Велнесс

– Давайте куда-нибудь выберемся вчетвером? На двойное свидание. Мой муж очень хорошо умеет говорить о таких вещах. Будет здорово.

– Даже не знаю.

– Напиши Джеку прямо сейчас. Скажи, что у тебя есть одна авантюрная идея. Он очень обрадуется.

– Ничего он не обрадуется. Каждому завести собственных любовников? На этой неделе я предложила, чтобы у нас были собственные мастер-спальни, и он взбесился.

– Собственные спальни – отличная мысль, но я думаю, что проблема в слове «мастер».

– То есть?

– Да ты чего, Элизабет. Мастер. Господин. Разве у этого слова нет определенных коннотаций?

– Мне это и в голову не приходило.

– Еще бы, людям вашего поколения такое редко приходит в голову.

– Я хочу сказать, мы с Джеком так долго вместе, что я не могу вот так взять и предложить нечто подобное, нечто настолько… радикальное. Это будет как-то жестоко.

– Ты знаешь, чем я занимаюсь на работе?

– Чем-то связанным с математикой.

– Это называется алгебраическая топология.

– И что это такое?

– Раздел математики, который в основном изучает качественные свойства пространственных объектов, подвергающихся гомеоморфным преобразованиям.

– Ага.

– По сути, это математика деформации и изменения. Обычно я объясняю это так. Представь баскетбольный мяч. Какой он формы?

– Круглый.

– Не совсем.

– То есть шар.

– Вот, другое дело. А если я его сдую?

– Он больше не будет шаром.

– Именно. И по законам геометрии это теперь новый объект. Но интуитивно мы все понимаем, что это не новый объект. Это все тот же объект. Баскетбольный мяч. Можно придать ему форму чаши, но по своей сути это все равно будет мяч. Можно сложить его, как кусок пиццы, но по сути это все равно мяч. Но что, если разорвать его пополам?

– Тогда это уже не мяч?

– Но и не два мяча. Мы преобразовали его в два совершенно других, новых объекта. Именно в этом и состоит суть моей математики. Если огрублять, то она описывает, насколько сильно можно деформировать объект, прежде чем он станет новым объектом.

– Понятно.

– А еще эти методы применяются в работе с большими данными, хотя я очень прошу: только не заставляй меня об этом рассказывать.

– И к чему ты клонишь?

– Все в мире меняется. Это факт. Главный вопрос в том, где допустимый предел перемен. Тебе надо решить для себя, сколько изменений выдержит ваш брак, прежде чем перестанет быть самим собой.

– В смысле, порвется ли мяч, если я предложу это Джеку?

– Я имела в виду другое: ты уверена, что он еще не порвался?

Элизабет кивнула.

– Хорошо, наверное, я поговорю с Джеком, – сказала она. – Авантюрная идея – это звучит заманчиво. Думаю, мы могли бы попробовать.

– Ура! – сказала Кейт и захлопала в ладоши.

– Спасибо тебе. Это было очень познавательно.

– Всегда пожалуйста. А теперь можно я задам тебе вопрос?

– Конечно.

– Меня заинтересовала одна вещь, о которой ты говорила. Когда-то ты верила, что вы с Джеком родственные души.

– Да.

– Ты до сих пор в это веришь?

– Понимаешь, Джек просто замечательный человек. Вдумчивый, умный, глубоко порядочный, прекрасно ладит с Тоби.

– Но ты веришь, что он твоя родственная душа?

– Если честно, нет, больше не верю.

– И когда ты перестала в это верить?

– Во вторник, 4 ноября 2008 года.

– Подозрительно точная дата.

– Это был незабываемый день.

– Что случилось?

– Долгая история, – сказала Элизабет. – Если вкратце, то в этот день я, скажем так, запуталась.

Запутанная история