это какой-то абсурд, а не ралли париж-дакар.
ощущения жизни от твоей машины в соседнем ряду.
ты отменяешь все знаки – регулировщик или бекар –
и я за тобой абсолютно вслепую иду.
я теперь всё делаю только на красный,
ведь это мой самый любимый цвет.
нет, ты не кажешься мне хоть сколько опасным.
или хотя бы пугающим – нет.
где-то у моего подъезда дежурит пожарный расчёт,
а замку на нём позавидовал бы любой амбар.
и даже теперь я не думаю просить счёт
и покидать наш с тобой круглосуточный бар.
я сейчас из тех, кому нечего больше терять.
на меня не действуют никакие санкции.
думаю, упадёт не волос с твоей головы, а целая прядь.
и да, тебе теперь есть чего опасаться.
кэмел
зимний вечер. в песках палестинской границы
ты считаешь на идише пролетающих птиц.
а у солнца такие пустые глазницы,
и оно никогда не спускается вниз.
наш с тобой на двоих одинокий верблюд
на помятой лазурной пустеющей пачке
создаёт несомненный, особый уют,
от которого по ночам ты плачешь.
вопреки репортажам стреляют, увы,
так же редко, как воду привозят.
и как кони тоскуют по стогам травы,
мы скучаем по лютым морозам.
зимний вечер в песках, как в крутую метель,
мы навечно вдвоём и свободны.
и, конечно, разделим и стол, и постель,
если небу так будет угодно.
сомали
давай вместе в анголу, судан или сомали?
делать чумазым детям прививки от столбняка,
отбивать по змеиной коже простейший ритм.
так исходно. как, знаешь, рука в рукав
попадает по памяти вне головы.
а не то после нас остаются одни руины,
кратеры-котлованы, воронки-рвы.
что ты будешь рассказывать правнукам у камина?
тем более если общим, а не своим?
как я подрезаю каждый увиденный opel?
как ты помогаешь таможне отрыть героин?
и как мы потом отдыхаем на разных концах европы?
а к тридцати я вырасту в стерву с хваткой питбуля?
зацитирую в оригинале манна, грасса и ницше?
и научусь очень сочно писать про тех, кто не лез под пули.
ты отымеешь весь мир. и от нечего делать остепенишься.