и орать: много яда, а секса – мало.
так бывает со всеми, кто следует моде:
сегодня макси, а завтра – мини.
ну и что так орать? ничего не выходит
с женщинами? да ну и черт с ними.
за угол
интерес – вот где мёд в наших сотах,
полнокровность которого обусловлена тем,
что свобода трактуется спешкой кого-то
к кому-то. при всей простоте
утверждение истинно – в этом беда.
не поверишь – укромнее одеяла
ложился уставший мой голос тогда
на город, который сумятица смяла
в крутое яйцо. прозорливостью дней
казалась законная смена сезона.
и те, кто кичился воздушностью змей,
следили за ровностью чьих-то газонов.
тарифы на небо росли, падал свет
на трусость расстаться чужими, по сути
не ставши родными. как не было – нет –
в схожденье нужды. превращаемся в судей
друг другу. итог аксиом –
нерушимость, заброшенный улей.
печаль, воплощенная в том,
что бежишь, отличимый от пули
лишь возможностью свернуть за угол.
последнее танго
о чём речь вообще? ты не видел её под рубахой.
этот нелепый факт даёт мне смешную фору.
когда засыпаешь с ней – у неё глаза больше, чем у любого страха.
а потом до неё не идёт ни один здешний скорый.
ты не знаешь этого. о чём с тобой говорить?
не знаешь, как играет её сердце в кулак,
замолкая настолько, что мясистая нить
рвётся в твоих руках, дурак.
вот так мы взяли и прошли рядом друг с другом, мимо.
латиница её слов льётся сквозь руки гангом.
такой чёрно-белый не очень удачный снимок.
мы с ней в париже. и никакого последнего танго.
отбой
на брутто не хватит цезаря, на нетто суда нет.
мама, мне страшно не родиться гением.
да и как мне родиться? куда мне?
я уже показался. красивый? ну, более-менее.
мой кровепровод будет ещё артерией города.
мёртвое море внутри обрело покой.
ты сейчас встанешь-уйдешь. охygen-нo гордая,
что койка нас не сроднила, что я никакой.
таксист обгрызёт удила, но не тронется с места.