– Мне звонила Татьяна Георгиевна.
– И что?
– Она несла какой-то бред про то, что подвергла Ваню опасности и извинялась.
– Можешь перезвонить ей и сказать, что она уволена.
– Почему я должен её увольнять?
– Потому что она больная пошла гулять с ребёнком и упала в обморок. Хорошо, что соседи были на улице, вызвали скорую и присмотрели за Ваней, пока я не приехала.
– Что с ней?
– Какая разница? Я утром сказала ей, что она может воспользоваться нашей аптечкой и отсыпаться, пока Ваня спит. А эта старая дура попёрлась на улицу.
– Ты знала, что она заболела, и оставила их вдвоём с Ваней?
– Не пытайся повесить на меня чувство вины, Арский. И займись поиском другой няни, помоложе и порасторопнее. И раз ты считаешь, что это так просто – бросить все дела и сидеть с ребёнком, так оставайся с ним сам.
Она опускает люльку у дверного проёма. Создаёт живым ребёнком препятствие между собой и мной. И небрежно бросает:
– А меня ждёт Айдар.
– Ты правда думаешь, что я позволю тебе так сделать?
Соболева хмыкает и уходит.
Промозглый ветер шевелит Ванькины волосы и одеяло, которое укрывает его до самой шеи.
Я осторожно отставляю люльку подальше от двери.
И хотя Даша шла быстро, я успеваю настигнуть её у калитки прежде, чем она приоткроет её.
Моя ладонь упирается рядом с маленькой головой, создавая глухой звук от соприкосновения с железом.
– В дом иди. Ребёнок должен быть в кроватке. А не стоять на полу как брошенный в коробке щенок. Это твой сын, Соболева. Ты обязана о нём заботиться.
– Я ничего не обязана, – цедит сквозь зубы. – Аборт не сделала, и на том спасибо.
Наклоняюсь к её голове, и в самую макушку:
– Когда-нибудь тебе станет очень стыдно за эти слова.
– Дария, ты тут? – шаги по ту сторону калитки.
Шепчу:
– Иди в дом, а я ему сейчас отвечу на все вопросы.
Отхожу от Соболевой и берусь за ручку.
Теперь она упирается в калитку, обеими ладонями сразу:
– Айдар, всё в порядке! Подожди в машине, пожалуйста. Я ребёнка переложу, и попробую ещё раз Крона в вольер загнать, не слушается.
– А… ну хорошо.
Шаги стихают, захлопывается дверь машины.
Даша так и стоит, прижав ладони к калитке, словно обожгла их, и железом охлаждает.
Она решительно разворачивается.
Я знаю, что она хочет просто назвать меня по имени. Я до сих пор помню, как смыкаются её губы прежде, чем она произносит «Макс». Мне не нужно видеть всю её, чтобы предугадать, чего она хочет: пошутить, поругать, предложить.
Сейчас она попросить хочет.
И ей достаточно едва заметного движения моей головы, чтобы считать: «Нет».
Даша заходит в дом. Я вижу, как её фигура с люлькой в руке исчезает в гостиной.
Захожу внутрь. Запираю дверь.
14. Макс
Значит, она собиралась остаться здесь на ночь с этим Айлалем.
Отчётливо представляю, как она перекладывает Ваню в кровать, спускается, запирает мою собаку в вольере, и проводит в мой дом своего ёбаря.
Ну правильно, сегодня в лофте я нарушил им все планы.
Он как вредная псина, который хочет переметить все углы на территории, чтобы застолбить эту территорию за собой.
Теперь слова Кати про куколда в действительности начинают меня бесить.
А кто же я ещё, если не могу запретить своей жене спать с кем она хочет?
Спустилась.
Я подошёл ко входу в гостиную.
Даша поставила пёстрый пакет на пол и посмотрела на меня.
Есть что-то экстраординарное в том, что мы просто сейчас находимся в одном помещении. Тем более второй раз за сутки.
– Я переложила его в кроватку. Он обычно просыпается в двенадцать и в четыре ночи. В холодильнике осталась бутылочка молока. А лучше уже закончить со всем этим и… – она кивает на пакет у дивана. – Мне предложили хорошие деньги за рекламу смесей. Я больше не буду кормить молоком. Так что погугли как разводить смесь.
Утыкается в телефон. Продолжает раздавать указания: