…

Ты "альфа", Серж. Ты просто создан для того, чтобы быть вожаком стаи, у тебя даже фамилия знаковая… не обижайся."

Он и не обижался. Хотя сложно было понять, серьезно она говорит или пытается над ним подшутить.

На свой утонченный, своеобразный, в чем-то азиатский манер.

Она жила с "Вульфом" (при этом не позволяя называть себя ни "гражданской женой", ни "сожительницей") уже год, но он так и не был до конца уверен, что знает ее хотя бы… на две трети.

Как выяснилось, он и наполовину ее не знал.

* * *

Глава 2.

Денис

Если кто-то подумал, что не закончившие расправу надо мной Гарик и компания решили завершить ее на следующий день, то он глубоко ошибся. На следующий день Гарик лично ко мне подвалил со словами:

– Ну колись, жиртрест, давно ты встречаешься с той куклой?

Поначалу я даже не въехал, что за "куклу" он имеет в виду. Впрочем, в следующий момент до меня дошло, о чем этот даун лопочет, и недоумение сменилось вполне естественной злостью. Хотя в действительности можно было просто посмеяться над его "проницательностью".

– Я с ней не встречаюсь, – процедил я сквозь зубы. А ехидный внутренний голос не преминул подсказать: "И вряд ли станешь. В конце концов, не от тебя это зависит, верно?"

Гарик между тем воззрился на меня так, словно я и впрямь, являясь суперменом, вот-вот готов развернуть широкий черный плащ с кровавым подбоем и преобразиться.

– Да ладно, – протянул он далеко не так уверенно, как поначалу, – На хрен она тогда вмешалась?

Я промолчал и попросту обошел его по дуге. Как назло, едва не столкнувшись с Ленкой Малининой – единственной, пожалуй, девчонкой, которая смотрела на меня не столь равнодушно, как остальные.

Впрочем, иллюзий на свой (равно, как и ее) счет я не питал. У нас с Малининой были общие интересы, вот и все. Мы являлись этакими "продвинутыми книжными червями" и "ботанами". И оба не пользовались повышенным интересом со стороны противоположного пола. Даже особенным вниманием не пользовались.

– Постой, Денис, – как обычно, Малинина напомнила мне мышь. Этакую миленькую, аккуратную, белую лабораторную мышку. При этом слегка встревоженную, – Как вчера тебе удалось разобраться, – короткий взгляд в сторону непонятно чему ухмылявшегося Гарика, – С теми подонками?

– Удалось, – лаконично ответил я. Как-то "некомильфо" (по выражению моего отчима) рассказывать одной девчонке о том, как тебя совершенно неожиданно выручила другая.

Ленка, видимо, поняла, что сейчас я не склонен вдаваться в подробности вчерашней разборки; снова окинула меня внимательным взглядом своих небольших умных глазок… и, похоже, успокоилась – синяков на моей физиономии не наличествовало, а разбитые очки я заменил на целые (у очкариков обычно на такой случай всегда имеется запасная пара окуляров).

Вместо въдливых расспросов Малинина сменила тему. Спросила, не передумал ли я идти с ней в кино.

Хорошо, что спросила. Ибо о предстоящем походе в кинотеатр с одноклассницей я забыл напрочь.

Но отказаться… опять же, под каким предлогом? То есть, предлог-то придумать несложно, другое дело – Ленка сразу поймет, что я на ходу придумываю повод, чтобы от нее отвязаться – дурнушки к таким вещам обычно очень чутки.

…Я вдруг поймал себя на том, что раньше Ленку дурнушкой не считал. Ну да, она не может похвастаться яркой внешностью – длиннющими ногами, к примеру, или смазливой мордашкой… но и особенных недостатков я в ней не находил. До недавнего времени я вообще ей симпатизировал!